Харуки Мураками - 1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 1. Апрель-июнь
Впрочем — стоп. Дело ведь не только в перестрелке. Вот и о сборщике взносов, атаковавшем студента, я ничего не знала. Очень странно. Оба происшествия слишком заметные. Как я могла пропустить их буквально одно за другим? Ведь я перфекционистка. Любая погрешность — даже на какой-нибудь миллиметр! — моментально бросается в глаза. Да и с памятью всегда было в порядке. Потому и жила себе спокойно до сегодняшнего дня, хотя отправила куда полагается уже несколько подонков. Ибо ни малейших ошибок и промахов ни разу не допустила. Я скрупулезно читаю газеты. И под «скрупулезно» подразумевается, что вся стратегически важная информация — без исключения! — должна оседать в моей голове.
Заголовками об инциденте на озере Мотосу газеты пестрели еще несколько дней подряд. Полиция префектуры Яманаси при поддержке Сил самообороны устроила настоящую дикую охоту за десятью членами экстремистской группировки, убежавшими в горы. Троих застрелили, двоих тяжело ранили, четверых (в том числе одну женщину) арестовали. И только один канул без вести. Обо всем этом газеты трубили чуть не на каждой странице. На таком фоне новость о сборщике взносов за телевидение, пырнувшем студента, тут же забылась.
Можно было не сомневаться: госкомпания «Эн-эйч-кей» вздохнула с неописуемым облегчением. Не случись этой чертовой перестрелки, вся журналистская братия тут же накинулась бы и на систему поборов за гостелевидение, и на методы работы всей организации в целом. Сразу припомнили бы и то, как в начале года, освещая скандал о взятках по делу «Локхид»[32], якобы независимая компания «Эн-эйч-кей» плясала под дудку правившей тогда Либерально-демократической партии и все новостные программы перед выпуском в эфир передавались на цензуру властям с подобострастными уточнениями: «Можно ли это показывать?» Самое поразительное, что это происходило ежедневно, систематически. Бюджет «Эн-эйч-кей» утверждался на заседаниях парламента, и руководству корпорации было очень трудно понять, какие финансовые репрессии их ожидают, если они, не дай бог, не уловят линию партии и правительства. Да и в рядах ЛДП давно уже относились к «Эн-эйч-кей» как к органу партийной рекламы. А потому простые японские налогоплательщики все чаще задавались вопросом, чью же идеологию им подсовывают под видом «независимого вещания», — и, естественно, все реже соглашались за это платить. Посылать вымогателей из «Эн-эйч-кей» куда подальше уже становится нормой для любого здравомыслящего человека.
Не считая этих двух происшествий — перестрелки на Мотосу и ножевого ранения от «Эн-эйч-кей», — все остальные события исследуемого периода Аомамэ помнила хорошо. Все происшествия, аварии, скандалы и прочие мало-мальски значимые новости тех трех месяцев ее память хранила надежно. И только две новости в голове отсутствовали, как ни ищи. Почему?
Может, у меня какое-то завихрение в голове, размышляла она, из-за которого я то ли избирательно проглядела при чтении, то ли напрочь забыла именно эти два события?
Аомамэ закрыла глаза и с силой потерла пальцами веки. А что? Такое ведь тоже вполне возможно. Допустим, у меня в мозгу появилась особая функция, отвечающая за искажение реальности, которая выбирает определенные события — и будто набрасывает на них черное покрывало, чтобы я их не заметила или не запомнила. Такие, например, как смена оружия и формы у полицейских, строительство американо-советской базы на Луне, нападение сборщика взносов «Эн-эйч-кей» на студента, перестрелки между полицией и экстремистами на озере Мотосу…
Но какая связь между всеми этими событиями?
Как тут ни рассуждай, связи нет никакой.
Аомамэ взяла ручку, постучала кончиком по нижним зубам. Цок-цок. И включила воображение.
Неизвестно, сколько времени прошло, пока она наконец не сообразила.
Что, если проблема не во мне, а в окружающем мире? И это чертово завихрение произошло не внутри моей головы или психики, но в системе, которая управляет всеми событиями на этом свете?
Чем больше она об этом думала, тем очевидней ей казалась такая гипотеза. Хотя бы уже потому, что никаких ненормальностей в самой себе она, хоть убей, не ощущала.
Еще немного собравшись с силами, она превратила гипотезу в теорию:
Это завихряется мир, а не я.
Вот! Так, пожалуй, вернее всего.
В какой-то момент мир, который я знала, исчез или унесся куда-то, а вместо него появился другой. Словно переключили стрелки на железнодорожных путях. Мое сознание продолжает жить внутри того мира, которым порождено, а внешний мир уже начал меняться на что— то иное. Просто сами изменения еще не настолько значительны, чтобы я тут же это заметила. На сегодняшний день по большому счету почти все в новом мире остается так же, как в старом. И поэтому в ежедневной, практической жизни я не парюсь. По крайне мере, пока. Однако чем дальше, тем больше эти изменения будут расти — и тем стремительнее станет трансформироваться окружающая меня реальность. Погрешности разрастаются. И вовсе не исключено, что очень скоро моя житейская логика в новом мире утратит всякий смысл и приведет меня к сумасшествию. А может, и буквально будет стоить мне жизни.
Параллельный мир.
Аомамэ скривилась, будто раскусила лимон. Хотя и не так ужасно, как пару минут назад. Еще немного постукала шариковой ручкой по зубам — и вдруг отчаянно, навзрыд застонала. Студентик рядом сделал вид, что ничего не услышал.
Ничего себе научная фантастика, подумала Аомамэ.
А может, я сочиняю себе оправдания? И на самом деле у меня просто съехала крыша? Себя я считаю совершенно нормальной и никаких странностей в собственной психике не нахожу. Просто считаю, что мир сошел с ума. Но поскольку мне известно, что это характерный симптом чуть ли не большинства психических больных, я сочиняю гипотезу о параллельных мирах, еще глубже впадая в безумие.
Нужно мнение кого-то третьего. Человека спокойного и непредвзятого.
К психиатру обращаться нельзя. Слишком запутанная у меня ситуация, слишком многое не могу никому рассказать. Что, к примеру, ответить на банальный вопрос, чем я сегодня занималась? Тайно убивала мужчину миниатюрной заточкой собственного изготовления? Да после такого ответа любой врач схватит трубку и наберет по телефону «сто десять»[33]. Сколько ему ни объясняй, что убитый был патологическим садистом-извращенцем, чья смерть только обрадовала этот мир.
Но даже если получится как-нибудь обойти мои криминальные подвиги, ничего утешительного для психиатра я сообщить о себе не смогу. Вся моя биография — с детства и до сих пор — слишком похожа на багажник автомобиля, забитый старым грязным бельем. Любой тряпки оттуда достаточно, чтобы упрятать меня в психушку. Да господи, одна половая жизнь чего стоит! Нет уж. Не тот я фрукт, чтоб рассказывать о своем прошлом нормальным людям.
В общем, психиатр отменяется, решила Аомамэ. Будем разбираться в одиночку.
Итак, рассмотрим нашу гипотезу как можно критичнее.
Допустим, это случилось: мир, который меня породил, действительно начал трансформироваться в нечто иное. Но где она была, эта стрелка, после которой все поехало по другим рельсам? Когда именно это случилось — и при каких обстоятельствах?
Аомамэ еще раз хорошенько пошарила в памяти.
Первое подозрение, будто реальность искривляется, посетило ее утром того самого дня, когда она прикончила нефтяного эксперта в отеле на Сибуе. Выскочив из такси посреди хайвэя, она спустилась по аварийной лестнице на 246-ю, переодела чулки, направилась на станцию Сангэндзяя. И тут дорогу ей перешел молодой полицейский. С первого взгляда на которого стало ясно: что-то не так. Тогда-то все и началось. Выходит, стрелка переключилась совсем незадолго до этого? Ведь, если сравнивать, полисмены, которых я встретила на выходе из дома, все еще носили привычную форму и вооружены были револьверами старого образца.
Ей вспомнилась «Симфониетта» Яначека, звучавшая в такси посреди жесточайшей пробки, и странное чувство, навеянное этой музыкой. Внутри все скрутило так, будто ее выжимали, как мокрую тряпку. Затем таксист рассказал ей про пожарный выход, и Аомамэ, разувшись, стала спускаться по лестнице вниз. И всю дорогу, пока она перебирала пятками ступени на ледяном ветру, в ушах гремели фанфары из вступления к «Симфониетте». Не тогда ли все началось?
Сам таксист был, конечно, страннее некуда. Слова, которые он сказал на прощанье, Аомамэ почему-то запомнила наизусть:
Все немного не так, как выглядит. Главное — не верь глазам своим. Настоящая реальность — только одна, и точка.
Ну и таксист мне попался, только и подумала тогда Аомамэ. Но смысла его слов не поняла и задумываться над ними не стала. Она спешила по важным, очень конкретным делам, отвлекаться на всякую метафизику было некогда. И только сейчас смысл этой фразы поразил ее своей прямотой. Слова эти напоминали предупреждение о какой-то грядущей опасности. От чего же он хотел меня предостеречь?
