Елена Некрасова - Маленькие
– Ничего себе…
– А позже сочинил стихотворение, хочешь, прочту?
– Конечно!
– Конья тикси вира коча
Аатау, Аатау!
Омо уту аукау
Аатау, Аатау!
Вилька кото катута, огигия ак
Хадзо куди тааум, рупа адири
Аатау! Аатау!
Аудра куагуу, кадо катузи.
Такой вот стих.
– Ну надо же. А что значит атау? Я только это слово запомнила.
– Это рассвет. Но в нашем языке моигу каждое слово содержит, как сказать… как бы составной образ. Аатау – это не просто рассвет, а рассвет в долине, где колышутся высокие травы, а у поэта тяжело на сердце, и долина представляется ему бездной, из которой нет выхода. Эта тяжесть задается продленным Аа в начале слова. Вот что услышит ат в таком слове. А смысл стихотворения в том, что я неожиданно остался без давнего друга, который был частью меня, и потеря еще не осознана. Мои глаза стали чужими, ноги не слушаются, меня окружает трава, и боюсь, что в ней заблудится и не вернется домой моя душа. Вот, вкратце.
– Как грустно… у тебя погиб друг, мне очень жаль. А знаешь, этот стих легко спеть, слова такие певучие.
– Слова певучи благодаря своей многозначности. Вот смотри, вроде бы короткое слово «никсилеоуу», это пример слова-истории. Слово описывает нашу Прародину в момент катастрофы – страшный удар, земля раскалывается, опускается на дно океана, боль, смерть, пыльные вихри, всё в этом слове. И последнее, что мы видим, – вершины самых высоких гор поднимаются кое-где над водой. Конечно, не все слова такие сложные… огос ак!
– Что-что?
– Ты совсем продрогла! Это я случайно сказал на моигу. Маш, поехали, стемнело уже, Зорька дожидается. Или пойдем, в машине погреешься, я печку включу.
Всё, больше он не согласится гулять до темноты – дорога жуткая, ни одного фонаря… Кажется, еще и проколол шину. Уже при въезде в деревню напоролся на что-то. Нужен внедорожник, но Куи считает, что сейчас нельзя покупать новую машину, потому что люди стали относиться к ним агрессивнее. И отношения с Машей подлили масла… В этом он прав. Черт! На этот раз точно проколол, тьфу ты… Народ тащит из дому всякую рухлядь и вываливает на дорогу, а рухлядь-то с гвоздями! И битые кирпичи, и стекло… Это они так дороги к зиме укрепляют, думают – нормально, утрамбуется. Поразительно. Будто сами тут не ездят… Ну всё, Машин поворот, дальше она не разрешает. Впереди тьма-тьмущая, хорошо, что фонарь подзарядили.
– Маш, приехали.
Хм, уснула… Они много гуляли, но дело явно в другом. В деревне и так целыми днями на воздухе. Это беременность, плод уже влияет на организм, скоро Маша должна будет спать по четырнадцать часов в сутки, а ближе к родам вообще по девятнадцать. Надо срочно с ней…
– Маш, Маша, ты там? Иван Денисович, а Маша с вами? Маш!
– А? Что такое… Люда? Ты чего так… что случилось? С Лешей что-то случилось? Что?
– Маш, извини, это я виновата, я только Наде рассказала – ну, тетке, только ей одной рассказала, а у ей внук Мишка, в пятый класс перешел, и он мальчишек подговорил, теперь они тебя дожидаются! Ты не ходи сегодня домой, а я Зорьку подоила, ты у нас заночуй, мы со двора зайдем, с другой стороны, тихонько…
– Люба, я вообще ничего не понимаю! Ты можешь объяснить, что случилось? Перестань тараторить!
– Там пацаны прячутся, Мишка ими верховодит, хотят тебя землей закидать. Это я во всем виновата! Я тетке рассказала, что Рыжуха лилипута, то есть Ивана Денисовича, боится, ну от… и еще сболтнула, что вы с ним это… ну, дружите, а теперь он даже не провожает тебя, раз корова его боится… Маш, ну прости, ну язык без костей, она же мне тетка, родственница, я только ей!
– И что мне теперь делать?! В собственном доме не появляться? Это они тебе рассказали, что землей? А может, камнями? Может, вообще хотят убить? Я же просила тебя не говорить никому про эти глупости!
– Не, землей, точно. Щас расскажу, я Зорьку твою как раз загоняла. Сидят пацаны, пять или шесть, точно не знаю, курят прям под твоим забором, я спрашиваю – вы чего тут сидите, места другого не нашлось? А они мне – а чё, нельзя? Хотим и сидим, улица общая. Мы к тебе не лезем, тетя, и ты к нам не лезь. А я как Мишку увидала, сразу почуяла неладное. И как стемнело, подкралась поближе и слушаю. И Мишка им говорит, что надо земли набрать и училку забросать, проучить, чтобы не путалась с уродцами… Вы извините, Иван Денисович, я как есть говорю, дети злые, сами знаете. И еще он сказал, что вы наших коров портите специально, чтобы самим разбогатеть, а мы рабы у вас будем. Это ж надо такое придумать!
– Да уж куда ему! Люба, скажите, а с Рыжухой всё нормально?
– Да слава Богу, всё путем: и молоко, и вообще – спокойная стала, ласковая… Может, сама отошла, а может, и вправду вас боялась. Спасибо, как говорится, что уважили. Маш! Ну прости меня, дуру, я прям вся уже извелась из-за этих говнюков, ну как быть, а? Ну, хочешь в милицию завтра пойдем? Заявим на них.
– На детей? Ты в своем уме? Пусть хоть побьют меня сначала.
– Ой, Маш… А чё? Пусть милиционер им скажет, что если тебе какой вред причинят, то их в колонию упекут. Пригрозить-то можно, а?
– Ладно, завтра разберемся, иди домой, я заночую у Ивана Денисовича.
Вот и хорошо, вот и славно, Хоми не сомневался, что она так решит. Сейчас они поужинают, и Куи уже предупрежден – он сказал, что будет у себя, хочет пообщаться с Усиму из Эквадора, обсудить какие-то новые идеи по поводу Календаря. Вот и на здоровье, чем бы дитя ни тешилось… Завтра Хоми его обрадует, отдаст ему Пятую Привилегию, и Ку станет милейшим атом. Еще бы! Иметь полную свободу выбора деятельности – он о таком и не мечтал… Займется своим Календарем, даже не дожидаясь совершеннолетия. Не будет катать ненавистные отчеты: привилегия позволяет информировать Центр только о важных открытиях. А характер Усиму? Интересно, что будет раздражать Ку в условиях полной свободы? Конечно, глупо давать Ку Привилегию, он ее не заслужил, есть множество более достойных. Но Хоми так решил.
µ
Марья Ивановна не сразу сообразила, почему лежит на неудобном диване, шея болит – не повернуть, руку отлежала. Кажется, вчера… ну да, она у Ивана. Людка разболтала про корову, какие-то подростки подкарауливали ее у дома… пакость какая! Сегодня воскресенье, в среду надо быть на педсовете, через две недели начинается учебный год, и правда – хоть из школы уходи… В доме тихо, ни голосов, ни шагов… кажется, Иван поставил тарелки, она присела к столу и тут же отключилась. Больше ничего не помнит, и снов никаких. Но какая чистота и порядок в доме! И пыли не видать, вот молодцы…
– Маша, проснулась? Как спалось? Сейчас будем завтракать.
– Доброе утро, ой, это правильные часы? Неужели одиннадцать?!
– Правильные. Ну что ты так встрепенулась? Выспалась – и хорошо…
– Да ты что, Вань! У меня куры не кормлены, а Зорька? Люда наверняка ее не выгнала, думала, что рано приду, я же в полшестого встаю, с ума сойти… ой, как рука затекла, кисть даже не чувствую, прямо скосило меня вчера, так-так, потихоньку, надо домой…
– Маш, а завтрак? Знаешь, что я приготовил?
– Да какой завтрак… дома перехвачу что-нибудь. О боже! Я же борщ на плите оставила еще с утра! Думала, остынет, и вечером в холодильник поставлю… Ну всё, теперь он скис, ну что за невезение…
– Маш, ну как можно из-за борща так переживать, у тебя даже слезы на глазах, ну не знаю… так нервничать из-за борща какого-то!
– Из-за какого-то?! Я на неделю борщ наварила, а продуктов сколько ушло, а времени! Ладно, что я тебе это всё рассказываю, пока, увидимся…
– Стой! Да постой же, мне поговорить с тобой надо, это очень важный разговор.
– Про отъезд? Я же сказала, что подумаю, потом поговорим, вечером. Сейчас мне надо домой. Ну что? Что ты так смотришь? Позже обсудим, не обижайся.
– Маша, пожалуйста! Там уже митинг идет, у магазина, понимаешь? Всё оказалось хуже, чем я представлял. Я хочу тебя подготовить, сядь, пожалуйста.
– Ты о чем? Какой еще митинг…
Марья Ивановна хотела подойти к окошку, отсюда хорошо видна площадь, но почему-то вдруг сильно кольнуло внизу живота, что за черт, даже в глазах потемнело… лучше присесть. А Иван сильно волнуется: дерганый, нервный, она его никогда таким не видела. Что же случилось, Господи…
– Маша, тебе лучше остаться, правда. Понимаешь, сегодня утром я проверил Григория, результат оказался неожиданным… В общем, я ошибся.
– Я ничего не понимаю, при чем тут Григорий… Ты Гришку имеешь в виду?
– Зря я оживил его, и еще эта женщина из Махеровки, как ее…
– Верка-хромоножка?
– Ну да. И главное, я не отслеживал их поведение, а теперь ситуация запущена. Мне бы и в голову не пришло! Гришка вроде лечением занялся, Вера эта… честно сказать, про нее я вообще забыл.
– Вань, ты долго будешь загадками изъясняться?
– Извини. Значит, так… У Григория что-то щелкнуло после нашей встречи, к тому же он якобы прочел мысли коровы… и теперь мы с Олегом для него главные враги человечества, что-то вроде антихристов. Об этом он и вещает там…
