Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса

— Как знаете, товарищ президент, я служил вам верой и правдой. В чемпионы вывел и даже в президенты.

— Ну ты, не зарывайся, прощелыга! Занимайся своими гирями и как «всяк кулик, знай свое болото». Не Вердлис ты, а ВРЕД — ЛИС, лиса вредная. Пошел вон!

Вердлис побледнел от мысли, что Борец разгадал его тайную миссию, но спорить с гневным властелином не стал.

Растерянный, весь в поту, вышел он от разъяренного Борца и долго не мог найти себе места, пока не утешился придуманной эпиграммой на обидчика:

«Дубина была у Дебила.Дубина, что было, то била.Дубина былое забыла,Дубина Дебила добила.Дубины страшился всегда я.Дубина нужна негодяям».

«Дебил — я, дебил!» — укорял он сам себя, но как профессор Эльского университета утешался тем, что кое — что все — таки сделал: товары из других стран мира завалили здешние, прежде пустые, прилавки. Желанный рынок сбыта открыт!.. Правда, рынка (с конкуренцией) в стране Борца еще не возникло.

Но видеоинтервью, которые советник президента вальяжно и назидательно частенько давал, теперь прекратились.

Он не мог никак успокоиться, пока не «отомстил» неблагодарному ученику. И написал злую сказку, разоблачая своего подопечного.

Борец в одиночестве, как получил, внимательно прочел ее:

«В неком царстве, неком государстве заповедный лес стоял — «Глухоманьская гуща».

Берегли тот лес и живность в нем лесники суровые, и среди них Тулич Стефаний, спуску охотникам до рогов оленьих, до голов кабаньих не давал. Пуля его любого доставала, раня браконьера в ногу, чтобы и не уйти, и увечным не стать.

Стоял тот лес крепостной стеной у самой границы чужой страны, что за вспаханной охранной полосой, где следы проходчиков остаются.

Туманным утром появился с той стороны злодей — негодяй. Исхитрился он на ходули встать, чтобы на охранной полосе лишь одни ямки остались. Собакам след не взять!

Пробрался он к избе Тулича и в кустах залег, ружье приладил.

Вышел из избы Тулич в рубахе посконной и с гирей в руках, воздухом лесным напиться, с гирей поиграться.

Поднял Тулич гирю над головой и вместе с нею рухнул на землю, пулею сраженный.

Позже лесничий, лес объезжая, убитого Тулича нашел, земле предал и гирю в избу втащил, дверь досками крест — накрест забил.

Другой лесник новую избу себе поставил, а прежняя так и осталась брошенная, от времени все темнее становясь.

Негодяя — убийцу так и не сыскали.

Хмурым в Глухоманьской гуще выдалось еще одно злодейское утро. Тучи свинцовые мокрой тяжестью на деревья легли. Гром сердито громыхал камнепадом невидимым.

И пробирались в сумраке предгрозовом три злодея — разбойника.

В сумках охотничьих у них вместо патронов бумага была, которая все стерпит. И торопились они в избушке брошенной укрыться. Доски с дверей злобно отдирали. Замыслили они не зубра редкого или другую запретную дичь взять, а грамотой своей, словно топором, стране, как дереву, все ветви обрубить. Ствол главному разбойнику оставить. Ветки, что покрупнее, меж собою поделить. Иначе говоря, разорвать страну в клочки…

Гневно гром грянул бомбой взорвавшейся, и ливень пролился горем неистовым, хотел словно смыть с грамоты подписи гнусные.

И содеяв дело свое преступное, старший из разбойников нашел в углу гирю и хотел с нею поиграться, но силы лесные, добрые, так гирю утяжелили, что едва вскинул ее злодей над головой, как рухнула она на пол с грохотом негодующим.

После грозы огласили негодяи — разбойники свою грамоту нечестивую, и всю нечисть таившуюся обрадовали, руки им развязали, и начались войны кровопролитные между друзьями былыми да братьями.

Был бы здесь сказке конец, кабы горе народное от злодейства того не затопило города и села половодьем горемычным. И когда сойдет та горькая вода, никто не ведал…»

Прочел Борец творенье тренера своего и в пустоту сказал:

— Дурак ты, Вердлис, хоть и тренер! Разве в избушке поганой соглашение то мы писали? В лесничестве просторном. И не втроем, а у каждого была команда мозговитая, человек но семь! А ты еще грозу выдумал. Какая же гроза зимой? Мы туда по первому снегу прибыли.

И Борец встал из — за стола, сказочку сердито скомкал и в корзину бросил, а сам в угол кабинета прошел, где заветная штанга под ковром лежала для разминки и удовольствия. Веса, конечно, не рекордного.

Он ухватил перекладину и рывком легко, казалось, поднял груз над головой. Только повела коварная штанга в сторону. Пришлось Борцу семенить за ней, чтобы вверху удержать.

Но не удалось это сделать президенту, вырвалась штанга у него из рук и грохнулась о пол, паркет повредила, прокатилась по нему и замерла, стыдливо зарылась в толстый ворс ковра.

— Дурная примета! — мрачно произнес Борец, пнул штангу и от боли поморщился…

— Это Вердлис тебя заговорил, советы нашептывал, — злобно сказал он и с твердостью добавил: — Только не знал он меня, тренер никудышный. Не знал, что я не отступаю и на помост взойду вторично свое званье подтвердить.

Так оно и было. Прошли условленные годы, народу тяжкие, познавшему законы джунглей, разбой, бессилие властей, войн грязных исступленье и оглушающую ложь, и вновь поднялся на выборный помост дремавший долго богатырь Борец, и взялся за потяжелевшую от невзгод и горя вдов властительную штангу. Боялись приближенные все блага потерять, страшился и он сам, но внезапно полностью проснулся, рванул заветный вес и, вопреки прогнозам знатоков, крякнув на весь неомир, поднял его над головой и удержал. Удержал и груз рекордный, и для дельцов раздолье, и кресло во дворце.

Ошибки прежние забыты, а новые… еще лишь впереди…

Новелла четвертая. Баррикады и захваты

Властей перебранка ведет к перестрелке.В парламент дан пушечный залп.От шока, от бед «переделки»В народе — и слезы, и гвалт.

Тяжело раненный капитан танковых войск Смельков был переведен в одноместный прозрачный бокс с аппаратурой искусственного дыхания, искусственных почек и даже временной замены сердца. Седобородый и высокий профессор из организации «Врачи не знают границ», прибывший из — за рубежа, посетил больного в этом боксе.

— Профессор, — слабым голосом произнес капитан, — я знаю, как мне худо и нет у медицины средств, чтобы справиться с моими ранами и ожогами.

— Не так! Дорогой капитан. Нет друга вернее Надежды.

— Позвольте мне, профессор, на магнитофон кое — что записать, чтоб после меня осталось… Выскажусь, все во мне переменится.

— Магнитофон для вас найдется.

— Спасибо, профессор, — прошептал раненый и закрыл глаза.

Лежал он в больнице города, с гордостью носившего имя легендарного командарма Гражданской войны, в сотне километров от границы с неспокойной областью горбоносых горцев, где лилась кровь. Заезжая знаменитость, очевидно, придавал значение тому, что может рассказать капитан Смельков, и был прав. Лечащий врач принес в бокс, где пахло лекарствами и запахом незаживающих ран, магнитофон, и больной смог облегчить душу исповедью, порой несвязно, но искренне говоря о самом своем сокровенном, тяготившим его более ожогов и ран. Врач потом старательно монтировал ленту. Она звучала так:

«Звезды той ночью светили. Люк открыл и из танковой башни голову высунул. Не знал я тогда, как еще раз эти звезды вспомню. Ветер в лицо бил, теплый такой, вроде дыхания уходящего лета. Укатанное шоссе вело прямо в столицу. Предстояло нам ввязаться там в грязное дело — в распри властей, «чрезвычайщики» решили одним махом избавиться от нововведений. Почему и зачем, признаться, не думал. Солдатская жизнь тем и хороша, что за тебя начальство думает. Есть приказ, и все тут…»

Потом было продолжение.

«Перед танком баррикада — столы, стулья, фонарный столб, всякая рухлядь. И легковые опрокинутые машины, даже троллейбус. Должны мы снести эту преграду перед Белым дворцом, где засели неугодные «чрезвычайщикам» демократы. Надо заставить их подчиниться, а толпу — разогнать.

А она была многолюдной и безоружной и тем была сильна.

Не начнешь ведь стрелять по своим безобидным. Или их гусеницами давить!..

Девушка, тоненькая, как тростинка. С нее бы скульптуру лепить, а не пулеметной очередью срезать! Не поднялась у меня рука…

Подбежала она к нашему танку со свертком каким — то. Я и подумать не мог, что танк поджечь сможет. А она не то что подожгла, а обезоружила нас — наглухо заклепала орудие… букетом цветов, который в свертке был, в ствол его засунула! Тут мы и повернули на мост перед Белым дворцом и выехали на магистраль, что до нашей воинской части ведет. В пути получили подтверждение правильности наших действий. Новый главнокомандующий вооруженными силами товарищ Борец приказал всем войскам очистить столицу.