Алла Кисилева - Осторожно боги

Это воспоминание сразу как-то отрезвило меня, осушило слезы, и вся жалость к себе куда-то испарилась. Я осознала, что попала лишь туда, куда изо всех сил стремилась попасть, — ни больше, ни меньше. После этого мне стало легче, и я смогла рассуждать разумно и без лишних эмоций о том, как бы мне лучше выбраться из создавшегося положения. Обида на Анри тоже куда-то испарилась, мне было ясно, что и он не обладал властью над собой и своими поступками.

— А что скажут другие? Как мне обмануть их? Они знают все мои мысли, и как только я покину это место, они сразу поймут, что я собираюсь совершить. Что они со мной сделают за это, страшно даже предположить. Они и так дали мне только два дня, треть из этого срока уже прошла. Они уже требовали от меня, чтобы я избавилась от вируса. Я тогда подумала, что они имеют в виду Анри. Я боюсь.

Все эти несколько слов я проговорила какой-то скороговоркой, даже немного невнятно, торопясь, словно боялась, что он меня перебьет и не даст договорить. Я все так же не поднимала голову, но, похоже, уже начала чувствовать, как меняется настроение моего собеседника. Так, пока я говорила, мне почудилось, что он улыбается, в какой-то момент мне даже показалось, что он погладит меня по голове успокаивающим жестом.

— Не бойся, — ласково проговорил он, — я научу тебя, как обмануть их. К сожалению, я не смогу дать тебе возможность пройти в нужный нам мир прямо отсюда, этим ты нарушишь всю герметичность пространства и поставишь под угрозу мою безопасность. Но существуют некоторые хитрые штучки, которые я создал за то время, что находился в изгнании. Я дам тебе это.

С этими словами он протянул мне небольшую пластину, сделанную из желтого металла, похожего на золото. Взяв ее в руки, я ощутила сильное тепло, от нее исходящее, и увидела на ней рисунок, немного похожий на тот, что я уже видела глазами Анри и на листке бумаги, переданном мне странным прохожим. Действительно, сходство было, но не подобие. Я мысленно представила, что положила их рядом, для того чтобы сравнить, и услышала угрожающий гул. Пространство стало корчиться, и я почувствовала удар, сбросивший меня со скамеечки, на которой я так и сидела во время всего разговора.

— Не делай этого, — прогремел голос, утративший всю свою музыкальность. — Не делай этого, — повторил он уже спокойнее, — никогда не соединяй несовместимое. Это может привести к разрушению.

Испуганная, я кивнула и извинилась за свою неловкость.

— И я снова должен спросить тебя, согласна ли ты отправиться туда?

Я кивнула, мне не хотелось говорить это «да», мне все время казалось, что если я произнесу это слово, то все пространство активизируется, и мое согласие будет намертво впечатано в неведомые мне структуры. Всем телом я чувствовала его напряжение, была секунда, когда мне почудилось, что он меня уничтожит, как неудачный результат эксперимента, как материал, который во время работы над ним почему-то дал трещину, в результате чего дальнейшее использование его стало невозможным. Я вся сжалась, но продолжала молчать, сдерживая звуки слова, рвавшегося наружу.

— Хорошо, — неожиданно произнес он спокойно, — достаточно и так.

Он медленно потянулся, взял из моих рук золотую пластинку, что-то с нею сделал, потом опять вернул ее мне и повторил:

— Да, этого будет достаточно.

Золотой прямоугольник несколько изменился, после того как вторично побывал у Даг-ана. Он стал немного холоднее и не такой приятный на ощупь, от него шло легкое покалывание.

— Ты не должна расставаться с ним ни на миг. Как только ты окажешься без этого талисмана, твои мысли сразу же станут видимыми для них. Ты должна знать, что рисунок твоего мышления изменился безвозвратно, но, благодаря помощи моего предмета, этого никто не увидит, он создает полную иллюзию той картины, которую они видели ранее. Но не рассчитывай на то, что их удастся обмануть настолько, что они поверят в твое полное выздоровление. Этого не произойдет. Это моя гарантия, что ты все сделаешь правильно. Так что через два дня, в том случае, если ты решишь посвоевольничать, иллюзия спадет, и они увидят твой истинный рисунок, твой реальный облик, что, безусловно, повлечет за собой твое моментальное уничтожение. Я тебе обещаю, что им очень не понравится то, что предстанет перед их экранами. Теперь тебе надо идти, ты знаешь достаточно для того, чтобы действовать. Анри поможет тебе, он объяснит, как все сделать правильно. Иди. Иди и действуй. У тебя мало времени.

После его слов пространство замерцало, вспыхнуло в последней яркой вспышке, спирали застыли и стали осыпаться, образуя на полу маленькие кучки какого-то серого материала, которые потом словно испарялись, исчезая в никуда. Когда наконец я осмелилась поднять глаза, конечно же, там никого не было, серый туман окутывал меня, все поплыло у меня перед глазами, и, очевидно, я потеряла сознание, так как больше уже ничего не помнила.

XVIII

Благие намерения — это чеки, которые люди выписывают на банк, где у них нет текущего счета.

Я очнулась у себя в комнате с ужасным чувством тоски, у меня было ощущение, что я потеряла что-то очень важное. Воспоминание о предательстве Анри причиняло боль. Хотя чего я хотела, мы ведь были знакомы, если так можно выразиться, около трех дней.

Да, конечно, это были потрясающие дни, яркие дни почти непрерывного контакта. Так что ничего удивительного, что за это время он стал мне почти родным. Хотя я ведь, по сути, о нем почти ничего не знаю, кроме того, что он пожелал мне показать. Пусть так, но все же мне будет недоставать его. Он был единственным, с кем я могла говорить обо всем. А теперь поддержки да и совета мне ждать неоткуда.

Нет, я ничего не забыла. Конечно же, я помню, что мы должны еще встретиться и я должна получить от него последние указания. Но это будет уже совсем не то. А мне-то, наивной, казалось, что мы друзья.

Я решила немного повременить, перед тем как встречаться с Анри. Мне необходимо было немного подумать и привести в порядок свои чувства. К тому же меня беспокоила Эстела. Смешно сказать, но я чувствовала между нами какую-то связь. Не знаю, быть может, я опять все напридумывала, но мне казалось, что я слышу ее боль и разочарование, она ведь тоже думала, что у нее есть друзья. Кто она, Эстела, плененная звезда, разменная монета в чужой игре? Она мне нравилась хотя бы потому, что пока только она не пыталась заставить меня поступать по-своему. Она была единственной, кто не стремился играть чужими судьбами. И получается, что ее тысячелетний плен должен был прерваться только для того, чтобы сменились ее тюремщики. Это просто несправедливо. Все они, как стервятники, устроили битву за право обладания чудесной пленницей. Да и само дело было грязным. Неудивительно, что боги постарались переложить его на кого-нибудь другого.

Жалость и сострадание захлестнули меня, мне отвратительно было думать, что в любом случае я должна буду помогать либо тем, либо другим. Да, я была зажата между Сциллой и Харибдой и не видела ни малейшей возможности, как бы я могла безболезненно проскочить между ними. Вытащив из кармана пластинку, я посмотрела на нее. От нее исходило удивительное ощущение покоя. Но тут мне подумалось, что подобный искусственный покой — вещь очень ненадежная. К сожалению, было очевидно, что пока она со мной, все мои действия и, должно быть, мысли контролировались Даг-аном. Мне захотелось поэкспериментировать, и я очень аккуратно начала думать о том, что мне совсем не хочется делать то, что приказывает мне Даг-ан, и действительно, моментально ощутила сильное давление. Хозяин пластинки отреагировал. Уже мягче, я продолжила размышлять о том, что возможно ли мне от нее избавиться, и на этой мысли почувствовался моментальный укол.

Ну что ж, с этим, похоже, ясно. Тогда я продолжила рассуждать о том, что мне очень не хочется лишиться защиты талисмана, иначе я буду беззащитна перед Наблюдателями. Ну вот, так оно и есть, удивительный предмет ответил мне теплом и уютным спокойствием. У золотой пластинки есть отличный аргумент в ее пользу: от нее хотя бы тепло и приятно. По сравнению с этим у Наблюдателей методы более жесткие, маловато у них пряников. Тем не менее у меня есть два варианта, а это все-таки лучше, чем один. Значит, либо Даг-ан, либо Наблюдатели. При этих мыслях пластинка почти замурлыкала от удовольствия. Больше размышлять было не о чем. Неважно, что мне хочется, а идти туда, где находится пленница, мне все равно придется. А значит, пришло время звать Анри, без него мне не справиться, да и надо соблюдать инструкции.

Видеть его мне не хотелось, я позвала его с чувством легкой брезгливости. Он появился, весь его облик говорил о том, что делает он это исключительно по необходимости, а не по собственному желанию. Не знаю, на что я рассчитывала, быть может, надеялась, что он извинится или хотя бы скажет, что он сожалеет, но, с другой стороны, я ведь сама откликнулась на его призыв, могла бы и отказаться. Он уселся напротив меня с независимым и заносчивым видом, показывая мне, что оправдываться и извиняться он не собирается. Мне стоило некоторых усилий сохранять спокойствие и задать вопрос, который меня мучил: