Мукато - Святослав Владимирович Логинов
Согревала его мысль, исполненная надежды, что те, кто выживет во время весенней голодовки, на будущий год начнут делать запасы, а жертвы грязной луже станут приносить чисто номинальные. На тебе, боже, что нам негоже.
На деле всё получилось не так, как задумывалось.
В один из вечеров, когда мужчины уже поднялись после дневного сна, а время сна ночного ещё не наступило, Чимга появился возле юрты Брена.
— Завтра с самого утра мы переселяемся в тайгу. Ты пойдёшь с нами или останешься здесь?
— Даже не знаю. У меня здесь запасов на всю зиму, но только на меня одного. А чем люди там перебиваться будут?
— Ничем. Народ будет гинуть, что мухи по осени. Иной раз до лета половина людей не доживает.
Читать мораль о необходимости делать запасы было поздновато. Стравили всё ненасытному Мукато, теперь ждите голодной смерти.
— Я, пожалуй, останусь здесь, — медленно произнёс Брен, — а ты, когда совсем прижмёт, заходи, постараюсь поделиться, если, конечно, будет чем. Завтра с утра пойду вас проводить, чтобы знать, где ваше зимнее стойбище.
С утра, ещё до рассвета, все мужчины рода проснулись и отправились на поклонение Мукато. Тащили мешки, кульки с какими-то дарами, швыряли их, не разворачивая, в непроницаемую черноту. Жратвы там, конечно, не было никакой, но и то, что было, тонуло немедленно, исчезая с глаз.
Один из неудачливых охотников, сломавший неделю назад ногу, прихромал к самому урезу жидкости и опустил туда конец своего костыля. Постоял с полминуты и вытащил наружу уже не клюку, а жалкий огрызок. Калека довольно кивнул, швырнул остаток посоха на пожрание Мукато. Надо же, он и сухое дерево лопает, проглот окаянный.
У Брена в руке тоже была зажата палка. Многолетняя привычка из дома без трости не выходить. Осторожно окунул конец трости в липкую густоту, слегка перемешал. Чёрные капли стекали с обсосанной палки. С этой дубинкой Брен ходил несколько лет, она пересохла до невозможности, но всё равно Мукато растворил её.
В глазах собравшихся можно было прочесть одобрение. Народ полагал, что Брен принёс Мукато жертву.
Освободившись от даров, мужчины возвращаются в селение. Всюду царит страшный разгром. Большие горшки, глиняные жаровни, на которых готовилось угощение для недавнего пиршества, всё куда-то делось. Унести их вряд ли получится, значит, где-то спрятаны. А может быть, их и вовсе переколотили; с этих станется.
Калеке выдали новую палку, женщины взвалили на многострадальные спины узлы с вещами, и вся громада отправилась в путь.
Было неловко прогуливаться налегке, в то время, как женщины волокут неподъёмную тяжесть. Вмешиваться Брен не стал, чужие обычаи так просто не меняются. Он всего лишь срезал тонкую рябинку и изготовил новую палку взамен съеденной изголодавшимся Мукато. Брен привык ходить по лесу с палкой и не собирался отказываться от устоявшихся привычек в угоду какой-то грязной луже.
Затем подошёл к Чимге, который тоже шёл налегке.
— Куда мы, собственно говоря, идём?
— Нам не так далеко осталось. Там бьёт горячий источник. То есть, он не вполне горячий, а просто тёплый. Но он не замерзает даже в сильный мороз, что очень удобно; к нему можно ходить за водой, а не топить снег.
— Туда, наверное, всякие звери сходятся на водопой: косули, олени, а то и лоси.
— Поначалу так и есть, а уже дня через три такая прорва народа всех пораспугает, и они уходят, не знаю куда. К тому же, там волков много. Прошлой зимой мы одними волками питались. А волки — нами. Так и жили.
Питаться волками Брену отчего-то не захотелось, и, проводив уходящих ещё немного, он повернул к дому.
Тоскливое зрелище представляет собой посёлок, из которого ушли люди. Первый день Брен никуда не пошёл и ничего делать не стал. Завалился в постель, на славу выспался, потом долго лежал, воображая себя сонным местным мужчиной. Наконец, решил всё-таки, заняться делом.
Сначала захотелось зайти в селение, посмотреть, что жители оставило в домах, и как вообще был обустроен быт. Одно дело заходить в чужую юрту под строгим приглядом хозяев, совсем иное, пусть аккуратно и ненадолго побывать там полновластным повелителем. Ближе к вечеру можно заглянуть на гору, проверить, как будет обходиться лишённый ежедневных подношений Мукато. Первый день владыка лужи скорей всего, ничего не заметит, а вот потом он должен заволноваться.
Брен собрался и направился в посёлок. Там его ждал первый удар: посёлка не было.
Вчера, отправившись провожать уходящих, Брен не раз оглядывался назад. Пустые юрты стояли на своих местах. Вид у них был не праздничный, но следов разрухи не замечалось. А сейчас не осталось ни одной целой юрты, лишь бесформенные кучи даже отдалённо не напоминающие шкуры или пласты коры, которыми юрты были покрыты ещё вчера.
Брен торопливо кинулся к своему дому. Представлялось, что там он увидит такой же беспорядочный развал вместо всех построек, ещё вчера бывших жилыми или хозяйственными.
Однако, обошлось, юрта стояла на прежнем месте. Да и что с ней могло случиться, ведь он ночевал в ней и поднялся меньше получаса назад.
Брен зашёл в кладовку, она же коптильня, намереваясь отрубить кусок оленины для супа, и замер в растерянности. Здесь его ожидал разгром. Деревянные крюки, которые он вырезал, чтобы развешивать вяленое мясо и рыбу, пообломались и ничего не держали. И добро бы запас просто попадал на пол, нет, пласты осетрины и оленьего мяса растеклись, обратившись в неопрятную слизь.
Брен метнулся к обожжённым горшкам, в которые засыпал высушенное зерно. Ни зерна, ни горшков не было, оставались лишь комья сырой глины. И, конечно, зерно обратилось в ту же слизь, что и все остальные продукты.
Кричать, плакать, биться головой или кулаками — всё было равно бесполезно. Несомненно, бедствие, что обрушилось на Брена — дело рук Мукато, хотя у него и рук нет, и делать ничего Мукато не может.
А с кого ещё спрашивать?
Постанывая,
