МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №4, 2015(15) - Песах Амнуэль
Отпечатки пальцев, месье. На стенах и камнях ничего, конечно, обнаружить не удалось – только несколько десятков практически неопознаваемых следов, что естественно: острые грани, ноздреватый камень. Но сохранилось также множество отпечатков на предметах, которыми пользовался Понсель в пещере: пакеты, брикеты, оберточная бумага, консервные банки, ложки… Ни вилок, ни ножей, кстати, не было: в темноте можно порезаться или уколоться, а если пойдет кровь… Звать на помощь? Прерывать эксперимент?
Да, так я об отпечатках. На вещах было множество отпечатков пальцев студентов. Но поверх них криминалисты обнаружили следы пальцев Понселя. Он последний трогал – и не один раз – каждую вещь, на которой могли остаться отпечатки. Вы понимаете, что это означает, не нужно объяснять?
Еще следы ног, вы правы. Их очень мало. Каменистый пол, только у входа небольшой участок земли, и там все затоптано. Ведь студенты ворвались в пещеру, когда отвалили камень. А потом еще и мы с доктором наследили, не подумав.
Что оставалось? Мистика? Кто-то неизвестный таинственным образом проник в закрытую пещеру, где не видно ни зги, убил Понселя ударом по затылку, провел в пещере почти три недели, все выпил и съел, орал в ответ голосом, похожим на голос Понселя, а когда пещеру должны были открыть, исчез так же таинственно, как появился. И не забудьте об отпечатках пальцев!
Что оставалось думать, если убили не студенты, если не было загадочного неизвестного убийцы, если умер Понсель вскоре после того, как пещеру завалили? Суммируйте, и что получите? Большой знак вопроса и ничего более. Я догадываюсь, что вы хотите сказать, месье. Призрак? Понсель умер, и в пещере появился призрак, который все оставшееся время… Вы понимаете, да? Призрак есть призрак, сущность нематериальная. Призраку незачем есть консервы, да он и открыть их не может. И вода ему ни к чему. Кричать, вроде бы, призраки способны, если наслушаться бредней любителей мистики. Но только зачем ему кричать?
Через неделю начала портиться погода, толку от наших попыток докопаться до истины не было никакого, тело Понселя увезли еще в первый вечер, а тут еще и любопытные начали появляться. Когда никто не знал о трагедии, нам не мешали, а потом… Неподалеку проходит грунтовая дорога, по ней изредка ездят. Пошли разговоры, появились любопытствующие, на шестой день пожаловали репортеры.
Мы свернули лагерь и разъехались. Студенты вернулись в Париж, оставив адреса и телефоны. Комиссар Лафонт в сентябре позвонил мне и спросил, не буду ли я возражать, если он отправит дело в архив? Возражать у меня не было оснований. Как и все, я не понимал, что еще можно сделать. И как все, абсолютно не представлял, что произошло на самом деле. Не знаю, как все, но мы с комиссаром Лафонтом были уверены, что проморгали какую-то важную деталь, не поняли чего-то, что, скорее всего, находилось на виду, как письмо в рассказе Эдгара По. Нечто такое, на что смотришь сто раз и в упор не видишь. Никто не увидел, мы тоже.
Той зимой я был в Париже по делам и встречался с комиссаром. Посидели в кафе на Монмартре, Лафонт пригласил меня к себе, у него дома мы провели несколько часов в неспешной беседе – не только о деле Понселя, но и другие проблемы обсудили. Вы помните – должны помнить, – какое это было время: до студенческих бунтов оставалось полгода… Потом я довольно часто думал о том, что те ребята, наверно, тоже бунтовали. Может, кто-то пострадал. Я больше ничего о них не слышал. На какой-то газетной фотографии, как мне показалось, увидел в толпе лицо Нодара, но вполне мог ошибиться. Комиссар после возвращения в Париж несколько раз вызывал студентов на допросы и «лирические беседы», как он выразился. По одному вызывал, вместе и попарно, перепробовал все возможные варианты. Ничего дополнительно к тому, что уже было известно, он не узнал.
Дело все еще в архиве и, насколько я знаю, формально не считается закрытым. То есть можно возобновить следственные действия по вновь открывшимся обстоятельствам. Но какие новые обстоятельства могут открыться почти через полвека?
Что вы говорите? Согласен, никто обычно об этом не спрашивает, когда читает мемуары спелеологов. Многие проводили в пещерах по два-три месяца. Кто-то, кажется, год провел, а еще я читал об индийском монахе, просидевшем в пещере, глядя в стену, три года. Вы спросили, а обычно этот вопрос стесняются или забывают задавать. Продуктов Понсель взял с собой достаточно, а где у него было отхожее место? Когда студенты выбирали пещеру для эксперимента, они этой проблемой озадачились. Пещера, которую они выбрали, подходила идеально. Там в глубине протекает ручей, почти пересыхающий летом. Зимой он заливает пещеру, и туда не войдешь, не промочив ноги. Я не ходил, но Леру рассказывал, он туда потом часто наведывался, не знаю уж, какой истины хотел доискаться. Вода стекала из-под потолка, вытекала в подобие колодца, и дальше под землей продолжала свое течение. Очень удобно. Повезло, говорите? При чем здесь везение? Студенты специально искали пещеру, которая удовлетворяла бы всем требованиям. Понселю наверняка не улыбалось провести почти месяц среди собственных нечистот. Пещер во Французских Альпах множество, на любой вкус, найти нужную – вопрос времени и терпения.
Что вы говорите? Идеи? Я же сказал: чего-то мы не разглядели. Может – это мне так кажется, – очень простого. Всякая проблема имеет решение. Всякая. Надо только суметь увидеть. А мы не сумели. Я даже не исключаю, что кто-то из студентов, а может, все вместе, смеялся в душе над полицейскими, не понявшими, как было совершено убийство.
Кстати, комиссар Лафонт занимался поиском мотива. Кому Понсель стал поперек горла, кому из студентов была нужна его смерть? Дружная компания. Знакомы с первого курса. Три года каждое лето уходили в Альпы. В университете – кстати, я говорил, что Понсель учился на физика? – о нем говорили только хорошее. Из родственников – отец. В те годы он жил в Сен-Димоне, держал аптеку. Мать умерла за год до поступления Понселя в университет. Была у него девушка, но в поход тем летом она с ними не ходила, алиби у нее стопроцентное. Лето провела в
