Брайан Олдисс - Steppenpferd
Отец Предьин встал, оказавшись гораздо выше юного послушника. Выражение его лица было строгим.
— Послушай, сын мой, тебе нечего стыдиться. Наша жизнь полна такого же грохота, который сейчас доносится до нас сверху. Это звуки огромного материального мира, врывающегося в наше сознание. Не нужно обращать на него внимания. Неправильная вера непременно сделает тебя несчастным.
— Отец, я питаю уважение к вашему богословию. Но, возможно, неправильная вера вполне хороша для меня. Нет, я хотел сказать… Мне трудно выразить словами. Прийти к чистой вере — это ведь хорошо, верно? Даже если эта вера неправильная. Тогда она, возможно, вовсе и не является неправильной. Она просто хорошая.
Отец Предьин с тщательно скрываемым нетерпением ответил:
— Я не понимаю твоих доводов, Джулиус. Разве мы удаляем неправильную веру из нашего сознания, как гнилой зуб?
Санкал дерзко посмотрел на своего духовного наставника, чьи руки сжались в кулаки так крепко, что побелели костяшки пальцев.
— Моя вера заключается в том, что я не считаю наш остров творением Божьим. Это имитация, иллюзия, созданная ужасным соперником Господа нашего.
— Но ведь это не что иное, как обычное неверие.
На что тут же последовал дерзкий ответ:
— Нет-нет! Я верю в то, что Злые сотворили мир, в котором мы живем. Наше добро само по себе является иллюзией. Я имею прямые доказательства этого.
Прежде чем ответить, отец Предьин глубоко задумался.
— Давай на мгновение предположим, что мы живем на острове, созданном этими ужасными тварями, которые теперь владеют всей Солнечной системой. Следовательно, все это — иллюзия. Однако добро вовсе не иллюзорно. Добро во всех его проявлениях никогда не бывает иллюзией. Вот зло — иллюзия… — Произнося эти слова, святой отец представил себе, что видит нечто потаенное и недоброе в глазах стоящего перед ним юноши. Он смерил Санкала внимательным взглядом и лишь тогда задал ему вопрос: — Ты пришел к этому выводу неожиданно?
— Да… нет. Я понял, что всегда испытывал подобные чувства. Просто не осознавал этого. Я никогда не задумывался над тем, что говорю. Лишь когда я оказался здесь, то бы, святой отец, пожалуй, дали мне время для раздумий. Я понимаю, что мир — зло, и с каждой минутой он все больше переполняется скверной. Потому что им правит дьявол. В моей семье всегда говорили о дьяволе. Теперь он пришел в наш мир в лошадином обличье, чтобы победить нас.
— О каком доказательстве ты только что упомянул?
Санкал вздрогнул и сердито посмотрел на святого отца.
— Он во мне. В шрамах на моем разуме и моем теле. Давно, еще с раннего детства. Дьяволу даже не нужно стучать в дверь, чтобы войти. Он уже вошел.
Немного помолчав, отец Предьин снова сел и перекрестился.
— Ты, должно быть, очень несчастен, если веришь в такое. Это не вера в том смысле, в каком мы понимаем ее. Это болезнь. Сядь, Джулиус, и расскажи мне что-нибудь. Потому что если ты серьезно веришь в то, что говоришь, тогда тебе действительно следует покинуть нас. Тогда твоим домом станет мир иллюзий.
— Я знаю. — Хотя вид у юноши оставался по-прежнему дерзкий, он все-таки сел на шаткий стул. На крыше продолжали стучать.
— Я недавно обсуждал вопрос о том, как нам обогреваться этой зимой, — доверительно сообщил своему собеседнику святой отец. — Когда я впервые попал на остров вместе с еще двумя людьми, нам чудом удалось пережить долгую холодную зиму. Здание тогда находилось в ужасном состоянии. Крыша была наполовину разрушена. Не было электричества. Да мы бы и не могли позволить себе такую роскошь, имейся оно у нас тогда. Мы отапливали помещение дровами — рубили топором поваленные деревья. В те дни на Маннсё деревьев было гораздо больше, чем сейчас. Мы ютились в двух комнатах на первом этаже. Питались исключительно рыбой. Иногда добрые люди из Маннсё переходили озеро по льду и приносили нам теплую одежду, хлеб и аквавит. В остальных случаях мы молились, работали и постились.
И все-таки это были счастливые дни. С нами был Господь. Он одобряет скромность.
Год шел за годом, и мы начали постепенно обустраиваться. Прежде всего мы научились изготавливать свечи. Затем настал черед масляных ламп и масляных печек. Теперь мы снова подсоединены к электростанции в Маннсё. Свет у нас пока есть. Но сейчас нужно готовиться к долгой темной зиме, зиме Неверия.
— Я не понимаю, на что вы надеетесь, — отозвался Санкал. — Маленькая часть прошлого затерялась где-то за пределами галактики, где о Боге, о вашем Боге ничего не слышали.
— Они слышат о нем здесь и сейчас, — ответил священник ровным решительным голосом. — Так называемые туристы слышали о нем. Так называемые рабочие трудятся во благо нашего Бога. До тех пор, пока зло не проникло в нас, мы творим дело Божье, в каком бы краю вселенной мы ни оказались.
Санкал пожал плечами:
— Дьявол может прийти к вам, потому что он владеет всем — всеми вещами, которые имеются в созданном им мире.
— Ты заболеешь, если будешь верить в это. Таких же верований придерживались когда-то катары и богомилы. Теперь их не стало. Я пытаюсь донести до твоего понимания мысль о том, что очень легко ошибиться в отношении опасности, в которой мы находимся, это более чем смертельная опасность. Дьявола не существует. Есть просто отступничество от Бога, которое в духовном отношении чрезвычайно болезненно. Ты просто тоскуешь о Божественном покое.
Сандал исподлобья посмотрел на Предьина. Во взгляде его таилась злобная ненависть.
— Конечно, тоскую! Потому-то и хочу уйти.
Стук молотков неожиданно прекратился. Затем послышались шаги рабочих по крыше, прямо над головой у святого отца и Джулиуса.
Отец Предьин откашлялся, прочищая горло.
— Джулиус, зло существует в людях, во всех нас, это верно…
— И в дьяволах-лошадях, которые сделали все это с нашим миром! — выкрикнул юноша, прерывая наставника.
Священник вздрогнул, но тем не менее продолжил:
— Мы должны расценивать случившееся как часть божественной стратегии свободы воли. Мы по-прежнему можем делать выбор между добром и злом. Нам дарована жизнь, и какой бы тяжелой она ни была, она все равно оставляет нам право выбора. Если ты уйдешь от нас, то уже никогда не вернешься.
Священник и юный послушник смотрели друг на друга, находясь по обе стороны от источенного жучками ветхого стола. Снаружи над восточными горами взошло солнце.
— Я хочу, Джулиус, чтобы ты остался и помог нам в нашей борьбе, — проговорил святой отец. — Ради твоего же блага. Нового пекаря найти нетрудно. Новая человеческая душа — совсем другое дело.
Лицо Санкала снова приняло насмешливое выражение.
— Неужели вы боитесь, что мое потаенное неверие распространится и среди других монахов?
— Боюсь, — признался отец Предьин. — Боюсь, потому что проказа заразна.
Когда юноша вышел из кельи, еще до того, как его шаги затихли на ступеньках деревянной винтовой лестницы, отец Предьин приподнял нижний край сутаны, опустился на колени и сложил руки в молитвенном жесте. Затем склонил голову.
Вокруг стояла тишина, рабочие давно перестали стучать молотками. Залетевшая в келью бабочка налетала на оконное стекло, билась об него, силясь понять, что же удерживает ее от желанной свободы.
Святой отец повторял слова молитвенной мантры до тех пор, пока не успокоился и не почувствовал, что его сознание снова вернулось в глубины великого разума. Его губы перестали дрожать. Постепенно перед ним возникли подергивающиеся строки трехмерного санскритского текста. Письмена эти вызывали ощущение некоего благословения, как будто их содержание являло собой добрую волю. Они были посланием, сообщавшим о том, что жизнь — одновременно дар и обязанность, и содержали более глубокий, потаенный смысл, который навсегда останется недоступным для понимания.
Письмена были золотистого цвета, они часто сжимались и приобретали более сложную форму и не менее часто становились неразличимыми на песчаном фоне.
Когда деятельность мозга находится в состоянии сна, разум никак не может сосредоточиться на каком-либо толковании. В равной степени невозможно прийти к какому-нибудь окончательному суждению. Сложные запутанные изменения, происходящие постоянно, делали подобные попытки несостоятельными. Это было вызвано тем, что письмена наползали друг на друга и скручивались в клубок подобно змеям, образовывали некое подобие тугры на пергаменте нервной пустоты. Выступающие элементы букв вздымались вверх, создавая полосы, на которых хвосты виляли во все стороны, создавая внутри себя разноцветные ответвления похожих на заросли пурпурных ветвей.
Изображения продолжали усложняться. Цвета делались все ярче и ярче. Огромные кольца создавали изощренной сложности шоссе из букв и заполнялись двумя контрастными орнаментами, в которые складывались спиральные свитки — лазурно-голубой и ярко-красный. Процесс переплетения методично распространялся во всех направлениях, значительно увеличиваясь в размерах.
