Максим Солохин - Король и Каролинка
Я промычал что-то неопределенное. Соглашаться на подобный опыт мне было неудобно как человеку церковному, а отказываться... да просто неудобно. И я сказал нечто неожиданное:
-- А с камнями разговаривать ты умеешь?
Настя с готовностью наклонилась. Выбрала камушек. Она сделалась серьезной. Все ждали.
-- Он молчит, -- сказала Настя. -- Камни молчаливы.
И тогда я спросил с насмешкой:
-- А спроси его, почему камни молчаливы?
Вообще-то способность Насти анимировать предметы не вызывала у меня никакого скепсиса. Почему бы и нет? Эта моя неожиданная ирония была непонятна мне самому.
Настя закрыла глаза и долго не отвечала ничего. А потом глянула на меня исподлобья и отвечала тихо:
-- Камни отвечают не словами... А поворотами судьбы.
И она аккуратно положила камень на прежнее место.
На несколько секунд воцарилось зловещее молчание. Я ощущал, что ребята вокруг явно подавленны и недовольны мной, как будто, открыто усомнившись в Настиных способностях, я сделал что-то неприличное... иди даже опасное. Бросил вызов.
Но те, кто помладше, ничего не заметили.
-- Настя, ну правда, ну покажи ему, как ты говоришь с деревьями! -- настаивал Серега.
-- Настя! Настя! Пошли к твоему любимому дереву, -- тянул Настю Андрейка.
Мы подошли к "любимому" Настиному дереву -- огромному тополю посреди двора. Настя ласково погладила ствол тополя, обняла, закрыла глаза и стала что-то шептать, тихо улыбаясь. Прошло всего несколько секунд.
И вот -- у меня пробежали мурашки по спине! -- словно тонкий холодный ветерок дохнул. Что-то дрогнуло и листья вдруг разом зашелестели, зашептались в ответ. А все остальные деревья вокруг подчеркнуто молчали. Настя молча улыбалась, прижавшись щекой к Древу. Она будто забыла обо всем на свете, отдавшись непонятному для меня чувству... скажем так: переживанию единства всего живого. И неживого, наверное, тоже.
Через некоторое время все разошлись кто куда, договорившись на завтра о продолжении игры. Но Настя не ушла.
-- Я хочу к тебе в гости, -- сказала мне Настя.
Я смутился. Настино колдовство произвело сильное впечатление, и я был не уверен, хорошо ли такой персоне заходить к нам в дом. Она же волшебница и очевидно, что она, мягко говоря, нецерковная.
-- А ты в храм ходишь? -- сказал я. Это был вопрос почти риторический.
-- Нет, -- сказала Настя серьезно. -- Мне в храм нельзя. Но к тебе домой я приходила много раз. Меня учил твой дедушка.
-- Учил? Чему учил?
-- Волшебству.
-- Волшебству? -- удивился я.
-- А ты не знаешь, Король?
-- Чего -- не знаешь?
Настя смотрела на меня молча.
-- Чего я не знаю? -- повторил я чуть-чуть раздраженно.
-- Ты знаешь, -- сказала Настя уверенно. -- Так говорил Дедушка. Ты знаешь, но не сознаешь.
-- Чего я не сознаю? -- повторил я настойчиво. И вдруг ощутил гнев. Ощущение было несильное, но явственное. Я вдруг явно рассердился на Настю, сам не зная за что. Не сознавая.
Я попытался понять, откуда это чувство. Но в голову пришло только одно: зачем Настя упорно называет меня Королем. Это почему-то раздражало меня.
Настя молчала.
-- Ты лезешь не в свое дело, -- сказал я вдруг, неожиданно для себя. Я сам не знал, что это означает. Какое дело, и куда Настя лезет -- это было решительно непонятно. Я не знал, что это я сказал и зачем. Но я зачем-то сказал, да еще, приподняв голову, поглядев на Настю свысока.
-- Не сердись, Король, -- попросила Настя и опустила глаза.
Я немедленно смягчился и почувствовал себя виноватым. По какому праву я так грубо разговариваю с Настей?
-- Не называй меня Королем, -- властно сказал я по инерции, и спохватился. -- Почему ты меня называешь Королем?
Настя засмеялась.
-- Ну, ты же победил, Король.
-- Ну, и что. Игра уже давно кончилась.
Я вдруг почувствовал, что эти слова опять прозвучали как-то странно. Наверное, лишним было слово "давно". Игра ведь кончилась только что. Я не знал, что заставило меня сказать так странно и напыщенно, как будто намекая на что-то: "игра давно кончилась". Как будто я в чем-то упрекал Настю.
-- Прости... -- сказала Настя, и я почувствовал, что она чуть не сказала "Прости, Король" -- с трудом сдержалась. Но потом повторила твердо:
-- Прости. Эта игра была игрой для тебя.
Я вдруг опять беспричинно прогневался.
-- Что ты говоришь... лишнее, -- сказал я. И поправился:
-- Ты говоришь непонятные слова. Непонятные -- и потому лишние. Что ты хочешь сказать? Говори яснее, не намекай.
Против моей воли это прозвучало уже совсем грубо, как приказ. Я даже почувствовал, что у меня язык заплетается, будто я говорю не то, что хочу... Как будто неумело лгу -- вот на что это было похоже по неприятному ощущению. Я даже передернул плечами от этого ощущения.
Настя подняла глаза.
-- А ты на самом деле -- Король, -- сказала она тихо.
-- Ты спешишь, -- сказал я и испугался. Это уже были явно не мои слова.
Я заставил себя замолчать и даже закрыл глаза, пытаясь понять, что со мной происходит. Диагноз был такой. Происходит что-то важное... очень важное, может быть, самое главное в моей жизни. Я вдруг понял, что действительно знаю что-то такое... чего не умею выразить словом. Я понял... понял, что давно уже знаю Настю. Много лет знаю.
Это было дико, но это -- было.
И она меня давно знает.
Вот что, она наводит на меня транс, понял я. И делает это со страшной силой. Я невольно напрягся внутри -- я не хотел в транс. Но сопротивляться тут абсолютно бесполезно. Тут помогает только одно: надо молиться.
-- Прости... Король, -- сказала Настя, вдруг закусила губу и заплакала. Я заметил, как в глазах ее мелькнули самые настоящие слезинки, а потом Настя закрыла лицо руками.
-- Ну, ты чего, -- сказал я, совсем растерявшись. Я ощутил раскаяние, что довел девчонку до слез...
Потом я подумал, что это, наверное, волшебная хитрость?
Я опять попытался УВИДЕТЬ Настю, и опять ничего не вышло. Она была цельной, как моя Мама на экране. Она ничего не играла, просто была собой.
Настя отвернулась и молча пошла к моему дому. Я побрел рядом с ней в растерянности, гадая, что же это делается-то. Уже в подъезде, у двери лифта, сообразил: между прочим, вопрос о том, можно ли Насте заходить к нам в дом, остается открытым.
Двери лифта открылись.
-- Настя, -- сказал я твердо. -- Я не хочу приводить тебя к нам домой. Родители не согласны.
И опять я ощутил, что говорю как-то странно. Что значило "родители не согласны"? Непонятно. То ли я имел в виду, что Мама не разрешила бы нецерковной Насте заходить к ним на квартиру. То ли, например, что мои родители не согласны между собой. То ли... что-то еще.
Двери лифта закрылись. Мы остались стоять на первом этаже. Настя не стала заходить в лифт.
Быстро глянув на меня исподлобья, она пошла к выходу.
-- Настя! -- сказал я, вдруг сильно испугавшись, что она так и уйдет... навсегда. -- Не сердись. Я спрошу их.
Настя остановилась и оглянулась. Лицо ее было добрым, глаза улыбались.
-- Не говори, -- сказала она. -- Я сама приду.
И легко сбежала по ступенькам.
Секунду я боролся с почти непреодолимым желанием броситься следом за ней. Но это был бы уже совсем неприличный и непонятный поступок. Что это за чушь... как влюбленные какие-то. Жених и невеста.
Я поехал на лифте наверх, по дороге все еще пытаясь понять, что же это делается-то. И вдруг меня охватили чувства. Сильные чувства. Назвать чувства я не мог, и потому никак не реагировал, будто и не было никаких чувств. Как и подобает мужчине. Выйдя из лифта, я подошел к двери квартиры, достал из кармана ключ... и вдруг расплакался. Я плакал и думал, что плачу от радости, что наконец-то увидел Настю. Это было непонятное, но настолько сладкое и сильное чувство, что я перестал соображать и отдался переживанию.
Через минуту я вытер глаза и подумал: что это я, влюбился, что ли? От этой мысли мне стало смешно и как-то легко на душе. Ясно было, что любовь тут ни при чем. Просто я на самом деле Король, что бы там это не значило. А Настя тут ни при чем. Что я буду за Король, если буду влюбляться в первую встречную ведьму.
А что Настя -- ведьма, в этом я уже не сомневался ни капельки. Я уже имел дело со всяким там волшебством, с ведьмами и прочими подобными вещами -- ведь я сказочный мальчик!..
Но дело не только в этом. В сущности, я был профессионально подготовлен к контакту с ведьмой. Хотя и не сознавал этого. Так уж сложилась моя биография.
Я открыл дверь и вошел в нашу новую квартиру.
Моя семья
Сколько я себя помню, у нас в семье всегда были сложности. Семейные сложности. Но не какие-нибудь там простые и неинтересные дрязги, которыми увлекаются обычные родители, а тонкая идейная война!
Мой Папа работал гипнотизером в каком-то там исследовательском Институте, а Мама -- психоаналитиком в районной клинике. Мои родители хотя и были почти что коллеги, психотерапевты, но принадлежали они к разным школам. Гипнотизеры и психоаналитики -- это как кошки и собаки. Папа и Мама друг друга любили, но часто ссорились.