Юрий Соколов - Ретроскоп
Снова темнота, полёт сквозь звёзды, движущиеся навстречу, и комната в квартире на пятьдесят шестом этаже мегабилдинга в Сестрории. Приходя в себя, Элкис огляделся. Рядом стоял внимательно глядевший на него Ранбах. Никаких следов дворца в Древней Индии и готового к отключке махараджи, в теле которого он только что находился. Вот так это происходит в наше время…
— Агент собирался заснуть, — сообщил Элкис Ранбаху, как только обрёл способность к мыслесвязи. — А я не успел составить алгоритм переходов. Жуткое невезение. Придётся нырять снова, по другому каналу, и ловить момент его пробуждения. Без твоей помощи мне не обойтись.
— Нет необходимости, — ответил Ранбах вслух, и Элкис невольно вздрогнул. Мыслесвязь используют, в основном, ради экономии времени на передачу информации, и раз уж врач ЭМП начинает разговаривать с напарником на вызове…
— Кризис у парня начался сразу после того, как ты ушёл в прошлое. Я уже вызвал эвакуатор.
— Мой сын умер? — глухо и неожиданно спокойно спросила подошедшая поближе хозяйка квартиры.
— Кризис — это ещё не смерть, госпожа, — ответил Ранбах. — Мы стабилизируем состояние сознания вашего сына с помощью виртуальной ретропрограммы — я только что её активировал. Так мы сможем безопасно разорвать его связь с агентом. А потом снова попытаемся вывести его в наше время, но уже в условиях медцентра.
— А если у вас не выйдет?
— Остаётся ещё Восстановление. Что касается тела, то его мы сохраним без труда, вы же знаете. И большинство жизненно важных функций приведут в норму задолго до начала регенерации личности.
— Но после Восстановления он уже никогда не станет прежним! — сдавленно и тяжело воскликнула женщина. — Он будет похож на моего сына… но не он! Вы это понимаете?..
В комнате повисла долгая тишина, потом Ранбах негромко сказал:
— Мы это понимаем, как никто другой. Мне очень жаль, госпожа, но ничего большего мы сделать не в силах.
В открытую дверь квартиры вполз медицинский эвакуатор, похожий на большой гроб, самостоятельно передвигающийся на шести многосуставчатых лапах. Сзади шёл санитар с пультом дистанционного управления.
Перед тем, как начать процедуру отключения пациента от ретроскопа, Элкис взглянул в лицо парня. Оно посинело и пошло жёлтыми и синими пятнами. «Синдром ретро» успел нанести мозгу потерпевшего серьёзный ущерб, началась медленная мутация тканей. Что ж, тело его, может, и удастся сохранить, а вот регенерация личности вряд ли окажется возможной. Но Ранбах прав — матери пока говорить об этом не стоит. Она и так узнает правду слишком скоро.
Глава 2
Применение сенсуальных синхронизаторов для учёных-исследователей, кроме ретропсихологов, крайне нежелательно. Я упоминаю об этом в связи с высказываниями некоторых историков, которые утверждают, что синхронизация чувств и эмоций помогает им «проникнуться обстановкой» выбранного исторического периода или даже развивает особое чутьё, помогающее переходить по цепочке агентов-носителей. Я не могу признать подобный подход научным, не признаю и близким к научному… Согласно моему собственному опыту, синхронизаторы ощущений лишь мешают ясному восприятию действительности выбранного исторического периода… Об опасностях, подстерегающих исследователя в случае внезапной болезни или смерти агента-носителя его сознания, не стоит и говорить.
Профессор Оллентайн, руководитель проекта «Ретроскоп — всё прошлое». Статья «Корректный подход» на официальном сайте Академии Времени в Галактической информационной сети «Глобал».
Этим хмурым туманным утром Стейбус Покс добирался до Института сравнительной истории в Дилойме воспользовавшись услугами Транслайна.
Являясь головным отделением Императорской Академии Времени, этот её филиал был ни чем иным, как своеобразным государством в государстве: номинально зависимый от центра, он всегда оставался более-менее суверенным в вопросах внутренней политики, которая, в первую очередь, определяла особую стратегию исследований, остававшуюся неизменной на протяжении последних сорока лет.
Старина Олли, подумал Покс. Непотопляемый флагман ретроскопии. Именно ему мы обязаны…
В вагончике мини-состава, стремительно мчавшегося по монорельсу над кварталами столицы, было до ужаса тесно, однако приходилось терпеть. Новенький икар Стейбуса сегодня остался в своём боксе, как и машины большинства его соседей по вагону. Туман, окутавший столицу и её окрестности, в сочетании с низкой облачностью и мелким дождём, сделал полёты личного авиатранспорта по низким траекториям небезопасными. Все диспетчерские СБД[7] работали под двойной и тройной нагрузкой; все высокие траектории были заняты потоками машин тех, кто не рискнул лететь по низким, но, тем не менее, спешил к месту работы, или просто желал выбраться из зоны ППУ[8] и насладиться солнцем. И все три вида общественного транспорта — Транслайн, Трансаэро и Трансавто — также оказались перегружены.
Поезд мчался сквозь туман, следуя замысловатым зигзагам монорельса. За окном скользили, однообразно чередуя друг друга, молочные, тёмные и оранжево-чёрные, расцвеченные разноцветными огнями пятна. Стейбус, погрузившись в раздумья, машинально отмечал: молочное пятно — открытый участок дороги — густая пелена, липнущая к окнам… Тёмное пятно с огненными змеями встречных поездов и стремительными голубыми болидами многоместных икаров — туннель. Оранжево-чёрное — тоже туннель, но проходящий сквозь мегабилдинг или объединённый жилой квартал — огни внутреннего транспорта, блики витрин, узоры сигнальных систем пешеходов, переходящих с одной скоростной дорожки на другую…
Покс оглядел попутчиков. У некоторых на головах эластичные обручи пси-трансцессоров, что сразу выдавало в них обычных людей. У других на голове ничего нет, но это не обязательно сенситивы или имплантёры[9] — так ходят и беднейшие служащие без категории, которым приличный трансцессор просто не на что купить. Многие используют только телефонную гарнитуру, иногда дополненную полупрозрачным мини-монитором, частично закрывающим правую сторону лица, а в их обручи встроены обычные компьютеры.
Лет шестьдесят назад, когда самые дешёвые трансцессоры опустились в цене ниже верхнего предела покупательской способности основной части населения, аналитики пророчили полный крах не только всем прочим средствам связи, но заговорили и о грядущем отмирании устной речи как таковой. Однако всё оказалось не так просто, и не только потому, что мыслесвязь требует дисциплины сознания и набора определённых качеств. Просто многие люди ей не доверяют, по крайней мере — вне стен своих квартир. Дома — да, там внешняя нейротехника используется по полной. Что и говорить — художественный фильм, сделанный в формате пси-постановки, когда зритель оказывается одним из героев по своему выбору, это такое удовольствие, которое любой предпочтёт простому просмотру. Информация тоже усваивается во много раз быстрее, так что… Да ещё все стараются использовать вместо обручей шлемы. Понятно — в шлем производители засовывают в десять раз больше начинки. Но на улице или на работе средний обыватель разве что новости просмотрит, а уж в шлеме не ходит никто, хотя он и выглядит вполне эстетично… Разговаривать вслух тоже меньше не стали. А встроенные в мозг нейроимплантаты, аналоги трансцессоров и синхронизаторов, до сих пор отваживаются ставить очень немногие. Исключение составляют сенситивы. Им бояться нечего, они люди привычные.
Да, разговаривать мы меньше не стали, подумал Стейбус. Мы стали больше бояться своих ближних. Сто лет назад сенситивов с природными способностями было не меньше, чем сейчас, и на них мало кто обращал внимание. Сегодня же, когда люди на практике узнали, что такое двусторонняя пси-трансляция, уже не встретить человека без браслета сканера на руке, позволяющего отличить нормала от сенситива или имплантёра. Нередко в переполненном вагоне Транслайна можно увидеть человека, скучающего в одиночестве на тройном сиденье, со свободными местами по обе стороны от него. Можно быть уверенным — это сенситив, даже на сканер не надо глядеть. И это при том, что уже более полувека действует закон, по которому каждому гражданину Империи защитный экран устанавливают на следующий день после рождения. Да и есть ли разница для сенситива — прощупать человека рядом с собой или стоящего в пяти метрах? Чтобы спрятаться от него, нужно в соседний вагон уйти. А то и вовсе выйти из поезда.
Просто мы боимся. Боимся, что какие-то особо важные наши мысли (особо секретные? особо низменные?) просочатся-таки сквозь этот экран, стопроцентная надёжность которого тысячекратно доказана, проверена, адаптирована против любых, самых сильных сенситивов с любыми имплантатами…
