Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса
Перстень королевы значил не меньше приказа самого короля. Капитан шотландских стрелков обязан был повиноваться.
Ворота открылись, и человек с перстнем, накрытый черным, пропитанным дегтем балахоном, из прорезей капюшона которого смотрели его властные глаза, вошел в запретный двор охраняемого от всех замка.
Капитан Монтгомери был не менее храбр, чем сам Генрих II, но при виде вошедшего, которого осмелился впустить в нарушение королевского запрета, почувствовал незнакомую ему дрожь в коленях.
— Важные известия для ее величества, — коротко сказал пришелец, потом приказал: — Делайте свое дело, капитан. — И направился к лестнице, ведущей к центральному залу, где шло пиршество.
Высокий сводчатый потолок огромного зала с узкими стрельчатыми окнами, казалось, готов был рухнуть от взрывов хохота и криков пирующих, заглушающих старания музыкантов на хорах.
Внезапно шум затих.
Король дал знак рукой, чтобы сидевший напротив него придворный поэт произнес застольные стихи.
Это был немолодой человек с плешивой уже головой (парики были введены лишь в следующем столетии, когда начал лысеть король Людовик XVI), искусный царедворец, ловко вплетавший в рифмованные строчки равно угодные и его и ее величествам слова. Сейчас задача поэта упрощалась, ибо всем требовалось забыться, спрятаться в скорлупу опьянения, беспутства и наслаждения, лишь бы уйти от страха смерти, вырывающей свои жертвы отовсюду.
Поэт поднялся. Он был ниже среднего роста, по плечо королю, но разодет как юный щеголь — с пышным красным бантом на груди позолоченного камзола, в башмаках на высоких, по его заказу сделанных каблуках. Он читал свой экспромт напыщенно и вызывающе, что должно было понравиться пирующим. Его слушали.
Я не боюсь тебя, Чума!Приди, явись сюда сама!
Ты не почуешь смрада черни.Ты в лучшем замке, не в таверне.
Мы встретим здесь тебя учтиво.Король собрал людей на диво!
Услышишь шутки, смех и радость.Отведай яств, мы будем рады.
Искрится в кубках чудо-зелье —Чуме — конец! А нам — веселье!
Войди, иди же к нам, Чума,И вместе с нами пей до дна!
Поэт смолк, ожидая шумного одобрения, и удивился наступившей тишине, полуобернулся к входной двери и похолодел. На его зов пришла Чума!
В дверях стояла вся в черном зловещая фигура с горящими в прорезях капюшона глазами.
Ужас объял бедного поэта, и он с перепугу нырнул под стол, ища там спасения.
Всего миг пробыл поэт под столом, но глазом опытного царедворца увидел «подстольный мир королевского двора». Это был примечательный мир. В другое время поэт сумел бы использовать увиденное, но, конечно, не теперь… И все же он запечатлел не только башмаки вельмож и ботфорты воинов, пожимавших туфельки прелестных дам, восседавших за столом, но, самое главное, он увидел руку короля на голом колене его соседки, которую подсадила к нему сама королева, обворожительной графини Дианы, предусмотрительно приподнявшей с полу подол своего платья, чтобы его величеству было удобнее. В этом, несомненно, надо было видеть восхождение новой звезды двора, фаворитки, сменяющей прежних метресс, которая будет теперь оказывать влияние на благодушного властителя.
Всего миг понадобился поэту, чтобы сделать это заключение. Затем раздался оглушительный дамский визг. Дамы, да и не только они, повскакали со своих мест. Должно быть, Чума придвинулась к столу и — чего доброго — потянулась за кубком. Диана первая бросилась вон из зала, а за нею последовали и другие прелестницы.
Король тоже встал. Он был доблестным воином, не знал чувства страха и не боялся смерти. И его хватило, чтобы, стоя с глазу на глаз перед фигурой в черном, заглянуть под стол и насмешливо спросить поэта:
— Что вы там делаете, дружок? Приглашенная вами гостья ждет вас.
Побледневший поэт высунул из-под стола свою плешивую голову и пролепетал:
Я ищу свой перстень, ваше величество. Закатился куда-то.
Зато я вижу свой перстень на руке графа Спада, переданный ему на время выполнения моего поручения, — послышался голос королевы Екатерины Медичи.
Высокая, сухопарая, с некрасивым и властным лицом, она жестом подозвала к себе зловещий черный призрак. Тот склонился в почтительном поклоне:
Ваш перстень, о моя королева, послужил мне пропуском сюда, чтобы предстать перед вами.
Не могу сказать, что ваш внешний вид приятен, — поморщилась королева.
Прошу извинить, ваше величество, и за это нелепое одеяние, и за дурной запах дегтя, исходящий от него. Я не мог подвергнуть опасности кого-либо в этом величественном замке, позволившем королевскому двору отодвинуть от себя опасность заражения. Но причина моего появления достаточно важна, как последует из моего доклада вам о вещах, весьма заслуживающих высочайшего внимания.
Я для того и дала вам перстень, чтобы вы в любую минуту могли явиться ко мне, — сказала Екатерина Медичи и обратилась к королю: — Ваше величество, надеюсь, вы, оставшись здесь для продолжения прерванного пира, позволите нам с графом Спада удалиться, я полагаю, для важных дел. Он всегда верно служил мне со времени нашего приезда из Флоренции.
О, конечно, моя дорогая! — весело отозвался Генрих II. — Получилось даже забавно с этим маскарадом, так напугавшим дам и мужчин с дамскими сердцами.
Вылезший из-под стола поэт первым подхватил остроту короля и поднял тост:
— За здоровье короля-рыцаря и всех мужчин, у которых в груди, как у короля, бьются сердца львов, а не дамские сердечки!
Король усмехнулся и сел на свое место, покинутый и справа и слева сидевшими подле него дамами. Диана не вернулась, а Екатерина Медичи вышла с графом Спада.
Придворные смущенно возвращались в зал и усаживались за стол, сразу протягивая руки за вином, которое поможет обрести спокойствие и отвратить гнев короля.
Дамы тоже начали возвращаться, отмахиваясь веерами от противного запаха дегтя, повисшего над пиршественным столом.
Выпили за дамские сердца и за их отсутствие в мужской груди, где должны биться комки железа, становившиеся у рыцарей сердцами только ради улыбок прекрасных дам.
Граф Джордже Спада покорно шел следом за горделивой королевой.
Он в нерешительности остановился на пороге ее покоев.
— Закройте за собой дверь и говорите, — приказала Екатерина.
— Выполняя ваше приказание, о моя королева, я побывал во многих местах вашего государства и часто, слишком часто встречался с мрачной госпожой, за которую меня приняли в пиршеском зале. Сколько горя и несчастий, страданий и смертей несет с собой эта, увы, неизлечимая болезнь, от которой не знали средств.
— Не знали?
— Я слишком поздно узнал, что некий доктор Мишель де Нострадамус, пребывал в самой гуще несчастных больных, не страшась за себя, неведомой силой ставил их на ноги, о чем прежде никто не слыхивал.
— Что значит слишком поздно?
— Я не успел привезти его к своей матери, чтобы спасти ее от смерти.
— Сожалею. Кто такой этот чудо-лекарь?
— Дело в том, ваше величество, — понизил голос граф Спада, — что он не только лекарь, но и прорицатель. И кто знает, с кем он общается.
— Колдун, что ли?
— Этот вопрос, боюсь, задают и в священных кругах. Во всяком случае, о нем вдет слава благодетеля, спасающего от чумы.
— И как об оракуле?
— Его предсказания всегда сбываются. Люди убеждались в этом. И укрепившаяся за ним слава вещуна превосходит даже его собственную, как врачевателя.
— Любопытно. Такой человек может нам понадобиться, граф.
— Я тоже подумал об этом, моя госпожа, спеша к вам с этими вестями.
— И хорошо сделали. Готовьтесь к выполнению моих новых поручений. Их будет два.
— Готов жизнь отдать для выполнения ваших желаний.
— Не желаний, граф, а повелений.
— Если бы вы отправили меня в ад, я привел бы к вам за рога хоть самого Сатану.
— Надеюсь, ваш лекарь, или пророк, не хвостат и не из его слуг?
— Он истый католик, мадам! Я убежден в этом и готов разыскать и привезти его к вам.
— Непременно и незамедлительно. Но горе вам, если вы окажетесь в руках шарлатана, которого осмелились представить нам. У нас храбрые стражи под командой бравого капитана шотландских стрелков графа Монтгомери. Они не пропустят сюда хвостатых, разве что они прилетят, как птицы, по воздуху или вы приведете кого-либо из них за руку.
— Будьте покойны, ваше величество. Лекарь-католик и благословенный Богом прорицатель будет у вас.
— Надеюсь, ему не понадобится спасать от чумы ни ныне царствующих во Франции, ни будущих королей.
— Он принесет не только здоровье, но и предскажет славное царствование всему вашему дому, мадам!
— Я тоже надеюсь на это, граф. Мне важно знать будущее своих детей.
— Венценосные судьбы будут предсказаны всем им.
