Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране

Среди книг «раннего» Хайнлайна не была названа еще одна, которая точно относится к его удачам. Она принесла автору первую в его жизни премию «Хьюго» и признание той категории читателей, которые вообще-то относились к фантастике с подозрением, полагая — впрочем, не без основания, — что это, в первую очередь, литература о машинах, о роботах и звездолетах, а не о людях. Вот таких скептиков Роберту Хайнлайну удалось эффектно переубедить романом «Звезда-двойник», с которым вы уже познакомились в одном из томов серии.

Про эту книгу не скажешь, что она «не о людях». Точнее, роман рассказывает об одном человеке: актере, что само по себе нетрадиционно (ведь не «крутой» звездолетчик, не робото-психолог и не путешественник во времени!). Об актере, которому волею судеб пришлось сыграть свою главную роль в жизни.

И еще это роман о политике, но опять же — в ее человеческом измерении. Рассказ о том, что политика делает с людьми и насколько они сами в состоянии оказывать на нее влияние…

Я позволил себе чуть более пространно остановиться на том раннем романе Роберта Хайнлайна по одной-единственной причине: книга, которую вы сейчас прочтете — а это вообще первый перевод на русский язык, — также о людях. И о политике.

А кроме того — о религии, Контакте, духовных исканиях, проблеме поколений, эротике, каннибализме, семейных институтах, телепатии, границах познания, юриспруденции, марсианах, бюрократах, сверхчеловеках, космонавтах, медсестрах, обывателях, циркачах, гуру… и, конечно, об Америке, Америке, Америке! По насыщенности «всем чем угодно» это, несомненно, одно из крупнейших произведений Хайнлайна — и весомый камень в основании американской фантастики начала 60-х годов.

Чтобы последнее не звучало голословно, сообщу лишь одну существенную деталь. «Чужак в чужой стране» стал первым научно-фантастическим произведением, занявшим первую строку в списке бестселлеров, который каждое воскресенье печатается в приложении к газете «Нью-Йорк Таймс».

Не буду лишать удовольствия читателей и ограничусь лишь несколькими «пометками на полях», которые, как мне представляется, помогут при чтении.

И начать следует, конечно, с самой интригующей линии в романе — «религиозно-сексуальной».

Назвал я ее так условно, но в самом этом соединении, казалось бы, несоединимого — ни грана иронии, тем паче кощунства. Новая религия, которую герой романа, воспитанный таинственными марсианами «космический Маугли», принес на Землю, вся построена на любви (и не платонически-христианской, а очень даже живой, некоей смеси древнего гедонизма и «миротворческого» секса хиппи). Однако и сама любовь поднята на уровень почти религиозного таинства.

Секс в романе доминирует. Может быть, это действительно первый значительный научно-фантастический роман о сексе. Но, как предостерегал в предисловии к своей «Лолите» Набоков, тех, кто немедленно ринется перелистывать страницы романа в поисках «клубнички», ждет жестокое разочарование. Роман — не об этом…

Дело даже не в том, что по части откровенности наше время далеко ушло от «раннехипповой» Америки (а уж если говорить о постперестроечной России, то вопиюще далеко даже в сравнении с Америкой сегодняшней!). И то, что шокировало массового читателя три десятилетия тому, сегодня вряд ли заставит порозоветь щеки школьниц-старшеклассниц. Главная идея — вот что, а вовсе не пресловутые «сцены» — остается революционной и сегодня (особенно в нынешней, напуганной СПИДом и стремительно возвращающейся в пуританскую «моногамию» Америке!).

Идея эта, почерпнутая из многих источников, среди коих не последнее место занимает богатая восточная эротическая традиция, заключается в смене акцентов. Любовь — какой бы смысл в это слово ни вкладывали — для героя романа означает не владение (обладание), а разделение счастья и наслаждения с другими. Не с выбранным — и социальными институтами современного мира закрепленным почти пожизненно — одним, а со всеми сразу. Вместо патриархальной семьи — коллективные гнезда, вместо подавленного ощущения греховности, стыда и комплексов — радость, открытость, естественность желаний.

Это не «коммунарская» любовь, когда все опять-таки принадлежат всем. Своеобразная философия героя романа Майкла Валентина Смита строится на ином принципе: каждый добровольно, по внутреннему позыву предлагает разделить счастье с каждым. И как гроканье (что это такое, вы, надеюсь, поймете… грокнете в процессе чтения!) фактически объединяет всех мыслящих существ в «братство разума», так и описанные в романе ритуалы «разделения воды» объединяют обитателей гнезд в единую Семью (которая предполагает и «единую плоть»).

Впрочем, разделять фазы этого Великого Объединения на «духовное» и «телесное» — значит мыслить еще очень по-человечески, по-современному. Для героя, взращенного древней марсианской цивилизацией, все изначально едино и неделимо…

Вот такая любовь.

Конечно, при желании можно увидеть (и увидели!) в романе проповедь вселенского свального греха — в качестве альтернативы «моральной» моногамной любви, принятой за нравственный эталон христианской цивилизацией. Но было б, как говорится, желание опошлить — а за святыми (и оттого обязательно чуточку наивными) идеями дело не станет. И весьма популярные, несмотря на их вздорность и откровенную сфабрикованность, «обвинения» Хайнлайну, что он-де прямо подтолкнул к чудовищному ритуальному убийству знаменитого Чарлза Мэнсона, верны в той же мере, что и похожие обвинения в адрес автора «Графа Монте-Кристо» (пропагандировал же, как пить дать, наркотики!).

Стоит задуматься, почему аморализм, извращения и сексуальное насилие так же часто, если не в большей степени, произрастают на обильно удобренной христианскими нравоучениями почве, что и на «дикой» целине язычества. Ведь не где-нибудь, а именно в западной цивилизации возникло уродливое (многие со мной не согласятся) явление феминизма — как естественная реакция на столь же уродливый имидж «мужественности», предполагающий ограничить женщину кухней и детской.

Между прочим, постоянно обвиняемый критиками (особенно критикессами) в «сексизме» и «мужском шовинизме», Хайнлайн во многих своих произведениях необычайно благородно, я бы даже сказал, уважительно-трепетно относится к слабому полу. Военно-морская выучка подсказывает ему, что «женщины и дети — первые», и он постоянно демонстрирует джентльменскую заботу о тех, кто не может себя сам защитить.

И если будущие читательницы самого «сексуально-распущенного» хайнлайновского романа смогут взглянуть на него без предубеждения и злобы на «мужиков-козлов», вряд ли в адрес автора и его героя прозвучат стандартные обвинения в агрессивности, безответственности, невнимании, стремлении сломать и подавить, эгоизме. Словом, стандартный набор, которым награждают представителей сильного пола воинствующие феминистки (и не без оснований…). Хотя ведь и Майкл Валентин Смит — мужчина не обычный. Бог, одним словом…

Впрочем, это точка зрения автора предисловия. Писатель же сознательно провоцирует читателя, вызывая споры, а порой и резкие возражения.

Что бесспорно, так это удивительное для «низкого жанра» множество живых персонажей, образов во плоти и крови, а не манекенов, излагающих авторские идеи. И самая яркая звезда среди них — земной наставник марсианского «Маугли». Калифорнийский адвокат, жуир, циник и резонер, а в «свободное время» и немножко писатель — Джубал Хэршо.

Одна подсказка будущим читателям: устами этого отъявленного индивидуалиста и в то же время законника до мозга костей, «готового бороться с целым государством, имея в кармане один перочинный ножик», скорее всего говорит сам автор…

Хэршо достаточно умен и критичен по отношению ко всему на свете, включая себя, чтобы серьезно претендовать на роль учителя — ведь его «ученик» интеллектуально и физически превосходит кого бы то ни было из живущих на Земле (благодаря своим первым марсианским «университетам»). В одном Хэршо мог оказаться полезен «божественному младенцу» — обучить того, как с большей пользой применить свои уникальные способности в Америке. В Америке же, особенно в Калифорнии начала 60-х (это не время действия романа, а время, когда писалась и впервые читалась книга Хайнлайна) нет ничего более выгодного для прирожденного чудотворца, как основать новый религиозный культ.

Вообще подобной литературе критиками давно был «присвоен» термин «Bildungsroman» (в переводе с немецкого означает «обучающий роман»). Традиция эта давняя, идущая от просветительской литературы XVIII века и — хотя немногие это признают — пронизывающая всю научную фантастику. Последняя ведь всегда претендовала на роль учителя, наставника, поводыря, а Хайнлайн это ее стремление просто декларативно высветил.