Андрей Дашков - Утраченный свет (Солнце полуночи)
Когда-то он счастливым образом избежал подобной участи; неверные чуть было не пробили ему гвоздями ладони.
Вспомнив об этом, Самсон мысленно вернулся на двадцать лет назад.
* * *Его путь был извилистым и головокружительным. Когда ему исполнилось тринадцать, он начал промышлять на улицах по эту сторону Блокады с самодельным перышком и свинцовым кастетом, отлитым в земляную форму. Таких, как он, были сотни, и кончали они плохо. Он оказался немного умнее других и предвидел свой путь заранее – прямую и накатанную дорожку в газовую камеру. Это в лучшем случае. В худшем все закончилось бы гораздо раньше. Его могилой мог стать какой-нибудь подвал или мусорный ящик. Среди наиболее высокоразвитых личностей его круга, обремененных фантазией и чувством юмора, это называлось «духовкой». Он сам несколько раз натыкался на законченные варианты. Кроме всего прочего, приготовленное таким образом «блюдо» плохо выглядело, а пахло еще хуже.
Джихад был в разгаре, а Могиле стукнуло шестнадцать – возраст триппера, романтических заблуждений и непоправимых ошибок. Но он совершил невероятный для малолетних придурков вроде него поступок – ушел добровольцем в христианскую армию. За два года службы в диверсионном спецподразделении маленький зверек превратился в по-настоящему опасное существо. Там он начал оправдывать свою фамилию.
Потом был плен. Самсон прошел через все мыслимые и немыслимые унижения. Он стал седым за первые трое суток. Его насиловали и пытали. У него почти не осталось ногтей. Он подолгу просиживал в бочке с нечистотами. Иногда охранники мочились прямо ему в лицо. В течение полугода он ежедневно ждал смерти и действительно хотел умереть.
Когда его в конце концов положили на крест, он впервые в жизни начал молиться. Он не знал ни одной НАСТОЯЩЕЙ молитвы, и ему пришлось изобрести ее для себя. Он молился тому, кто принес в этот мир свет абсолютной ненависти – настолько яркий, что сияние проникло даже в голову такого тупицы, каким был Могила…
И было ему откровение. Он понял, откуда проистекают все беды.
Его молитва на кресте могла показаться верхом богохульства, но сейчас дьякон понимал, что ни разу после того случая он не был так искренен и экстатичен. То было сильнейшее религиозное переживание, перевернувшее всю его жизнь.
Мольба возымела действие. Казнь была отменена; Могилу обменяли на вражеского агента. Буквально через несколько часов после чудесного спасения Самсон дезертировал, и больше он не воевал ни под чьими знаменами, кроме незримого знамени собственной веры. Зато в этом деле молодой дьякон достиг исключительной изощренности и совершенства. А учеба в семинарии подвела фундамент под его шаткие убеждения.
Под угрозой смерти он вручил свою судьбу высшему Существу, и Существо не обмануло его надежд. С тех пор он уже не принадлежал себе и не распоряжался личным временем. Глядя на свои руки, он видел симметрично расположенные кресты на обеих ладонях – там, где обрывались «линии жизни».
* * *Днем он служил в церкви, но его истинное служение протекало далеко от святых стен – в непотребных местах, обильно политых кровью неисправимых грешников. Ему понадобилось три года, чтобы создать секту. Сейчас число его сторонников доходило до двух сотен, тем не менее по ночам он всегда работал в одиночку. Риск был огромным, зато отвечал дьякон только перед тем парнем, который побывал на кресте задолго до него и полностью испил чашу страдания.
Его богоугодная деятельность не осталась незамеченной. Когда Могиле предложили вступить в Ассоциацию, он решил, что большого вреда от этого не будет, а польза может оказаться огромной. Если начинались «неприятности» с властями, член Ассоциации мог рассчитывать на хороших адвокатов, круглую сумму для освобождения под залог, неприкосновенность собственных счетов, пособие семье, снисходительность судей. До отсидки доходило редко и только в особо тяжелых случаях, а до Озоновой Дыры – никогда. Вступительный взнос оказался смехотворным, процент от выручки – менее чем божеским; поэтому не возникало ни малейших поводов для конфликтов.
Существовало только одно табу – правительственные караваны класса «0». Это означало усиленную охрану из странных молчаливых ребят со счетчиками Гейгера – ребят, которые почему-то никогда не останавливались, чтобы справить нужду (на местном жаргоне их называли «артишоками»). Могила принял этот запрет совершенно равнодушно – его не интересовал обогащенный уран.
Вполне возможно, что на самом верху в Ассоциации заправляла какая-нибудь шишка из правительства. Дьякона это также мало волновало, хотя и отдавало редким цинизмом. На его схоластическом языке это называлось «использовать неизбежное мирское зло во благо святой цели».
Теперь он принадлежал к элите тайного промысла. Опека Ассоциации была ненавязчивой и минимальной. Дьякону нравилось иметь дело с тенями на экране компьютера или бесплотными голосами в телефонной трубке. Крайне редко его просили о чем-либо; сам он не просил никогда. Он интуитивно понимал глубинную суть кодекса молчания.
Ассоциация… Он часто думал о ней. Закрытая организация. Почти рыцарский Орден. Лига джентльменов. Своего рода клуб для избранных, члены которого не имели ничего общего с великосветскими хлыщами. А дьякон, возможно, был лучшим из всех. Самым быстрым. Самым осторожным и жизнеспособным. Самым беспощадным.
Принадлежность к Ассоциации не означала, что Могила разделил с кем-то тяжесть своей ответственности и опасность работы. Его не одолевало суетное тщеславие, и он не нуждался в компании. Он действовал соло – это было свидетельство его высшей квалификации, последняя стадия в эволюции боевой биологической машины, означавшая предельный контроль над телом, мозгом, нервами; почти совершенное состояние духа, граничащее с неуязвимостью.
У дьякона, например, никогда не потели ладони, а частота пульса не превышала восьмидесяти ударов в минуту даже в стрессовых ситуациях. Он мог бы поставить в тупик детектор лжи. Кроме того, он до тонкостей изучил человеческую психологию. Церковная паства и народец свободных зон были самыми подходящими объектами для любых экспериментов. И все же он сознавал свое полное ничтожество в сравнении с Тем, который снял его с креста.
Абсолютное совершенство недостижимо – ведь совершенные живут вечно, считал Самсон, и тут он был прав. Абсолютному совершенству место на небесах, а не на грешной земле. Дьякон оставался реалистом: парни вроде него умирали слишком часто. Что же касается психологии, то к черту теорию! Гораздо важнее разбираться в мотивах и подсознательных импульсах, а в этих нюансах Могила мог дать сто очков вперед любому практикующему чистоплюю-психоаналитику.
Как правило, мотивы человеческих поступков были до смешного примитивными. Иногда дьякон спрашивал себя, как обстоит дело с его собственными «импульсами». Он не рефлексировал долго. Судя по тому, что он все еще оставался живым, с ним все было в полном порядке.
Он предпочитал уединение, независимость; ему нравилось «находиться в пути» и еще то особенное ощущение легкого голода, которое заставляет волка покидать логово. И, как волк, Самсон всегда возвращался, принося в зубах добычу для своей самки и детеныша. Те не подозревали о его истинных занятиях. Жена считала его кем-то вроде тайного агента Синода. Спутать матерого зверя со сторожевой шавкой – подумать только! Впрочем, дьякон ценил в своей женщине именно эту редчайшую черту – наивность. Он отдыхал в ее объятиях от мира, в котором наивности, безусловно, не было места. И даже любил ее – по-своему. И посмеивался про себя – беззлобно. А пацан еще был слишком мал, чтобы видеть вещи в безжалостно реальном свете…
* * *До его чутких ушей донесся шум двигателя тяжелого грузовика. Тот пер в одиночку. Водитель – или безумец, или болван. В любом случае такого нельзя было пропустить. Кроме всего прочего, дьякон считал себя еще и санитаром чертовски несовершенного общества.
Он снял руку с Библии, положил ее в карман, надел очки с закопченными стеклами и поднял «абакан». Установил переводчик режимов в положение короткой очереди с отсечкой. Это был его фирменный стиль: одна очередь на одного клиента. Следующие пятнадцать секунд он вообще ни о чем не думал.
Призрачный свет… Черные стволы, окутанные сединой… Капли воды, блестящие, как алмазы… Невидимая сеть пространства, связующая все кругом… Первые проявления неотвратимости…
Нарастающий рев. Оборвавшийся крик. Только что кто-то мгновенно умер под колесами. Завидная смерть. И еще один повод восстановить справедливость.
Грузовик ворвался на мост, почти не замедлив хода. Прицеп тяжело громыхнул. Из-под широких покрышек мерцающими веерами летела грязь. Фары посылали вперед шесть снопов слепящего света. Красноватая полутьма, накатывающаяся следом, настигала и пожирала разбегающиеся тени. Две трубы по обе стороны кабины извергали в небеса дымящуюся полупереваренную отраву…
