Адам Вишневский-Снерг - Нагая мишень

То есть, нужно было продолжать поиски экстремисток. Из всех подозреваемых женщин только Лючию я мог исключить со всей уверенностью, и потому же должен был порвать с ней, ведь она мешала мне поддерживать другие знакомства. Ну не мог же я ей сказать, кто я на самом деле и какую миссию выполняю на Капри.

Я обыскал весь номер, но не нашел ничего, что походило бы на подслушивающее устройство. Агенты Мельфеи спрятали его очень тщательно.

Я выпил водки и отправился к Лючии. Я все же решил плюнуть на наше знакомство, объясняя это себе тем, что при расставании дистанционно управляемый призрак не может испытывать каких-либо неприятных переживаний. Ведь вся эта игра заключалась в обмане моих органов чувств. Трудно говорить о чувственной связи двух лиц там, где существует всего один человек, засмотревшийся в объемную фотографию. Все это я прекрасно понимал, но формально для разрыва с Лючией мне не хватало хоть какого-то, но повода. Что-то сказать я ей был обязан. Конечно, фабрике снов никакого соблюдения приличий и даром не было нужно, но для кого-то, кто решился на расставание, даже если он намеревается уничитожить собственные иллюзии в форме хранимой где-то в ящике стола фотографии, всегда легче потом жить, если фотографию порвет по приличествующему поводу.

Для себя у меня имелся просто замечательный повод, вот только я не мог представить его этой перепуганной девочке. Но истинной причиной моего нежелания поддерживать знакомство с Лючией вовсе не была забота о судьбе угрожаемого катастрофой города (ведь какой такой Рим или Милан мог поместиться в той коробке, за стенками которой никакой Италии и не было): она относилась ко мне серьезно, я же искал здесь только приключений и развлечений, желая пережить эту фикцию без невозможных для выполнения обязательств или же иллюзорных тревог, как читатель с дюжинной книжонкой — пролистать и выбросить.

Когда я вошел в номер Лючии, то почувствовал себя не в своей тарелке и разговор о нашем расставании решил отложить на потом. Девушка ожидала меня с двумя чашками кофе. На вечер она одела брюки; подкрасила глаза и сушила свежий лак на ногтях. Лючия приветствовала меня улыбкой, но даже если бы она была и печальной. Все равно сложно было бы отменить совместную забаву. Мы направились к лифту.

В подвале «Голоса Тишины» уже царил адский грохот, издевавшийся над названием гостиницы и над случайными посетителями, по недоразумению приходящими на дискотеку, чтобы побеседовать или же подумать о своем с рюмочкой в уголке. В многочисленной компании мы развлекались до часа ночи. Там я встретил всех встреченных на острове девушек: повисшую на японце Франческу и массивную Розу, равно как и ее подружку — веселую, настоящую туристку — Клару; Катарину, которая делила номер с Лючией; и даже Софию, когда Елена вытащила ее из дома в Сорренто. Парой слов я обменялся с Марисой: она вовсе даже и не имела претензий, что я перед ней разделся. В танце я столкнулся с гипнотизером. Он пригласил всех нас к себе на виллу. Я пообещал, что очень скоро мы его посетим.

Ибрагим появился только после полуночи. Глаза у него были стеклянные. В качестве приветствия он расцеловал меня. По дороге в буфет, я выслушал его отчет по самым главным событиям, случившимся на острове во время моего отсутствия.

— Клара и Катарина уже засчитаны, — сообщил он. — Толстуху Розу тоже не пропустил. Вот только с Еленой переспать пока не удалось. А ты? Как пошло в Сорренто?

— Не удалось…

— Потому что ты все время открываешь карты и не можешь разыгрывать тузов.

После этого он вернулся к более подробным характеристикам своих обожательниц. Слово «бомба» в его коротком рапорте прозвучало дважды: сначала он воспользовался им, чтобы подчеркнуть вес Розы, а потом — описывая сексуальный опыт Катарины. Агент Мельфеи, прислушивавшийся к нашему разговору, понял только одно это слово и обратил мое внимание, на итальянском языке, чтобы синьор Нузан в публичном месте не выдавал государственную тайну.

Протанцевали мы до часа ночи. Ибрагиму не хотелось прекращать забавы, даже когда прозвучал последний шлягер. После закрытия нашей дискотеки, вместе с Катариной он отправился в другую.

У Лючии в глазах была видна усталость. Я провел ее на двенадцатый этаж, после чего вернулся к себе в номер. Свет я не зажигал — на стену падал отсвет из окон стоящего напротив отеля. Я сел на кровати и целых полчаса тупо пялился на ковер на полу. Потом в голову мне пришла мысль о телефоне.

Я набрал номер Лючии.

— Ты спишь?

— Нет, не могу заснуть — все время думала о тебе, о Риме. Мне так хотелось бы остаться там. Зачем мы возвратились сюда?

— Потому что в ближайшее время мне нужно быть на Капри. Я не могу сказать, что здесь делаю. В любом случае, я буду очень занят, и потому мы не сможем встретиться ни завтра, ни послезавтра. А через пару дней мы с Ибрагимом вылетаем в Нью-Йорк.

Я вылил остатки виски в стакан.

— Антонио…

Я вслушивался в тишину. Выпил содержимое стакана, потом потянулся за тоником. После минутного молчания я положил трубку.

Потом я развалился на кровати — курил и смотрел через окно на отражения огней в воде бассейнов.

Заснул я одетым.

Право на смерть

Утром следующего дня Ибрагиму не хотелось идти завтракать. Он бурчал, что еда здесь, в гостинице, несвежая. У меня тоже не было аппетита. Поднялись мы только часов в десять. Похоже, что день будет таким же жарким — пятнадцатое июля.

Мысль о микрофоне, спрятанном где-то в номере, связывала наши языки. Мы решили до обеда не курить, зато прямо с постели отправиться в бассейн. Чтобы размять косточки, мы решили отказаться от лифта и с шестнадцатого этажа спустились по лестнице. На каждом этаже Ибрагим выглядывал в окно.

До девятого этажа он насвистывал «О соле мио». На восьмом сообщил, что если у меня есть какие-нибудь проблемы, то он рад был бы мне помочь, вот только Лючия ему не нравится. На седьмом он похлопал меня по плечу и прибавил, что, возможно, мог бы заняться и ей, а уже на шестом, решил, что переспит с ней уже сегодня.

В морду ему я дал на пятом этаже. Он разбил стекло и вылетел за окно. Какое-то время я просто не мог сдвинуться с места: только глядел на лазурное небо, окаймленное остатками стекла и ждал отзвука упавшего тела. Перед глазами у меня маячил образ лежащих на асфальте окровавленных ошметков. А потом я подскочил к окну.

Нузан лежал в воздухе на высоте пола пятого этажа — на расстоянии в несколько метров от стены гостиницы. Да, именно так: он лежал в воздухе, а не висел. Выглядело это так, словно он разлегся на невидимой стеклянной плите. Я сразу же понял, что удерживает его над улицей: Ибрагим полз ко мне по скользкому дну экрана.

Я втащил его на лестничную клетку. Нузан был весь в крови, на лбу и на ухе раны. Он сильно побледнел, тяжело дышал и бормотал что-то непонятное:

— Трижды один: три, и еще один — четыре. Сорок восемь.

Это было похоже на агонию, но через несколько минут Нузан заговорил уже осмысленно:

— От земли нас отделяют четыре фиктивных этажа, а шестнадцать остальных — считая по три метра на этаж — дают нам сорок восемь метров. Высота экрана — пятьдесят метров. Выходит, на двадцатом этаже находится живой человек. Бегом в лифт!

Мы поехали на самый верх здания. В ресторане нам сообщили, что несколько минут назад один из завтракавших клиентов вдруг потерял сознание. Он ударился головой в тарелку, перевернул стол и упал на пол. Официант с подозрением приглядывался к Ибрагиму.

— И мы не могли его поднять, — прибавил он.

— Как он выглядел? — спросил я.

— Ну, такой… с кривым носом.

— Это отец Софии. Что с ним случилось?

— Ничего. Еще до того, как мы позвонили в скорую, он вскочил с пола, расплатился и сам отправился к лифту.

— Когда?

— Только что.

Мы с Ибрагимом обменялись понимающими взглядами.

— Нас уже нет! — крикнул я.

Мы побежали к лифту, держа руки над головой. Перед дверями лифтом я глянул на все указатели: две кабины поднимались вверх (эти нам никак не угрожали), а вот третья была уже на восьмом этаже по дороге вниз. Мы вскочили в четвертую кабину.

Гипнотизер спас Ибрагиму жизнь. Мы хотели поблагодарить его за это, на внизу старика не нашли. Не было его ни в холле, ни на пляже между зданиями. Наверняка он воспользовался переключателями, чтобы в Сорренто закончить завтрак, столь неудачно начатый на Капри.

Ибрагим уселся на парапете бассейна.

— Ты знаешь этого типа? — спросил он.

— В Сорренто он пытался меня загипнотизировать, только ничего из этого не вышло. Похоже, что тогда я находился под другим, более сильным внушением.

— Интересно, каким образом он попал в наш стереон? Во всяком случае, мне повезло! Я упал на пол экрана, а он получил по голове потолком. Когда я полз к окну, он не мог встать, потому что рама прижимала его с такой силой, словно бы он нес меня на спине.