Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1
– Не вижу причин удивляться. Мало ли какие формы может приобретать болезнь? Но она пройдет! – Твердо подытожила Елена. – Ведь так? – И посмотрела на собеседницу, ища подтверждения. – А история даёт много…
– История?! Ты знакома с историей? – перебила Полина. – Еще раз – «неплохо»!
– Что неплохо?
– Не помнить подлости, не пережить предательства, не испытать измены… Не биться за копейку, за должность… мужа… И пользоваться результатом. Домом, положением, друзьями. Неплохо!.. – повторила она. – За что награда такая?
Метелица задумалась.
«Так, стоп. – Полина откинулась на спинку. – Ты забыла, зачем здесь». – Ее привычка останавливать себя такой мысленной фразой, срабатывала безотказно. А сколько раз выручала…
Полина действительно не спала ночью. Она пыталась представить себя на месте той, что лежала у стены, напротив. Как поступала бы она, случись такое? И что это за состояние, когда ты будто в детстве, не зная мира, который для тебя и есть только мама, папа, близкие… учишься у них жить. И не как переходить улицу, хотя и это, разумеется, тоже. Но и что отвечать тому, кто отбирает игрушку, или ломает песочный домик. Почему надо отказаться от красивого велосипеда, стоящего у скамейки, лишь потому, что он чужой. И почему вообще есть «чужое» и своё – собственное, на которое у тебя особые права. Не говоря уж о вашей квартире или доме, который гораздо больше, чем у Вовки или у маленькой соседки по площадке. И так должно быть, а, следовательно, хорошо и правильно – ведь слова родителей единственное мерило отношения к миру. Их ребенок усваивает быстро. Сознание молниеносно впитывает вместе с манной кашей по утрам основу будущей жизни – неравенство. Но страшен постулат, внушаемый родителями: чем дальше ты уйдешь от Вовки или соседки в жизни, тем лучше. А мама и папа у меня – самые хорошие, – думает ребенок, – они просто не могут говорить неправду, не подозревая – ему не лгут, считая так на самом деле. Годы спустя, и понимая, что обмануты… разыскивая и находя в их заботе о себе оправдания тяжелым сомнениям, они неизменно делают то же самое уже для своих детей. Взрослый, как ребенок, цепляется за прежнее, искреннее чувство. Оправдывая им зло. Ведь только там верил и тогда. И хотя потом засомневался – жизнь сломала и его. Стал таким же. И вот уже новые и новые дяди и тети, повзрослевшие манекены, ведают миру о самых лучших родителях, удачливой жизни и прекрасном детстве. Но только последнее – правда. Ведь «удачливой» жизни не бывает – бывает удачливый обман. И поднимаясь по ступенькам лет, тоже сознательно лгут, не желая мириться с поражением духа, упорно стремясь обладать тем, что уже сами, как им кажется, определили единственно нужным, необходимым… Отравляя ворчанием жизнь близких и снова обрекая лгать. Мало кто пуститься во все тяжкие в поисках страны, одинаковых людей. Где один достоин другого. Где разные только внешность и чудные мысли, рождающие способы помощи друг другу. Где каждый – просто человек, но с большой буквы – каким и появляется на свет. Однако для этого нужны особые обстоятельства. Особенная чувствительность к неудачам и бедам других. Когда чувствуешь беды как свои. А, прислушиваясь, понимаешь – твои больше и тяжелее. Нужно слышать и одновременно быть глухим. Видеть и тут же слепнуть. Молча разговаривать и пить совсем не ту воду, что пьют твои друзья, близкие и родные. И тогда поймешь, что вокруг – люди с поврежденным вкусом, духом, а порядочность, нравственность – вовсе не хорошие манеры, прекрасное образование или аккуратность. И даже не понимание отличия добра от зла. А всего лишь ясное сознание, что ты ненормален, плох и болен. Сознание, что внутри ты хуже любого из друзей, любой из подруг. Полина вдруг ощутила, что Лена, ее Лена, «виновная» чёрти в чем, поступавшая не так, вызывая зависть знакомых нескрываемым успехом недоступного им смертным, наконец, хорошими манерами, красотой… лучше ее. А Полина – хуже. И в этом «хуже», в этой кричащей правде она осталась в одиночестве.
Одиночество же ночи не хотела разделить Луна. Она, как неверная спутница, своевольно и игриво, то появлялась уже своей подруге на глаза, то исчезала. Будто ночь, как и наша героиня, была второстепенной для чего-то величественного, что замышляла спящая и с чем решила поиграть, в свою очередь, ночная блудница.
Эти странные появления бледного света в окне номера, лишь на секунду отвлекли Полину от мыслей. Они были важнее, настойчивее и не скрывались. Она же удивлялась им всё больше и больше.
«Почему, ну почему кого-то поиск приведет к трагедии в достатке, других – в мир грез. И в чём заслуга тех немногих, которые найдут себя пусть даже последним образом. – Женщина посмотрела на Елену. Где эти «немногие»? Как живут? Чем занимаются? Есть ли они вообще?.. – мелькнула мысль, – или мы все лжем? Твердо называем правильным совершенно уродливое положение вещей. Настойчиво желая добра ребенку, поднимаем его собственный статус, приводя примеры того, как Рома больше капризничает, и Коля хуже учится, а Танечка – никуда надето не ездила. То есть, говорим: ты лучше. Делая самую страшную ошибку. Ведь могли бы найти, в чем преуспел соседский сынишка: он добр и никогда не отнимет лопатку. И только этим дает уже больше, чем вы! Всегда поможет построить домик, даст покататься на санках. И первым подойдет, если ваша дочь обиделась и отошла в угол детской площадки. Этого нет у вашего ребенка. Вы уже просмотрели! Уже приступили ко лжи, которую и без вас предстоит узнать ему в мире. Освоить «людоедские» приемы. Он еще научится прыгать выше, бегать быстрее, биться на ринге до крови… готовый от злости убить, позволяй правила. Всё подчинит цели быть лучше, сильнее, успешнее. Ведь учили этому папа и мама!
Почему безрассудно отдаем детей тем, которые ждут, во все времена ждут нашей жертвы? Опомнитесь!.. – захотелось вдруг крикнуть Полине, – разве для этого вы рожали?! Разве для того, чтоб в чудовищной пасти, пожирающей в вечной битве за выживание миллионы, добавился и ваш ребенок?! Сначала в соревновании за пятерку в школе, потом в победе на экзамене в университет, затем в гонке за успехом, деньгами, где совесть становится «досадным атавизмом», в сражении за справедливость, в котором уже льется кровь людей и, наконец, битве за власть не вашу и не для вас, но требующую ЕГО жизнь! Ребенок не знает последнего… он доверяет…»
«Но где же, где выход? Хотим добра, разве нет?..» – всякий раз заключала Полина при этих мыслях, но сегодня заколебалась – не ловушка ли это? Может «добро» совершенно в другом? Не важно, где ты живешь – в маленькой квартире или собственном доме, а как. Не важно, сколько ты зарабатываешь, а важно, на что тратишь. Не важно, какого ранга у тебя друзья, а важно, сколько их… настоящих… тех, которые позвонят, когда станешь «никем». И видя, какой стала Елена, помня, кем была одноклассница, каков был путь превращения ее в женщину, женщину, сметающую всё на своём пути, Полине вдруг стало больно и жалко. Больно за себя и жалко лежавшую напротив, которая была и оставалась лучшей подругой, и с которой разделяла слезы, огорчения и радости. Но и ложь, интриги, лицемерие… и, конечно, любовь, любовь, любовь. И как примирить непримиримое она не знала.
Но была еще боль оттого, что другая, а не она забыла пережитое, сделанное вместе за эти годы; оттого, что Полина стала сама и одна виновата в своей жизни, на которую, как считала, грех жаловаться. Эта боль удваивала первую, вытягивала, выматывала. Не успокоила и мысль – она пришла в голову только сейчас, что потеряй Полина память, хотя бы на время, забудь, хоть несколько лет событий, поступков, на нее было бы кому с пониманием смотреть – сыну, мужу. Ни первого, ни второго у подруги не было. Да, да и второго тоже. Была маска, статус, дань… как хотите. Но и такие раздумья не приносили облегчения, а лишь наталкивали на горькую правду, которая и заключалась в односторонней «открытости» положения Елены, а, значит, и собственной мечты, потому что с другой стороны, изнутри, ничего измениться не могло. Отношение к себе можно было бы изменить, лишь меняя саму себя. Пока Полина этого не знала. Да и не была готова. Зато знала капканы и якоря жизни. Как никто другой… поступая соответственно. И завидуя подруге, она злилась, понимая, что нечему. Неспособная побороть тех неизбежных противоречий, которые поднимают голову при всяком размышлении, исключающем главное – правду.
«Какая же ты стерва!.. – пришла вдруг мысль, – к чему сейчас зависть… и твоя злость? Ведь ты должна, слышишь, должна помочь ей. Как подруга, как женщина, наконец, как человек. Да и хотя бы потому, что это нужно тебе. Тебе, расчетливой даже сейчас. Взялась же! А если нужно наоборот? – говорил кто-то внутри. – Помогать не ей, а себе? Немедля. Менять что-то в консерватории?» – Полина усмехнулась, вспомнив время, когда любимой была фраза: «Я безумно хочу замуж, чтобы сложить лапки и сидеть дома».
