Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том IV (СИ)

— Не надо было, — вышло у Плети как-то жалостливо.

— Ну не надо так не надо. — Ощупав повязку, Бася ещё раз удовлетворённо хмыкнул и вдруг сделался мягким. — А давненько ты меня не обматывал.

Давненько. С бинтов началось их знакомство.

Плети было всего тринадцать, но за спиной его уже лежало несколько побеждённых на ринге противников — таких же детей, которых так же натаскивали. Подпольные бои тогда были в некотором упадке, но росы, желающие не только сделать ставки, но и проверить себя, всё равно приходили почти каждый день. Плеть всегда немного сторонился людей, даже общины — тем более общины. Однако в презрении к этим росам он с ними сходился.

Цой Ночка, тогда ещё без седины в косе и без права решать за всех, окручивал богатых претендентов, мягко выдворял бедных и изредка клал глаз на перспективных. Но были и те, с кем он не желал церемониться, — те, чья обида на общину не могла ей навредить и на ком можно было выместить обиды самой общины. Над ними смеялись, их раззадоривали и избивали до полусмерти, а потом выкидывали прочь.

Когда в общину явился Бася, ему тоже было тринадцать.

Он утверждал, что местоположение ринга ему указал некий тавр, и вёл себя ровно так, как росы, с которыми можно не миндальничать. Петушился, выпячивал грудь и кричал, что ничего не боится.

Тавры не отличают детей от взрослых. Если ты утверждаешь, что готов драться, с тобой будут драться.

У Баси не было ни единого шанса.

Как и другие молодые бойцы, Плеть тогда ухаживал за рингом, поэтому видел произошедшее своими глазами. Драться Бася не умел совершенно, в нём был один только гонор; он визжал, кусался, бросался на противника всем телом, падал, и вставал, и вставал, и вставал. Плеть давно забыл черты шестнадцатилетнего парня, которого выставили против Баси, но почему-то не мог забыть имя: Урда Кочка. Урда Кочка даже не был особо натренирован.

Как и другие молодые бойцы, Плеть сперва посмеивался над росом-неумёхой; потом общинным детям это наскучило — они наблюдали такую потеху каждую неделю, и у ринга остался один только Плеть. Он не знал, что именно его заворожило. Многие росы пребывали в плену заблуждения, будто тавры оценят если не боевые их навыки, то силу духа. Но сила духа не стоит ничего, если она не подкрепляется умением и дисциплиной. Своему обладателю она лишь оставит более крепкие травмы.

А потом Бася больше не мог вставать. Он упирался в ринг ладонями, но не мог оторвать от земли даже грудь. По буйно вспыхнувшим синякам Плеть понял, что у Баси переломаны рёбра, и лица его не было видно. Он рыдал. Его локти дрожали.

В этом и было дело. Бася рыдал от боли, но всё ещё пытался подняться. Сила духа? Нет; сила упрямства. То, что другие так отчаянно пытались продемонстрировать, у Баси просто было. Урда Кочка, конечно, не слышал его бормотания, а больше в зале никого не было. Один только Плеть и разбирал невнятное «Щ-щас, я только поднимусь… Дай мне только… Я тебе…».

В Басиных заплывших синяками глазах даже не было злобы — только сосредоточенная решимость. И она никуда не делась, когда Урда Кочка пнул его под изломанные рёбра.

«Ну что, попробовали? Убедилис’? — покончив с более важными делами, Цой Ночка заглянул к рингу. — Выкин’те этого. Зубр Плет’, приберис’».

Молодые тавры редко сами заговаривают со старшими. Это не запрещается и не считается дурным; так просто не делают. Плети было страшно.

«Цой Ночка, а можно мне его… оставит’?»

«Тебе?» — нахмурился Цой Ночка.

«Мне».

«Разве ты — это что-то отдел’ное от общины? Зубр Плет’, общине не нужен этот рос. Значит, он не нужен и тебе».

«Это неправда, — выдавил Плеть и надломил себя, как ребро, чтобы не опустить глаз. — Я част’ общины, у меня ест’ долг перед общиной. Но если я хорошо исполняю свой долг, мне можно самому решат’, чего я хочу за его пределами. Этому учил меня ты».

Цой Ночка сделал несколько грозных шагов, но Плеть не шевельнулся. Он никогда ещё не смел чего-то просить. Это не запрещалось и не считалось дурным; так просто не делали.

«Твой долг — прибрат’ ринг», — с нажимом проговорил Цой Ночка.

«И я его уберу. Этого роса не будет на ринге, пока он не понадобится рингу».

Желваки Цоя Ночки играли, но в кривой его глаз пробралась усмешка.

«И что ты будешь с ним делат’? Этот рос не нужен общине. Община не даст ему ни еды, ни лекарств. Он просто умрёт».

«Если он умрёт, то умрёт. Позвол’ мне о нём позаботит’ся. — Плеть заставил себя не зажмуриться. — Пожалуйста».

Уже спустя много лет он понял, что не так был ему нужен этот рос, как право получить что-нибудь своё — хоть что-нибудь. Что-нибудь, что община не сумеет забрать и чем не сможет распорядиться, даже если пожелает.

Друг.

«Собачек и комнатных зверей заводят себе богатые росские дамы, — пренебрежительно хмыкнул Цой Ночка. — Прибери ринг, Зубр Плет’. Если этот рос навредит общине, отвечат’ тебе».

Наверное, Бася не слышал этого разговора. Уже спустя много лет он признался, что нашёл в общине то, чего не мог найти за её пределами. Семью. И он не ошибался: Цой Ночка быстро его полюбил и ещё быстрее приспособил под свои нужды. Уже спустя полгода Бася помогал у ринга, спустя год вышел на него сам. Он фантастически располагал к себе людей, имел чутьё и легко делал деньги.

Как только его рёбра срослись, он ушёл в Порт, смошенничал там и принёс долю Цою Ночке.

У Баси было чутьё. Он знал, как стать частью общины.

Но тогда, в самом начале, он валялся на тонком матрасе Плети в лихорадке, и первыми его словами были «Пошёл вон». Бася и сам понимал, что у него не было шансов, но поражение мучило его сильнее сломанных рёбер.

Вторыми его словами были «Научи меня нормально драться».

Третьими — «Au fait, как тебя зовут?»

Это происходило давно, и в то же время — это происходило здесь и сейчас. Плеть знал, что его зовут не «Зубр», и не мог найти ответа на третьи Басины слова.

«Я твой друг», — неловко сказал он.

Это происходило давно, и в то же время — это происходило здесь и сейчас.

Здесь и сейчас Бася повязывал платок поверх свежей рубашки, так что никто бы и не догадался о ране. Беспечно улыбался. Пристально выискивал на ковре следы крови.

— Mon frère, у меня есть к тебе одно важное поручение, — промурлыкал он, удовлетворившись ковром и с шипением разгибая спину.

Плеть насторожился.

— Я долго думал и решил, — Бася не торопился обернуться, — ты повезёшь пленных в Вилонскую степь. Да, да, я понимаю, что тебе вряд ли хочется, но это нужно сделать.

— Нет.

— Ты со мной не спорь! Ce n’est pas une matière à controverse. Я сказал, что повезёшь, — значит, повезёшь. — Он вздохнул. — Иначе никак. Пленные тебе доверяют, они тебя послушаются. Петербергу нужно от них как можно быстрее избавиться, казармы превратились в такой рассадник антисанитарии, что мне скоро оторвут голову. В Усадьбах теперь школа, а в Восточной части вши и лишаи! И потом, — Бася потёр лоб, — их ведь не в готовую тюрьму везти надо. Если верить Хикеракли, la destination — это голые поля. Я пораскинул мозгами и понял, что один в полях Хикеракли с такой прорвой народу не справится, даже если подкинуть ему ещё охраны. А ты… Ты ведь знаешь, что такое дисциплина, — усмехнулся он, подошёл и хлопнул Плеть по плечу. — Поезжай, mon frère. Помоги Хикеракли.

Если поручаешь свою свободу одному человеку, неизбежно приходит час, когда этот человек прикажет совершить нечто опасное. Что тогда делать? И что делать, когда он прикажет тебепоступить во вред ему?

Плеть много об этом думал. Он давно препоручил себя одному человеку; он знал, что это правильно. И знал, что настанет день, когда Бася протянет ему револьвер и предложит себя в качестве мишени.

— Не надо, Бася, — тихо попросил Плеть. — Тебе сейчас нел’зя остават’ся одному.

— Quelle absurdité! — громко воскликнул Бася, и Плеть увидел, что он понимает.

— На тебя покушаются. У тебя много врагов.

— Ты что же, думаешь, я не справлюсь?

— И мало друзей.

— Мой лучший друг — клинок стальной! Прекрати, сантименты тут неуместны.

Плеть ещё многое мог бы сказать. Что он не боится бояться за Басину жизнь. Что Басе нужен противовес, иначе не потребуется даже злоумышленников — он сам обо что-нибудь расшибётся. Что, добравшись до Управления, Бася получил в жизни всё чего хотел и поэтому теперь растерялся. Что он стал нервным, а студенческие приятельства ничего не стоят перед лицом взрослой жизни. Что он уже позволяет себе пропускать ножевые удары, что наглость не позволит ему проверять еду на отраву, что беспринципность не может вечно проходить безнаказанной.

Что Бася совершает ошибку.

Плеть ещё многое мог бы сказать, но не сказал. Он давно препоручил себя одному человеку, и сегодня этот человек велел ему уезжать.

— Ты хочешь, чтобы я, добравшис’ до Вилони, остался с Хикеракли?