Пол Андерсон - Игры Сатурна. Наперекор властителям
— Именно это впечатление я и хотел произвести, — ответил он.
Я почувствовал через перчатку, как сильно его рука сжала мою. Я ответил ему пожатием и Реро разделила его со мной.
— Я не уверен, как я могу прояснить ситуацию, — осторожно сказал Макларен. — Ваши учреждения так не походят на наши… ваши верования, ваши взгляды на Вселенную и образ жизни — все… Ну, это только часть проблемы. Например, отчет Хироямы. Вы знаете об этом? Хирояма пыталась выяснить нечто о вашей основной религии. Ее книга стала сенсацией. Если могущественная, ориентированная на науку культура придерживается воззрений, что Бог — это Любовь… когда секс — явно основная часть любви… ну, это бросает вызов основным старинным представлениям земной религии. Распространяться стала ересь, что спровоцировало ответную реакцию. О да, Хирояма действительно упомянула, что на самом деле у вас моногамия и вы культивируете верность, или, по крайней мере, она так думала. Но она не была уверена, потому что ее собеседники никогда не описывали это как моральные требования. Следовательно, новые культы людей, большинство из них, впали в оргии и в беспорядочные связи.
Хотя мы и принимали в других местах любопытное отношение к сексу, Реро все же неуверенно выразила свое удивление:
— Мы соединяемся для жизни — а что же еще мы можем делать?
— Сейчас это неважно, — сказал уныло Макларен, — Это просто пример, почему некоторые группы на Земле хотели бы навсегда воздвигнуть занавес между нами и Арвелем. И более того, с любой другой высокоразвитой цивилизацией мы могли бы поладить. Для практических целей, что имеет большое значение, и именно поэтому Протектор опасается за этот союз, да и его приближенные тоже.
— Видите ли, у Цитадели есть уже почти невыполнимая задача — держать под контролем всю человеческую расу, включая поселенцев на планетах-колониях и общества, которые там развились. Неуважение, ниспровержение, повторяющиеся попытки восстаний — вы хотите сказать, что арвеланцы никогда не имели подобных несчастий?
— Да отчего же? — спросил я в смущении.
Указывало ли внезапное покраснение его ауры на то, что он кивнул головой?
— Я не слишком удивлен, Воах-и-Реро. (Он оказывается знает, что мы — одно целое. Во мне стала расцветать надежда.) — Поскольку у вас нет ничего, что мы могли бы назвать правительством, у вас нет присущих ему неприятностей и трат. Определенно, мы — совершенно разные племена. То, что отлично срабатывает у вас, для нас не может быть приемлемо. Точно так же, уже несколько мыслителей высказывают вслух и в печати свое удивление по поводу того, что нам действительно необходимо государство, которое так давит на нас, как Цитадель. Дальше — больше, развивая с вами отношения, следующие поколения с успехом могут решить, что они совсем не нуждаются в Цитадели. Кроме этого, тем, что мы удвоим пространство, достижимое для нас, увеличим число планет, которые сможем покорить, одно это вскоре сделает нас в целом неуправляемыми. Мы рассыплемся в миллионах разных направлений, и только Бог может знать об окончательных последствиях. Однако ясно одно. Это положит конец Протекторату.
— О, наш настоящий владыка несомненно доживет до конца своей жизни, властвуя. Его сын — за ним следом, возможно, а может, и нет. А вот его внук — совершенно невозможно. А он не глуп. Он прекрасно это понимает.
— В то же время Династия все еще руководит влиятельными своими приверженцами. Многие люди опасаются перемен для себя — и вовсе не без причин. У них большой кусок в пироге существующего порядка, и им хотелось бы передать не только крошки от него своим детям.
— Другие — ну, для них это больше эмоции — они у них до мозга костей, следовательно, более сильные и опасные. Я не знаю, способны ли вы представить, Реро-и-Воах, какое влияние оказывает Династия на людей, чьи отцы и деды служили им последние три сотни лет. А каковы ваши тайные помыслы?
Мы даже не попытались ответить на этот вопрос. Меня слегка шокировала мысль: а что, и я тоже живу в условностях, так глубоко засевших во мне, что даже не знаю, что они могут взять верх над моим разумом. Я услышал, как Реро сказала:
— Вы сами откроете широкую дорогу дружбы между нашими расами, не так ли, Макларен? И конечно, с вами многие.
— Верно, — сказал он нам. — В правительстве, и не только в правительстве, есть многие, которые настроены на то, что будет впереди. Мы чувствуем, что задыхаемся, и хотим вольного воздуха, и слышим, как веет свежий ветер… Да, это очень хрупкое равновесие сил, или многогранная политическая борьба, или называйте, как вам угодно. Я действительно верю, что арвеланцы и земляне опоздали достичь настоящего глубокого психологического сопереживания. Это должно смести все подозрения, должно дать движению за свободу всесокрушающую силу, — Его голос, доселе тихий, стал громче, — Как я рад, что вы приехали сюда!
Дорожка превратилась в вытоптанную в земле тропинку, деревья отступили от поляны, и мы снова вошли в полосу света. Для Макларена с его превосходным ночным зрением вид должен быть волшебным, потому что я и сам нашел его красивым. Справа от нас горы возвышались все выше в замороженных тенях, где то тут, то там блестели желтые окна дома. Далеко на морском берегу деревенька мигала бесчисленными красками. Дальше простирался океан, как живой обсидан, с мостиком из лунного света. На небе в вышине сияла Галактика. Повсюду были разбросаны отдельные звезды, и каждая из них — солнце.
Макларен повел нас мимо цветочных клумб и через большую лужайку к своему дому. Он был низким и беспорядочно выстроенным, с высокой крышей, построен он был в основном из бревен, и, судя по модели, я чувствовал, что в этих местах он был старинным, мне очень хотелось, чтобы я смог ощутить его не смешанные ни с чем запахи. Фонарь освещал веранду. Как только мы поднялись на нее, открылась дверь. На фоне света, исходящего изнутри, в ней появилась женщина.
Мы сразу же ее узнали. Макларен, не будучи уверенным, что мы ее узнаем, сказал:
— Вы помните мою жену, из программы, в которой мы вместе участвовали, когда вы прибыли? Тамара.
По мерцанию черного и белого цвета по коже Реро, я увидел, как мой шок отразился в ней, как в зеркале. Хотя тогда мы и были новички на Земле, мы не уловили ни малейшего упоминания о близости Тамары и Макларена. Его жена? Но ведь она же была вдовой Давида Рейерсона!
Мы были внутри дома, прежде чем я справился достаточно со своим возбуждением, чтобы заметить, что Макларен увидел его. Возможно, и Тамара тоже. Ее манеры были более учтивыми, когда она склонила голову над сложенными вместе руками и невнятно сказала:
— Добро пожаловать, достопочтимые гости. Для нас огорчительно, что мы не сумеем вас ничем угостить. Можем ли мы еще как-то обеспечить вам комфорт?
Я увидел, что сиденья были предназначены для того, чтобы вместить нас в наших скафандрах. В других отношениях комната была длинной и приятной. Странное окружение не нарушало законов гармоничной пропорции, завитушки дерева красили пол, оттенки и текстура растительных матов были незнакомыми, но спокойными, хрустальный сосуд на столе вмещал в себя камень и цветок, внизу — свиток с непонятными надписями, которые мы не могли прочесть, но восхищались их каллиграфией, книжные полки были полны обещаний, окна выходили на ночную землю, море и космос. Из музыкального устройства лились звуки мелодичной пьесы, которые, как Реро-и-я сказали членам комиссии землян давным-давно, нам нравились. Пьеса называется «para». Горела палочка с фимиамом, но, конечно, я мог чувствовать только запах с оттенками различных кислот своего собственного, заключенного в скафандр тела.
— Вы так добры, — сказала Реро. — И все-таки разве вы не слишком официальны? Воах-и-я приехали сюда в надежде… более глубокого взаимопонимания.
— Тогда почему же вы не присядете? — пригласил Макларен.
Он и Тамара ждали, пока мы сядем. Она села, наклонясь вперед на своем стуле, переплетя пальцы, которые покоились у нее на коленях. В длинной юбке и короткой блузке (кожа ее была коричневая с золотым отливом), фигура в абстрактном смысле была нам приятна. Обрамленные струящимися сине-черными волосами, ее глаза были похожи на матовую темноту за окном. Макларен был высоким для землянина, он стоял, и половина его торса возвышалась над Реро, в то время как голова доходила мне почти до груди. Усевшись, он принял положение, такое же случайное, как сложились лодыжкой на колено его ноги в этих трубах, а взгляд не оставлял нас, и я узнал серьезное выражение на лице.
— Что у вас на уме, Реро-и-Воах? — начал он.
Мы некоторое время молчали, пока я не издал смешок и не произнес:
— Мы ищем вопросы, которые нужно задать и подбираем для них слова.
Тамара подтвердила мою догадку о том, как мы ее восприняли, когда спросила:
