Владислав Победоносцев - Тутти Кванти
— Или ты читаешь, — взорвался старший, — или мы составляем акт, что ты во всем признался!
Гигант львино рыкнул, сел, опершись спиной о волнистый пластик ограждения, и невнятно забормотал ненавистный текст:
— «…Пользуясь халатным попустительством директориума магистрали, контролер полотна Зб систематически подстраивает аварии… — Ошеломленный обходчик вскочил и читал текст почти крича: — …Захламляя путь строительными отходами или выдалбливая в нем рытвины…» Это я, что ли… аварии? — смятенно спросил он, поочередно глядя на терцетчиков. — Отходы… рытвины… Я?..
— Читайте дальше, контролер Зб! — казенно приказал остролицый. — Это еще не все ваши подвиги!
И обходчик послушно зашевелил губами снова:
— «…Приводит к огромному ущербу… деяния заразительны… опустившийся горлопан… входит в профсоюзный совет дистанции… зловредное влияние на рядовой персонал… подбивает на вымогательство у хозяев прибавки к жалованью путем отказа от работы…»
— В профсовет входите? — забрал инициативу у старшего остролицый.
Гигант растерянно кивнул.
— Ну вот, видите, значит, здесь написана правда. А вы бузотерили, паинькой прикидывались. Меня не проведешь, сам на магистрали работаю, диспетчером пассажирских электролетов. У нас там, на экваториальной, тоже патриоты поднялись, «боги», тоже всех разоблачают — от сцепщиков до владельцев: кто ловчит, кто вредит, кто веру предал… — Внезапно он воткнул палец в живот обходчику: — Прибавку у хозяев вымогали? На отказ от работы подбивали? Отвечать! Только быстро!
Опустив голову, Зб меланхолично уставился на палец, посозерцал его, несообразно длинный и тонкий, потом вдруг резко подхватил ручищами-кранами тощую фигуру диспетчера под мышки и, качнув для разгона в сторону, легко перебросил через высокую серебристую ограду.
— Теперь я вам быстро отвечу, нюхи-вонюхи, — загремел окончательно пришедший в себя Зб, приграбастывая оставшихся перепуганных терцетчиков. — Ни один приличный профсоюз не позволит директориуму сесть себе на шею и прибавку вымогать не станет — он ее потребует. Откажут — трудяги откажутся пахать. Это законная форма борьбы за свои права, разве нет, севесеки? Так что ж вы на меня вешаете?
— А рытвины? А завалы? — с трудом высвобождаясь из могучих объятий, неуверенно справился старший.
— Давай пролетим по трассе на техничке, найдешь — сам пойду сдаваться деповскому реве, расскажу, какой я негодяй и какой ты замечательный подревешник.
— Завалы можно разобрать… после аварии, — не сдавался толстяк.
— Правильно! — приглушенно донеслось вдруг из-за стены. — А рытвины еще проще засыпать.
— Пустышка! — спокойно сказал в стену гигант. — А еще диспетчер. Разве пластик-114 можно засыпать?!
— А цистерна-то вот она! — торжествовал невидимый правдолюб. — Хотел следы замести — не выйдет!
Обходчик заразительно, как в начале собеседования, рассмеялся.
— Цистерна сактирована, можешь проверить в конторе дистанции.
— Но причина аварии наверняка не выяснена. И я докажу, что причина — это вы, вредитель Зб!
— Да, указана ли в акте причина аварии? — Старший терцета нахмурился.
— Хотите к нему? — простодушно спросил гигант, кивнув на ограду. — Тем же манером. А, гиены? — И шагнул навстречу.
11
Утро, как и предполагали, выдалось зябкое, до восшествия дарителя жизни на полуденный престол, когда накаленный ультрафиолетом воздух лениво перекатывается видимыми клубами, было еще далеко. Надели пуховые комбинезоны, закинули за спины оптические арбалеты, вошедшие в охотничью моду по причине экологической чистоты и бесшумности, закодировали входной люк мощного вездеплава, в салоне которого с комфортом переночевали, и потопали напролом — торить тропы тут было некому — сквозь дикие ягодники, вяжущие ноги высокие травы, цепляющие за туловище, а то и за шею лианоподобные ветви узкоствольных деревьев-цветников — прямиком к давнишнему своему знакомцу, семиконечному озерку-красавцу, упрятанному в ожерелье крутолобых холмов-франтов, похваляющихся пышными нарядами то ярко-фиолетовой, то белой, то желто-красной растительности.
Приятели-охотники выбирались в этот укромный уголок не единожды в год и неизменно вдосталь набивали остроклювых, хищных скалеров, нагуливавших на рыбном пастбище озерца вкуснейшее горько-сладкое мясо.
Из-за пристрастия к птичьей охоте они с молодости приклеили друг другу клички пернатого происхождения, по-братски разделив на двоих брачный скалерный зов: крилли-чваа. Их подлинные имена были лишь в служебном обороте: в кредитном банке-спруте, где Крилли заведовал процентным сектором, и в Планетарном хранилище эталонов, где Чваа занимал элитарный пост распорядителя закрытого фонда нормативных культовых уложений.
— Со вчерашнего вечера никак не выясню у тебя — то сборы, то гонка сюда, — отчего ты такой вяленый? Может, и по вкусу не уступишь блаомюлю валерийской солки? Может, ты созрел для прожевывания и опрыскивания керметским пивом? Так я бросил в багажный отсек баллончик, могу вернуться…
Благовоспитанный, чуткий к чужим огорчениям Крилли попытался растормошить подавленного чем-то Чваа. Тот в этот момент угрюмо вырывал арбалет у старавшейся разоружить охотника лианы. Сладив с коварным врагом в союзе с тойсом, складным топориком, Чваа громоздко выругался и тяжко, с раскатистым злым пристоном вздохнул.
— Когда мы с тобой про эпидемию говорили?
— Севесешную? Декады две назад. Кстати, у меня сумасшедшая новость в связи с ней…
— А у нас уже не новость — старость. И потому, что заразили хранилище на другой день после нашего разговора, и потому, что лихо старит эта эпидемия все живое.
— Что стряслось, Чваа?.. Иди за мной, здесь свободный проход…
— Оказывается, наша Планетарка по маковку забита «богами», которые до того озабочены состоянием эталонов, что буквально засыпали все службы своими грязными бумажонками. И попробуй отмойся!
— Не хочешь ли ты сказать…
— Да-да, мне тоже прилепили на лоб «свс». Не видно? Присмотрись получше…
— Получается, я еще вчера присмотрелся, только не понял, что бациллы впились и в тебя. Как же сварганены обвинения?
— Как обычно: капля истины, океан клеветы… Давай присядем, задыхаюсь что-то…
— Может, вернемся? В вездеплаве аптечка…
— Ничего, сейчас пройдет… Если помнишь, повседневная работа моего фонда заключается в изучении, систематизации и, в случае необходимости, реставрации древнейших документов, унаследованных нами от многочисленных религий прошлого. Именно реставрации и приделали длинные лживые ноги, и пошла она гулять по культовым — сперва в хранилище, потом, вообрази-ка, в синклите Е2, — представая и перед нашим реве, и даже перед этим зловещим Шш как способ для исторических передергиваний, передержек, инсинуаций — с целью искажения краеугольных религиозных догм и постулатов.
— Не укладывается в черепе… Не иначе справедливость на планете впала в летаргический сон.
— Не имею информации о планете, а в столице, похоже, это так и есть.
— Позволь наивный вопрос: зачем сотрудникам закрытого фонда искажать старые догматы?
— Старые, но не устаревшие. Ты запамятовал одну из непреложных аксиом нашего вероучения. В нем — в нынешнем его виде — вообще ведь царят догмы, которые восходят к древнейшей апостольской троице, навязанной и нам в качестве святой, — Нрк, Ргл, Пнн. Лишь этим богам и молимся, лишь их прозрениями живы, лишь их прорицаниями поверяем чистоту своих деяний и помыслов.
— Давно мучаюсь крамолой: святые здравствовали в таких вековых толщах, что точные даты отскочут от зубов разве что архивных крыс вроде тебя. Так как же исторгнутые из святых чрев откровения могут быть верны сегодня? По миновении веков? Или вероучение мумифицировалось?
Чваа иронически взглянул на приятеля и толкнул его плечом.
— Сходи к банковскому реве, пусть укрепит тебя в вере — она подослабла.
— Возможно, это произойдет гораздо раньше, чем ты думаешь… Но на свой вопрос я не получил ответа.
— Тысячу лет назад святая троица расчревилась не просто истинами, но веропровидческими истинами! В этом вся суть. Раз апостолы божественно провидели не возникшее еще время, значит, ныне, когда оно наступило, равно как и на каждый вновь наступающий день, их наставления есть не мертвая, но живая плоть.
— Все равно не схватываю. Для чего тебе при реставрации полуистлевших канонов что-то в них передергивать, а тем паче искажать…
— Вот плоды твоего юношеского недолюбливания логики — не обижайся, нареченный брат Крилли… Коль скоро нынешнее вероучение зиждется на апостольских прорицаниях тысячелетней давности, которые я злонамеренно и тайно искажаю в толстостенной тиши закрытого фонда, значит, и оно, нынешнее, становится неточным, фрагментарно искаженным. Кропотливо изучая патриаршие заветы, духовные академики Державного синклита, утверждается в «свс» и — внемли, Крилли! — подтверждается терцетом, скрупулезно переносят подтасовки, в которых меня якобы уличили, в вечно живое вероучение, развиваемое на базе неиссякаемых исследований религиозными лидерами, прежде всего, конечно, Поводырем…
