Сергей Дмитрюк - Агнец в львиной шкуре
— Ты свободен, Ахмед! Сегодня я буду одна.
Подождав, пока тот, недовольно сопя, влезет в свою машину и тронется с места, она снова взглянула на меня.
— Я причинила вам огорчение и хочу загладить свою вину. Куда вы собирались? Я отвезу вас.
— Очень любезно с вашей стороны. Куда я ехал? К морю.
— К морю? Интересное совпадение! Я тоже собиралась к морю, — оживилась она. — Но тогда почему мы ехали в разные стороны?
— Дело в том, что в моем магниторе немного барахлит… то есть, барахлил, — поправился я, взглянув на свою разбитую машину, — магнитный активатор. Я как раз пытался разобраться, что с ним такое здесь, неподалеку, и решил опробовать результат, прокатившись туда, сюда. А тут вы так удачно выехали мне навстречу…
— Понятно, — легкая улыбка коснулась ее губ. — Значит, я виновата перед вами вдвойне: и за разбитую машину, и за напрасные старания? Что ж, придется искупать свою вину тоже вдвойне!
Она бросила на меня загадочный взгляд.
— Извините за любопытство, но что вы намеривались делать на море в такое неспокойное время?
— Вообще-то, я люблю побродить по берегу океана… Под шум волн хорошо думается.
Она тряхнула головой, словно стряхивая с себя задумчивость. Посмотрела на меня.
— Но я не была там уже, наверное, сто лет!
— Я и не подозревал, что в таком почтенном возрасте можно так хорошо выглядеть! Вы хорошо сохранились! — произнес я, пристально глядя ей в глаза. — А если серьезно, вы больше похожи на только что распустившуюся прекрасную розу, чем на засушенный лист. Откройте секрет.
Она звонко рассмеялась, блестя белизной идеально ровных зубов. Искоса посмотрела на меня.
— Никакого секрета нет. Это так, к слову… — помолчав, добавила: — А вы льстец!
— Вовсе нет. Если бы мне вздумалось льстить вам, я бы не нашел стольких слов, чтобы выразить всю прелесть, какой наделила вас природа!
Она наклонила голову и взглянула на меня сверкающими глазами. Мимолетная улыбка снова тронула ее губы.
— Кстати, как ваше имя, любитель роз?
— О! Мое имя не очень благозвучно. Меня зовут Брен, Брен Маро, если угодно. Конечно, хотелось бы чего-нибудь попышнее, но, как говорится, чем богаты… Может быть юная принцесса снизойдет до простого смертного, и сообщит ему свое прекрасное имя?
— Викки… Но я не принцесса.
Ее щеки слегка порозовели.
— Да? А мне всегда казалось, что на таких машинах ездят только принцессы! В сравнении с ней моя — старая разбитая телега! И потом, если мне не изменило зрение, вы были с охраной? Или же тот вспыльчивый молодой человек ваш родственник?
— В некотором роде… — Она взглянула на меня долгим взглядом из-под пушистых ресниц. Спросила: — Значит, едем к морю?
* * *Медленные тяжелые валы густого аметистового цвета стремились к берегу бесчисленными легионами римлян, штурмующих белокаменный Карфаген. Солнечный свет плавал в них багровыми разводами, и океан казался залитым кровью, как настоящее поле битвы.
Ветер рвал на Викки легкое желтое платье, безжалостно трепал ее волосы, и она давно оставила отчаянные попытки поправить их. Мы медленно брели по берегу, задыхаясь от неожиданных порывов ветра, полных соленых запахов моря. Время от времени я украдкой поглядывал на девушку, изучая ее. Она чувствовала это и слегка краснела. Отважно смотрела мне в глаза, но тут же опускала взгляд.
— О чем же вы думаете под плеск волн? — наконец, спросил ее я. — Навряд ли, о революции… Тогда о чем? Может быть о любви?
— Почему бы и нет? — пожала она плечами. — Любовь заслуживает того, чтобы о ней думали. Так же, как и жизнь, как и смерть…
— В вашем возрасте думать о смерти? — Я насмешливо посмотрел на нее.
— А я думаю о ней, и очень часто! — серьезно сказала она. — Может быть, я и не хочу этого, но мысли сами лезут в голову… Мне почему-то кажется, что я умру не сама… ну, что смерть моя будет не от старости. Понимаете?
— Понимаю. Странные мысли для такой милой девушки… Вам что-нибудь угрожает?
— Не знаю… Навряд ли.
Некоторое время мы молчали. Затем я спросил:
— Сейчас вы тоже думаете о смерти?
— Нет. Сейчас я думаю о вас… — призналась она.
— О! Теперь вы льстите мне!
— Нисколько.
— Да? И что же вы обо мне думаете, если не секрет?
— Думаю, что вы за человек, чем занимаетесь, как живете? Почему сегодня я встретила вас, именно вас, и никого другого?.. Может быть это судьба?
— Вы верите в судьбу?
— А вы нет?
— Ну… в какой-то степени. Вообще-то, я придерживаюсь древней мудрости: «Астра регунте фатуос, сапиенс доминитбитур астрос»[5].
— Никогда не слышала такого.
— Вы плохо знакомы с историей! — шутливо заметил я.
— С историей чего? — Она внимательно посмотрела на меня.
— С историей вообще… Человеческая мудрость безгранична во времени и в пространстве.
— Вы говорите слишком умные вещи. Мне трудно понять вас. Я всегда смотрела на жизнь проще: как на огромное поле цветов, залитое солнцем…
Мне показалось, в ее голосе прозвучала обида.
— … и усыпанное пеплом, — добавил я.
— Пеплом? Почему пеплом? — удивилась она.
— Потому что думать о жизни, как о прекрасной сказке вам мешают навязчивые мысли о смерти… Я не прав?
Некоторое время она пристально смотрела мне в глаза. Наконец, сказала:
— А вы очень мудрый человек!.. Сейчас мне кажется, что вы проникаете сквозь меня, в самую глубь моего сердца, и мне становится страшно… Кто же вы, наконец? Провидец? Мудрец? Герой?.. Кто?
— Я человек. Обычный человек, загнанный волею обстоятельств на самые крутые вершины жизни.
— Вы всегда так красиво говорите? — усмехнулась она. — В ваших словах есть какая-то притягательная неопределенность… И, вообще, вы какой-то загадочный, как этот океан…
Она посмотрела на безграничные водные просторы.
— Скорее, ваши глаза похожи на океан, в котором так легко утонуть, что я опасаюсь надолго окунаться в них.
Она возбужденно посмотрела на меня, но не улыбнулась. Сказала:
— Пойдемте назад! Здесь стало прохладно.
Мы вернулись к магнитору, стоявшему на высоком откосе скалистого берега.
— Хотите, я познакомлю вас со своим отцом? — неожиданно предложила она, немного поколебавшись.
— А вы считаете это необходимым? Что ж, буду очень польщен.
— Тогда садитесь! Что же вы?!
Она подняла на меня глаза, и я увидел в них столько трогательной детской растерянности, что сердце мое защипало от жалости.
* * *Весь обратный путь она молчала, сосредоточенно следя за дорогой, иногда с наслаждением подставляя разгоряченное лицо ветру, еще хранившему прохладу и соленость океана. У ворот виллы мы остановились. Я вопросительно посмотрел на нее.
— Нужно предупредить охрану о нашем приезде, — объяснила она. — Оставайтесь в машине. Я скоро!
Открыв дверцу магнитора, она ступила на песок дорожки, и легкой походкой направилась к воротам. Я проводил ее взглядом, пока она не скрылась в узкой металлической калитке. Затем мои глаза остановились на переднем сидении машины, где осталась лежать ее сумочка из изящно выделанной черной кожи. Она давно привлекла мое внимание. Откинувшись на сидении, и как бы невзначай положив руку на спинку соседнего кресла, я незаметно и осторожно приподнял ее двумя пальцами. Сумочка оказалась слишком тяжелой для тех безделушек, какие обычно носят с собой девушки. Похоже, я не ошибся в своих догадках? С тем же скучающим видом и так же незаметно, я нажал на крохотный замок, и одного беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что внутри действительно имеется встроенная кобура с никелированным пистолетом. Мелькнула мысль: «Может быть, вынуть из него обойму?» Но в это время калитка снова распахнулась, и из нее выпорхнула сияющая Викки. Она, словно бабочка, пролетела над дорожкой и впорхнула в салон магнитора. Быстро взглянув на меня искрящимися глазами, включила магнитный активатор.
— Ну, как? — Я внимательно посмотрел на нее.
— Замечательно! Папа будет рад вашей встрече!
Она легко и быстро развернула машину и въехала в широко распахнувшиеся ворота. Двое дюжих охранников тут же закрыли их за нами. Я заметил, что сегодня они вооружены автоматами. Едва мы вышли из магнитора, как я увидел, спускающегося по ступеням лестницы навстречу нам, Наоку. Он был в домашнем легком костюме из мягкой материи кремового цвета и расстегнутой на груди сиреневой рубашке, и совсем не походил на того грозного и властного Наоку, которого я рисовал в своем воображении. Слегка одутловатое лицо его несло легкую печать усталости, но в темных колючих глазах полыхал дьявольский огонь.
— Пап! Вот это тот самый господин Маро, у которого я разбила машину! — с детской непосредственностью, представила меня Викки.
