Кристофер Прист - Опрокинутый мир
Зато ямы от фундаментов канатных опор попадались все чаще. За одно утро экспедиция миновала двенадцать гнезд, и, по подсчетам Гельварда, от цели их теперь отделяло всего девять.
Но как он найдет эту цель — селение, откуда женщины родом? Окружающий ландшафт был плоским и однообразным. Там, где они присели отдохнуть, почва напоминала застывшую лаву. Он присмотрелся к ней внимательнее, затем с силой провел пальцем, оставив неглубокую бороздку; грунт, песчаный и сыпучий на вид, на поверку оказался плотным и вязким.
Рост женщин теперь не превышал трех футов, а их тела исказились до неузнаваемости. Широченные, плоские ступни на коротких толстых ногах, бочкообразные туловища. Они стали карикатурно уродливыми; перемены, какие они претерпевали у него на глазах, и невнятное щебетанье, заменившее им голоса, буквально завораживали Гельварда.
Не изменился только малыш. Насколько Гельвард мог судить, ребенок оставался таким же, как и всегда. Но по сравнению с матерью он выглядел теперь непропорционально большим, и раскоряченная фигурка, откликавшаяся на имя Росарио, взирала на него с невыразимым ужасом.
Малыш был и остался горожанином.
Точно так же, как Гельвард был рожден женщиной, временно переселенной из деревни, так и ребенок Росарио оставался порождением Города, его частью. И какие бы метаморфозы ни происходили с женщинами и родным для них пейзажем, ни самого Гельварда, ни малыша это не затрагивало.
Гельвард не имел ни малейшего понятия ни о том, как объяснить невероятные события последних суток, ни о том, что ему теперь предпринять. Его одолевал страх: се, что творилось вокруг, выходило за рамки его представлений о порядке вещей. Глаза свидетельствовали о том, что просто-напросто не укладывалось в сознании.
Он бросил взгляд на юг — там, не слишком далеко отсюда, тянулась гряда холмов. Вернее, сначала он принял их за холмы, или, быть может, предгорья какой-то более высокой гряды… и вдруг с тревогой заметил, что их венчают снежные шапки. Солнце палило, как обычно, воздух был напоен теплом; логика подсказывала, что в подобном климате снег может уцелеть лишь на самых высоких вершинах гор. А холмы были так недалеко — в миле, от силы в двух милях от Гельварда, — что он никак не мог ошибиться: их высота не превосходила и пятисот футов.
Он встал в полный рост — и вдруг упал.
И упав, словно по крутому склону, против всякой воли покатился на юг. Ему удалось кое-как остановиться, он неуверенно поднялся на ноги, сопротивляясь силе, которая настойчиво тянула на юг. Ощущение было не новым, оно давало о себе знать, все утро, и тем не менее явилось для Гельварда неожиданностью: сила внезапно оказалась могущественнее прежнего. Почему же тогда она почти не влияла на него до этой минуты? Он задумался. С утра ему было не до нее — отвлекали другие события, и все-таки он уже догадывался о ней, ему все время чудилось, что они дут под гору. Он отгонял это наваждение как нелепицу: зрение неустанно подтверждало, что он находится на плоской равнине. И теперь он стоял подле своих подопечных, стараясь разобраться в необычном ощущении, так сказать, пробуя его на ощупь.
Нет, это не походило ни на давление воздуха, как при ветре, ни на действие силы тяжести, тянущей под откос. Ощущение лежало где-то посередине: на ровной местности при практически полном безветрии он чувствовал, как что-то не то тянет, не то толкает его на юг.
Он сделал несколько шагов на север и почувствовал, что мышцы его ног напряглись, будто он взбирается по крутому склону. Направился на юг — и в явном противоречии с тем, что видели глаза, испугался, что вот-вот покатится под гору.
Женщины с любопытством наблюдали за Гельвардом. Он вернулся к ним.
За те несколько минут, что он знакомился с неведомой силой, они изменились еще страшнее.
8
Когда Гельвард решил, наконец, тронуться дальше, Росарио попыталась заговорить с ним. Ему никак не удавалось понять ее. Она и без того говорила с сильным акцентом, а тут и голос стал чересчур высоким, и темп речи слишком быстрым.
После многих неудач он все же, кажется, уловил суть.
Она и ее подруги боятся возвращаться в свою деревню. Они теперь городские, и их там не примут.
Гельвард ответил, что надо идти, что они сделали выбор и теперь его не изменишь, и тогда Росарио заявила, что не двинется с места. У себя в деревне она была замужем — сперва она хотела вернуться к мужу, а теперь поняла, что муж убьет ее. Замужней была и Люсия, и та разделяет ее опасения. В деревне ненавидят Город, и раз она связалась с горожанами, им не избежать наказания.
Гельвард отказался от попыток вразумить ее. Заставить ее понять что-либо было не легче, чем самому вникнуть в ее щебет. Мелькнула мысль, что они могли бы передумать и пораньше; да и, в конце концов, не на аркане же их затащили в Город, а по условиям добровольной сделки. Он даже старался втолковать ей это, только она не сумела его понять.
Даже за считанные минуты разговора в облике женщин произошли дальнейшие метаморфозы. Рост Росарио теперь не превышал двенадцати дюймов, а в ширину ее тело, ка и тела ее подруг, раздалось, пожалуй, до пяти футов. Гельвард помнил, что эти чудища совсем недавно были людьми, но сейчас признать их людьми было уже невозможно.
— Ждите меня здесь! — приказал он.
Он встал — и опять упал и покатился. Сила, действующая на его тело, все возрастала, и остановиться удалось с огромным трудом. Кое-как, ползком, он подобрался к сброшенному наземь тюку и подтащил его к себе. Достал веревку, перебросил ее через плечо. И, что есть мочи упираясь ногами в грунт, направился на юг.
На поверхности нельзя было больше различить никаких примет, кроме поднимающейся впереди цепи холмов. Сама поверхность, по которой он шел, превратилась в мозаику каких-то размытых пятен; он приостановился, вглядываясь, но не смог рассмотреть ничего — ни травы, ни скал, ни даже почвы.
Все естественные черты ландшафта искажались до неузнаваемости, расползались горизонтально на запад и на восток, теряя высоту и глубину.
Крупный камень превращался в темно-серую полоску шириной в сотую долю дюйма и в добрых две сотни ярдов длиной. Невысокий, увенчанный снегом гребень был, по-видимому, горным кряжем; полоска зелени — деревом.
А вот та белесая черточка позади — обнаженной женщиной.
Он достиг возвышенности гораздо раньше, чем ожидал. Сила, тянущая тело к югу, все прибывала, и когда до ближайшего холма осталось ярдов пятьдесят, Гельвард споткнулся и покатился к холмам со все возрастающей скоростью.
Северный склон возвышенности оказался почти вертикальным, как подветренная сторона песчаной дюны, и он налетел на нее, словно на стену. И неведомая сила, бросая вызов законам гравитации, тут же потащила его вверх по этой стене. В отчаянии — ведь если бы его перекинуло через холм, он уже не смог бы сопротивляться, — Гельвард цеплялся ногтями за поверхность, твердую, как скала. Ему попался небольшой горизонтальный выступ, и Гельвард вцепился в него обеими руками. Бороться с безжалостной силой было невообразимо трудно, его перевернуло и распластало по стене вверх ногами. Ослабь он хватку, сдайся хоть на мгновение — его перекинет через стену и поволочет все дальше и дальше на юг, без возврата…
Пошарив за спиной, он нащупал стальной крюк. Нацепил крюк на выступ, приладил веревку, обмотал другой ее конец вокруг запястья.
Сила, что тянула на юг, набрала над его телом такую власть, что нормальной силы тяжести вроде бы уже и вовсе не существовало.
Но и сам горный кряж под телом Гельварда медленно распрямлялся. Каменная стена, только что почти вертикальная, постепенно расползалась на запад и восток, постепенно разглаживалась, и вершина кряжа как бы спускалась к его ногам. Перед глазами возникла трещина (ущелье? горная долина?), она неуклонно смыкалась, и Гельвард перебросил крюк с выступа в эту щель. Еще миг — и крюк зажало словно клещами.
Вершина кряжа сплющилась и очутилась под Гельвардом. Неведомая сила завладела им и перенесла через гребень. Но чудо — веревка не лопнула и удержала его в горизонтальном положении.
То, что некогда было кряжем, превратилось в жесткую складку, подпершую ребра, живот попал в долину за цепью гор, а ноги в поисках опоры заскребли по другому, более дальнему кряжу, от которого тоже уже не осталось почти ничего.
Гельвард был распластан над поверхностью планеты, гигантским покрывалом нависнув над целым горным районом.
Пытаясь облегчить свою участь, он приподнялся. И, вздернув голову, вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. С севера задул холодный ветер, но ветер был лишен упругости, лишен кислорода. Гельвард вновь опустил голову, положив подбородок на грунт. На этом уровне воздух был достаточно густой, чтобы дышать.
