Геннадий Семенихин - Лунный вариант
Пересилив себя, он подошел к Баринову, хмуро попросил:
— Андрей Антонович, может, вы этого тяжеловеса пропустите с удвоенной скоростью, чтобы он не жаловался на лишние килограммы?
— Шутки шутками, а нам и действительно пора начинать, Алексей Павлович, — согласился Баринов, делая в журнале наблюдения последние пометки. — Нуте-с, Олег, к барьеру! — цепкой жилистой рукой начфиз включил рубильник. Для тяжелого, малоповоротливого в сравнении со всеми другими космонавтами Локтева бегущая дорожка была самым каверзным испытанием. Он даже каламбур про нее сочинил:
Ну зачем нам в жизни данЭтот пакостный тред-бан?
У Алексея окончательно иссякла злость на Игоря Дремова, когда он увидел, как бедный Локтев, не очень умело подпрыгивая, стремится удержаться на дорожке. Было ясно, каких усилий это ему стоило. Пот катился по раскрасневшемуся лицу, розовая шелковая безрукавка тоже набухла на спине от пота — хоть отжимай, а ноги под тяжестью веса уставали все больше и больше. Но Баринов незаметным движением подвинул рубильник, и дорожка злобным зверем бросилась под ноги изнемогающему Олегу, стараясь его столкнуть. Секунда, вторая — и Локтев, не выдержав встречной скорости, был отброшен вправо, повис на ремнях. Баринов выключил рубильник.
— Плохо? — упавшим голосом спросил Локтев.
— Еще не знаю, — уклонился Баринов. — Поступайте в распоряжение Сонечки. Давление, пульс, частота дыхания — вот чего мне пока не хватает. Однако полагаю, что выше тройки с плюсом не получилось, — завершил он безжалостно.
Локтев угрюмо отошел в «сторону и стал одеваться. На Дремова было приятно глядеть, когда он бросился навстречу бегущей дорожке. В одних трусах и безрукавке, стройный, поджарый, он словно отливал каждое движение. Горбоносый профиль и жесткий подбородок рождали представление об упрямстве этого человека. Наблюдая за ним, Горелов вспомнил давнишний рассказ Ножикова, как Дремова, сына знаменитого комбрига, арестованного по навету, родная мать уговаривала перед школой назваться по фамилии отчима — Орлов. А мальчик на первый же вопрос учителя, чей он, жестко ответил: «Дремов!» — «Он путает, — сбивчиво стала пояснять мать, — не Дремов он, а Орлов». Но Игорь еще раз упрямо произнес: «Нет, Дремов». Мать пригрозила шепотом выстегать, когда он вернется из школы, но мальчик сквозь горькие слезы прокричал учителю: «Ну и пусть она меня бьет, все равно я Дремов! Дремов!» Так и понес он но жизни фамилию своего легендарного отца, реабилитированного после смерти.
Точеные прямые ноги Игоря побеждали скорость бегущей навстречу дорожки. Улыбался Баринов, улыбалась белокурая, в беспечных кудряшках Сонечка, а Горелов про себя с восхищением подумал: «До чего же стройный, чертяка. Еще стройнее нашего парашютного инструктора. А как управляет своим телом! Его бы для Большого театра воспитать. Первым балеруном стал бы. Он бы там всех этих Шизелей и Одетт запросто перетаскивал».
Баринов, сияя, выключил рубильник.
— Превосходно, Игорь. Если бы вы не были засекречены, какой был бы прекрасный материал для киношников. А теперь марш к Соне. Очередь за Алексеем Павловичем.
— За нашим «лунником», — прокомментировал Локтев.
Алексей покоробленно взглянул на него, но промолчал. С тех пор как Горелов прошел испытание лунного скафандра у Станислава Леонидовича и слух об этом облетел космонавтов, его нет-нет да и называли «лунником», вкладывая в это слово смысл, понятный лишь тем, кто служил в отряде генерала Мочалова. То Субботин, то Дремов, то Локтев. Ножиков и Костров воздерживались. Марина и Женя в этих случаях бросали на Алексея полные гордости за него взгляды… Выйдя замуж, Марина пополнела и похорошела. Лицо ее утратило прежнюю грубоватость, а дымка в добрых глазах под густыми полукружиями бровей делала ее взгляд добрым и счастливым. Но Алешу и первое невеселое объяснение с ним в любви она не могла забыть. Пережитое иногда вспыхивало в ее глазах тем преувеличенно ласковым вниманием, которое она часто ему оказывала. А Горелов относился к ней с покровительственной лаской, как к младшей сестренке.
Горелов поднял вверх руки, чтобы не мешать Баринову пристегивать привязные ремни. Ноги в мягких тапочках прочно стояли на замершей дорожке тренажера. Баринов отошел, посмотрел на секундомер:
— Внимание. Приготовились. Старт! И дорожка метнулась навстречу.
16
На улице уже припекало. Желтый солнечный шар давно встал над степью.
Дремов поглядел вверх. Глаза его были прищурены, губы напряженно раздвинуты, обнажая точеные зубы. Алексей снова залюбовался его немножко хищным профилем.
— Ты чего это? Затмения, что ли, ожидаешь? — пошутил он.
— Да нет, Алеша, — отрывая глаза от голубого неба, ответил Игорь. — Очень забавно, понимаешь ли. Глядишь с земли, вроде небольшой яркий шар, а как вспомнишь, что на его поверхности постоянно бушуют шесть тысяч градусов, а в оболочку этого шара можно упрятать свыше миллиона таких планет, как наша Земля, мурашки пробегают.
— Гляди какие познания, — хмуро ухмыльнулся Локтев, все еще переживавший свою неудачу на бегущей дорожке. — С такой астрономической эрудицией можно Пулковской обсерваторией заведовать.
— Замри, неудачник! — цыкнул на него Дремов. — Лучше думай, как лишние килограммы согнать. Если бы не солнце, такие, как ты, никогда бы не рождались.
— Все мы без солнца ничего не значили бы, — примирительно произнес Горелов, — были бы вечной окаменелостью. Что такое по сравнению с солнцем весь наш шарик с морями, океанами, континентами? С великими открытиями и запусками ракет, в том числе и наших космических скорлупок? Так, микромир какой-то. А вот выдумщики советуют в песнях нашему брату: долетайте до самого Солнца и к Земле возвращайтесь скорей. Мне нравятся эти слова… Знаете, ребята, о чем иной раз думается, когда Вселенную стараешься представить? А вдруг всяческие гипотезы ученых о световых и радиосигналах, идущих к нам из далеких миров от мыслящих существ, лишены основания? Нет человеков на других планетах далеких и близких. Только на нашей маленькой звездочке кипит жизнь. Человеки радуются, скорбят, строят, любят, продолжают свой род и вот уже запускают в космос корабли. Какая же тогда огромная честь быть человеком, если ты мечтаешь долететь до самого Солнца!
Они шли по ровной асфальтированной дорожке к стадиону, где теперь их ожидало двухчасовое занятие по вольной программе. Под присмотром. Баринова они должны были бегать, прыгать, тренироваться на лопинге, играть в волейбол. Эти два часа не были обязательными. Любой космонавт имел право по своему желанию заменить занятия на стадионе купанием в Иртыше или самоподготовкой, если ему надо было подогнать теорию. Асфальт под ногами был еще твердым, сохраняющим ночную прохладу.
— Не так-то просто долететь до самого Солнца, — усмехнулся Игорь. — Помните, ребята, чудесную легенду об Икаре, у которого оно растопило восковые крылья?
— Слабый был человечек, — зевнул Локтев, — да и космодромов в ту пору не существовало. Сплошная самодеятельность, а не полет.
— У этой легенды есть одна глава, которая часто опускается рассказчиками, — напомнил Игорь. — У Икара был отец Дедал. И крылья, на которых Икар поднялся, были не им самим, а отцом изготовлены.
— Ага, вот и нашелся главный конструктор! — засмеялся Локтев.
Но Дремов никак не реагировал на эту реплику, продолжая с увлечением пересказывать древнюю легенду:
— Когда Дедал изготовил крылья, он сказал Икару: «Сын мой, на них ты можешь лететь далеко, но не дай тебе бог приблизиться к Солнцу. За такую дерзость ты будешь жестоко наказан». Икар обещал отцу не ослушаться. Но он был молод и отважен. И когда поднялся в звездный мир, ему показалось, что до Солнца рукой подать. Он продолжал подниматься все выше, а оно припекало и припекало, так что с крыльев начал капать воск. Храбрость Икара не знала границ, и он решил, что крылья выдержат. А когда приблизился к Солнцу, они отвалились, и курчавый дерзкий Икар упал в море.
— Вот к чему приводит нарушение дисциплины полета плюс воздушное хулиганство, — вставил расходившийся Олег Локтев, и они все трое весело рассмеялись.
У каменной ограды стадиона Горелов придержал своих товарищей.
— Ребята, у меня к вам нижайшая просьба, — начал он заискивающе. — Передайте, пожалуйста, Баринову, что я на физо не приду.
— Как! — воскликнул Игорь. — А кто же тебя в волейбол заменит?
— Ну не знаю, — развел Алексей руками. — Сонечку, что ли, возьмите. Она любого мужчину заменит: и на защите хороша, и гасит мячи отчаянно.
— Да, но при ней в трудную минуту нельзя будет крепко выразиться, — пожалел Локтев.
Горелов похлопал его по плечу:
