Синдром Кандинского (сборник) - Андрей Васильевич Саломатов
Неожиданно Антон ощутил, как два человека, всегда мирно сосуществовавших в нем, вдруг отошли друг от друга. И тогда один из них сказал: "Все, надоело, устал". А второй, против обыкновения, не стал его подзуживать, не вспылил и не принялся уговаривать, а просто сказал: "Как хочешь. Твое дело".
Антон греб из последних сил, все чаще переворачивался на спину, чтобы отдохнуть, и в конце концов остановился в последний раз, решив больше не сопротивляться судьбе. Его сильно трясло, замерзшие руки и ноги едва ворочались, и всех его усилий хватало только на то, чтобы едва-едва удерживаться на поверхности. Единственное, что удерживало Антона от последнего шага, так это страх перед умиранием, перед последними секундами. Он представил, как холодная соленая вода заливает его легкие, как он бьется из последних сил, пытаясь вытолкнуть из себя вод и набрать в легкие воздуха. Представил, как он идет ко дну ещё живой и теплый, как он судорожно рвет ногтями кожу на своем лице, и вода вокруг него окрашивается в бледно-розовый цвет. От ужаса Антон быстрее заработал руками и ногами. Тараща глаза в небо, он вдруг стал прощаться с жизнью, стуча зубами, торопливо забормотал, словно молитву:
— Господи, я отвратительно жил. Если ты есть, прости меня. Только у тебя прошу прощения, потому что перед людьми я ни в чем не виноват. Я жил по их законам, не делал ничего такого, чего бы не делали они. Я не был героем и не брал даже того, что мне полагалось. Я не был и юродивым, потому что мне все время хотелось больше того, что я имел. Я часто поминал тебя всуе и только сейчас, перед смертью, обращаюсь к тебе как разумное существо к разумному существу. Не превращай мои последние минуты в пытку, я и так получил в этой жизни достаточно. Дай мне умереть спокойно. Только ты и я знаем, сколько стоит моя жизнь…
В этот момент на небе у горизонта вспыхнула зарница и что-то большое и тяжелое ткнуло Антона в плечо. Сердце у него нырнуло вниз, и без того окоченевшее тело покрылось мурашками, а в голове промелькнуло: "Вот оно! Все! Конец!"
Пытаясь защититься, полумертвый от ужаса, Антон быстро перевернулся на бок и ударил рукой по нападавшему. И тут же страх отпустил его, он понял, что это пришло спасение, ухватился за бревно обеими руками, повис на нем и от радости несколько раз стукнулся лбом о мокрый шершавый ствол.
До берега Антон добирался долго. Он оседлал бревно и, дрожа всем телом, греб то одной, то другой рукой и думал, что умирать в водной пустыне ничуть не лучше, чем в песчаной, снежной или какой-либо другой, что человек погибает в тот миг, когда на него сваливается много чего-то одного, больше, чем он может осилить. Он вспомнил притчу о царе Мидасе и подумал, что для жизни лучше, когда имеешь всего понемногу, и чем больше составляющих частей, чем раздробленнее жизнь, тем она стабильней. "Абсолютная свобода, думал он, — та же пустыня, в которой умирают от самого себя. Заманчиво, конечно, бросить все и уйти в это безлюдье, куда не доберется ни одна душа, но для этого надо сжечь все мосты и быть готовым к тому, что там нет таких вот спасительных бревен. И если ты не чувствуешь себя там как рыба в воде или не можешь, как бедуин, распознать по едва заметным приметам, где под толстым слоем песка находится источник, свобода убьет тебя. Любая из пустынь покажется раем в сравнении с этой, где все тебя будет убивать одновременно: холод одиночества, жажда жизни и разряженный воздух свободы".
Неожиданно Антон увидел светлую полосу берегового песка, за которой по едва заметному шевелению угадывались заросли тростника, росшего почти вдоль всего берега на этом краю Гагры.
Антон поплыл быстрее и вскоре соскользнул с бревна, похлопал его на прощание и поблагодарил:
— Спасибо тебе, бревно. Ты очень вовремя появилось. Я бы сделал из тебя большого сильного Буратино, но не умею. Так что плыви, спасай ночных пловцов. — Антон оттолкнулся от бревна и почувствовал под ногами твердое дно.
Антону повезло, он вышел из воды в сотне метров от дорожки, ведущей к дому его хозяйки. Встряхнувшись, как собака, он попрыгал вначале на одной ноге, затем на другой, вытряхивая из ушей воду, и быстро, почти бегом, отправился в свою каморку.
Во дворе у хозяйки его ждал сюрприз: каморка была закрыта на висячий замок, а его вещи — кейс и коробка — стояли тут же у запертой двери. Ничего не поняв, Антон потрогал замок, попытался его снять, затем проверил, его ли это вещи, и, убедившись, что он ничего не перепутал, посмотрел на хозяйские окна. Видимо, его уже не ждали, решив, что он заночевал где-то в другом месте. Свет в доме был погашен, и только в каморке у Арландины из-под двери выбивалась тонкая полоска света.
Какое-то время Антон провел в размышлениях: надо ли разбудить хозяйку и выяснить, что она имела в виду, выбросив его вещи и заперев дверь. Но подобного рода разговоры ему всегда были противны. Он понял, что в его отсутствие здесь произошло нечто, заставившее хозяйку отказать ему в ночлеге. Выяснять что-либо сейчас ему не хотелось. Мокрый, босой и уставший, он хотел лишь одного — лечь и уснуть. Антон представил себе заспанную, раздраженную тетку, орущую из окна, чтобы он проваливал на все четыре стороны, и решил не отравлять себе остаток ночи, а попробовать узнать у соседки, что произошло.
Постучался он тихо, и через некоторое время без всяких вопросов соседка открыла ему. Она отодвинула занавеску на двери, приложила палец к губам и прошептала:
— Проходи скорее
Антон вошел, окинул взглядом такую же убогую комнатушку, как и та, в которой он жил, и тихо просил:
— Ты не знаешь?..
— Знаю, знаю, — ответила соседка. — Она ждала тебя до двух ночи.
— Кто? — не понял Антон.
— Хозяйка, — шепотом
