Гоар Маркосян-Каспер - Забудь о прошлом
— Таких, как я, очень мало. Мы потомки жителей островов. Сейчас острова необитаемы, а островной народ исчез. Вымер. Немногие уцелевшие растворились среди материковой расы. Но большинство вымерло.
— Почему? — спросил Дан.
Палевианин как-то беспомощно развел руками.
— Не знаю. Никто не знает. Сохранились только обрывки преданий. Острова долго не хотели покориться. Объединиться с остальным миром. Когда-то мир был разделен. На части, которые стремились стать целым. Те, кто знал Путь, добились соединения, и островной народ…
— А те, кто знал Путь, — прервал его Маран, — кто они были?
Палевианин снова развел руками.
— Ну а Путь? Сам Путь? Что под этим подразумевалось?
Растерянное лицо палевианина говорило само за себя. Маран вздохнул.
— Не знаешь ли ты, что было до Эры Единства?
— Знаю. Разобщенность.
— А подробнее?
И вновь палевианин развел руками.
— Я никогда не встречал упоминаний о тех временах, хотя часто смотрю… — он употребил длинное сложное слово, которое можно было перевести примерно как «говорящий и показывающий предмет», — более того, мне случалось даже пользоваться… — он произнес незнакомое словосочетание, что-то вроде «всезнающих машин»… — Я умею читать.
Оттенок гордости, который прозвучал в этой фразе, поразил Дана.
— Что же, у вас не все умеют читать? — спросил он.
— Нет, конечно. Правда, большинству разрешено этому учиться, но многие отказываются тратить время на обучение. А я отношусь к тем, кому это запрещено, и научился сам. Потому мне и нашили полосу.
— Но…
— Считается, что запреты Старших способны нарушать только больные.
— Но почему запрет? За что? — воскликнул Дан, живо представивший себе кошмар неграмотности.
Палевианин смущенно улыбнулся.
— Когда острова наконец стали на Путь, Старшие собрались, чтобы решить, как поступить с их жителями. Собрание Старших пришло к выводу, что у островитян ущербный ум, не позволявший им постигать истину. И навсегда запретило им обучаться чтению и пользованию всезнающими машинами.
— Навсегда? — переспросил Дан.
— Навсегда.
Дан молчал. Пять минут назад на языке у него вертелись сотни вопросов, которые надо было задать безотлагательно, и вдруг у него пропал всякий интерес к беседе. Исчезло и чувство, что перед ним человек в здравом уме, личность… Эти его примитивные выражения, скудный словарный запас… На уровне первобытных народов — не Земли, нет, и даже не Перицены… он вспомнил лахинов, потом Ат… нет, хуже…
— Значит, нарушать запреты Старших способны только больные, — задумчиво сказал Маран. — А что ты сам думаешь по этому поводу? Разделяешь общее мнение?
Его голос прозвучал неожиданно резко, палевианин вскинул на него глаза, помолчал, потом ответил совсем тихо:
— Старшим лучше знать.
— Старшим лучше знать, — повторил Маран медленно. — А кто такие Старшие? Откуда они взялись? Кто уполномочил их распоряжаться людскими судьбами и судьбами целых народов?
— Старшие были всегда, — возразил палевианин, на сей раз он говорил убежденно. — С самого начала. Как же без Старших? Кто-то должен направлять… Поправлять…
— Но Старшие ведь не бессмертны, — сказал Маран вкрадчиво. — Они умирают, их надо заменять. Кто же их выбирает или назначает? Откуда берутся новые Старшие?
Палевианин задумался, видимо, этот вопрос никогда не приходил ему в голову.
— Кто же лучше самих Старших может избрать себе преемников? — спросил он неуверенно. — Передать знания и опыт?
Маран вздохнул.
— Прощай, островитянин, — сказал он, невесело улыбнувшись. — Или, вернее, до свидания. Может, мы еще встретимся.
— Прощайте. — Палевианин ответил несмелой улыбкой и, опустив голову, пошел прочь. Дан посмотрел ему вслед и, как это часто случалось в последнее время, при виде ссутулившейся спины и безвольно опущенных рук, на него нахлынуло острое чувство жалости. Он обернулся к Марану, собираясь поделиться с ним этим ощущением, но сразу понял, что мысли того бесконечно далеки отсюда.
Он молча ждал. Наконец Маран очнулся и сказал:
— Эта планета напоминает мне бабушку Дора. Тебе с ней встречаться не довелось, она умерла за пару лет до вашего появления на Торене. Ей стукнуло восемьдесят, но еще задолго до того она полностью утратила рассудок, впала в детство или, скорее, в младенчество. Всякий раз, как я ее видел, я думал: лучше умереть завтра же, чем дожить до такого…
— Ну уж завтра!
— Да, Дан. Любая смерть благо по сравнению с подобным разложением.
— Но смерть — процесс необратимый.
— А это, — Маран обвел рукой вокруг, — ты считаешь обратимым?
— Не знаю. Но смерть все равно более непоправима.
— Смерть, Дан, это отнюдь не самое страшное. Есть вещи похуже.
— Похуже?
— Да. Например, остаться в живых и видеть дело рук своих.
Дан не нашелся, что ответить. Маран вдруг обнял его за плечи, как будто хотел что-то добавить, но сказал только:
— Пойдем, Дан, — убрал руку и пошел вперед.
Он шел стремительно, Дан еле поспевал за ним. Когда, слегка запыхавшись, они добрались до коттеджа, Маран остановился.
— Иди спать, Дан, — сказал он небрежно. — Я еще пройдусь немного.
— Я с тобой.
— Иди домой.
Маран чуть подтолкнул его к двери и пошел прочь быстрым, совсем не прогулочным шагом. Уже отойдя метров на десять, он вдруг снова остановился и обернулся.
— Дан!.. Ты, Дан, мне как брат…
Ничего больше не добавив, он зашагал дальше.
Дан растерянно проводил его взглядом и пошел спать.
Дан заворочался, просыпаясь. Прежде, чем он открыл глаза, в памяти всплыла фраза, которую он безуспешно пытался припомнить перед сном. Такое с ним случалось часто, видимо, в пограничном состоянии между сном и бодрствованием растормаживалось подсознание и выдавало свои тайны. «Возвращается ветер на круги своя…» Нет, не это, была еще одна. «Возвращается ветер»… фу черт, эта заслоняет ту… Сделав небольшое усилие, он отодвинул в сторону мешавшее ему предложение. Вот она! «Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после»… Точно! И именно о тех, кто утратил память о прошлом, не останется памяти в будущем…
— Дан, хватит дрыхнуть!
Голос Патрика звучал зло, и Дан наконец понял, что проснулся не сам, его растолкали. Открыв глаза, он увидел нависшего над его неуютным ложем Патрика. Чуть поотдаль стояли Артур и Дэвид.
— Где Маран?
— Как?
— Где Маран?! — заорал потерявший самообладание Патрик, и Дан сел.
— Он не приходил? — спросил он со слабой надеждой, но тут его взгляд упал на несмятую постель. — А кто дежурил? — он не узнал собственного голоса.
— Виновных ищешь? — недобро усмехнулся Артур. — Я дежурил. Шел дождь, и я сидел в комнате, наружу не высовывался. Я видел на мониторе, как вы подошли к дому, ну и…
Дан не слушал его. Он наконец понял, что натворил: оставил Марана одного, среди ночи, в доказавшем свою небезопасность городе… Всему виной его непоколебимая уверенность, что никто не может схватить Марана, если тот сам этого не захочет… Если тот сам не захочет? «Ты мне как брат», вспомнил он, но не стал высказывать вслух промелькнувшую мысль…
— А связь? — спросил он запоздало и тут же понял, что вопрос нелеп. А если Маран решил самостоятельно что-то разведать? Нет, связь могла нарушиться только в одном случае… Об этом и думать не хотелось! Дан замотал головой.
Завтрак прошел в угрюмом молчании, Дану кусок в горло не шел, он даже кофе пить не мог, Патрик был примерно в том же состоянии, остальные двое вяло и бесконечно долго жевали бутерброды. После завтрака разгорелся спор… нет, не разгорелся, это слово неподходящее, тлел… Искать или не искать? Никто не отстаивал определенную точку зрения, все переходили с одной позиции на другую, прямо противоположную, собственно, Дана это не удивляло, он и сам колебался, как маятник. С одной стороны, бездействовать было невыносимо, хотелось куда-то бежать, что-то предпринимать, с другой… Логика подсказывала, что на такой шаг, как захват заложников… Формулировка, конечно, весьма резкая… А как это еще назвать?.. На захват заложников не идут, не преследуя какие-то цели. Следовало ждать ультиматума. Да, но сидеть и ждать, сложа руки? На этом круг замыкался, и решения все не находилось.
Вдруг Патрик вскочил и кинулся к двери. В окно были видны только газон и безлюдная, как всегда, улица, и, перегнувшись вправо, Дан заглянул в экран, у которого только что сидел Патрик. Заглянул и не поверил своим глазам. Еще невидимая за деревьями, но уже почти рядом, к дому медленно шла Натали. Отпустили?! Вылетев вслед за Патриком наружу, Дан успел увидеть, как тот подбегает к Натали с распростертыми объятьями — но странно, добежав, Патрик вдруг остановился и опустил руки. Приблизившись, Дан понял причину замешательства: по лицу Натали текли обильные слезы. Она не всхлипывала, не тряслась от рыданий, не размазывала слезы по лицу, как это порой делают женщины, просто плакала, беззвучно и безутешно.
