Хью Хауи - Иллюзия
В этой камере Джульетта и убивала время между полными статического шума вызовами по рации и спусками на нижние этажи для разбора какого-нибудь происшествия. Нередко она просто сидела и в очередной раз сортировала папки, раскладывая их в стопки по степени тяжести совершенных правонарушений. Она теперь была шерифом всего бункера — этой работе она не училась, но уже начала ее понимать. Одна из последних мыслей, которой поделилась с нею мэр Джанс, оказалась на удивление верной: люди похожи на машины. Они ломаются. Они дребезжат. Они могут обжечь или покалечить, если не проявишь должной осторожности. Задачей Джульетты было не только выяснять, почему такое происходит и кто виноват, но и прислушиваться к признакам грядущей поломки. Работа шерифа очень напоминала работу механика, в ней было и тонкое искусство планового техобслуживания, и необходимость уборки после поломки или аварии.
Разбросанные вокруг папки были грустными примерами последнего: здесь имелись взаимные жалобы не сумевших поладить соседей, заявления о кражах, дело об отравлениях самогоном. Каждое из этих дел предполагало поиски улик, новые хождения вверх и вниз по извилистым лестницам, разговоры, отделение правды от лжи.
Готовясь к этой работе, Джульетта дважды прочитала юридический раздел Пакта. Лежа в постели в глубине механического отдела, вымотавшись после работы по налаживанию главного генератора, она читала о том, как правильно документировать дела, как правильно обращаться с вещественными доказательствами. Все это было логично и в какой-то степени напоминало ее прежнюю работу механика. Появление на месте преступления или активного спора не отличалось от посещения насосной, где что-то сломалось. Виновным всегда оказывался кто-то или что-то. Джульетта умела слушать, наблюдать и задавать вопросы любому, кто мог иметь отношение к сломавшемуся оборудованию или инструментам, отслеживая цепочку событий до первопричины. Всегда имелись и мешающие расследованию обстоятельства — нельзя отрегулировать одну шкалу, не сбив настройку чего-то другого, — но у Джульетты имелся навык, даже талант, определять, что важно, а что можно проигнорировать.
Она предположила, что именно этот талант Марнс первоначально в ней и разглядел — терпение и скептицизм, с какими она задавала очередной глупый вопрос и через какое-то время натыкалась на правильный ответ. Ее уверенность в себе заметно повышал тот факт, что она уже помогла раскрыть одно преступление. Тогда она этого не знала, ее больше волновали простая справедливость и личное горе, но тот случай стал для нее одновременно и собеседованием, и обучением работе.
Она взяла папку того самого дела, на обложке которой виднелся бледно-красный штамп со словом «ЗАКРЫТО» жирными заглавными буквами. Джульетта оторвала липкую ленту, скрепляющую края, и пролистала страницы. Многие оказались заполнены аккуратным почерком Холстона — эти наклоненные вправо буквы были ей хорошо знакомы почти по всем бумагам на ее столе и внутри него. На столе, за которым когда-то сидел Холстон. Джульетта прочитала его записи о себе самой, заново вникая в подробности дела, которое выглядело очевидным убийством, но в реальности оказалось цепочкой маловероятных событий. Перечитывание этого дела — чего она до сих пор избегала — разбередило в ней старую боль. И все же… в памяти вдруг всплыло, каким утешением для нее тогда стала возможность отвлечься на поиски ответа. Она вспомнила прилив энергии, который ощутила, когда проблема оказалась решена, и как удовлетворение от полученных ответов заполнило пустоту, оставшуюся после смерти ее возлюбленного. Этот процесс был очень похож на ремонт машины во время дополнительной смены: боль от усилий и переутомления, которые отчасти компенсировались сознанием того, что неисправность устранена.
Джульетта отложила папку, чувствуя, что не готова прочесть бумаги до конца. Взяла другую, опустила ладонь на звезду, лежащую на колене.
Вдоль экрана заплясала тень, отвлекая ее. Джульетта посмотрела и увидела, как вниз по склону сползает низкая волна пыли. Она словно подрагивала на ветру, приближаясь к камерам, которые Джульетту приучили считать важными. К камерам, обеспечивающим ей возможность смотреть на внешний мир — который, как ее заставили поверить еще в детстве, был достоин того, чтобы его увидеть.
Но сейчас она не чувствовала уверенности в этом, став достаточно взрослой, чтобы мыслить самостоятельно, и находясь достаточно близко, чтобы видеть все самой. Характерная для верхних этажей одержимость очисткой практически испарялась, доходя до «глубины», где настоящая очистка поддерживала жизнь и бункера, и всех его обитателей. Но даже там, внизу, ее друзьям из механического отдела едва ли не с младенчества велели не говорить о внешнем мире. Достаточно простая задача, если ни разу этот мир не видел. Но сейчас, проходя мимо него на работу, сидя перед этим окном в бесконечный простор, который разум не в состоянии постичь, Джульетта поняла, как именно возникают неизбежные вопросы. Увидела, почему может оказаться важным давить в зародыше определенные идеи, пока не выстроилась очередь желающих выйти, пока вопросы не вспенились на губах обезумевших людей и не принесли им смерть.
Она открыла папку с делом Холстона. За его биографией шла толстая стопка листов с записями о его последних днях в должности шерифа. Часть, относящаяся к его конкретному преступлению, занимала лишь половину страницы, вторая половина осталась чистой. Единственный абзац просто объяснял, что Холстон пришел в камеру на первом этаже и заявил о желании выйти наружу. И все. Несколько строк решили судьбу человека. Джульетта перечитала их, прежде чем перевернуть страницу.
Далее шла заметка от мэра Джанс с просьбой, чтобы Холстона помнили за его заслуги перед бункером, а не только как очередного чистильщика. Джульетта прочитала и это письмо, написанное рукой человека, также недавно ушедшего из жизни. Странно было думать, что кого-то из знакомых людей она никогда больше не увидит. Она и отца все эти годы избегала отчасти потому, что он, проще говоря, все еще есть. И ничто ей не мешает когда-нибудь передумать и встретиться с ним. Но с Холстоном и Джанс все было иначе: они ушли навсегда. А Джульетта настолько привыкла чинить то, что считалось уже не подлежащим ремонту, что ей казалось, будто если она достаточно сосредоточится или выполнит правильные действия в правильном порядке, то сможет вернуть ушедших, починить их отказавшие тела. Но все же она знала, что такое невозможно.
Джульетта листала дело Холстона и задавала себе запрещенные вопросы, некоторые — впервые. То, что казалось тривиальным, пока она жила «на глубине», где выхлопные газы могли задушить, а сломавшиеся насосы — утопить всех, кого она знала, теперь зависло перед ней огромным вопросительным знаком. Ради чего они ютятся в этой подземной тесноте? Что там, за холмами? Почему люди оказались здесь? Ее ли соплеменники построили те высокие башни, чьи изломанные силуэты высятся на горизонте? Для чего? И самый острый вопрос: какое знание побудило Холстона, здравомыслящего человека, — или его жену, если на то пошло, — высказать желание уйти?
Две папки рядом, на обеих штампы «ЗАКРЫТО». Обе — из офиса мэра, где им полагалось лежать запечатанными в архиве. Но Джульетта поймала себя на том, что вновь и вновь возвращается к ним, а не к более срочным делам, ожидающим своей очереди. В одной из этих папок была жизнь человека, которого она любила и чью гибель помогла раскрыть. В другой — история жизни человека, которого она уважала и чью работу сейчас делала. Она не могла понять, почему ей не дают покоя эти папки, особенно с тех пор, как ей стало невыносимо больно видеть Марнса, одиноко скорбящего над своей утратой, изучающего подробности смерти мэра Джанс, корпящего над свидетельскими показаниями и убежденного, что он знает убийцу, но у него нет улик, чтобы его арестовать.
Кто-то постучал по прутьям над головой Джульетты. Она посмотрела вверх, ожидая увидеть Марнса, который скажет ей, что рабочий день закончился, но вместо него увидела странного мужчину, смотрящего на нее сверху вниз.
— Шериф? — спросил он.
Джульетта отложила папки и взяла звезду с колена. Потом встала и повернулась, разглядывая этого человечка с выступающим животиком и очками на кончике носа. Его серебристый комбинезон, какие носили в АйТи, был скроен по фигуре и недавно выглажен.
— Чем могу помочь? — спросила она.
Мужчина просунул ладонь между прутьями. Джульетта переложила звезду в другую руку и протянула ему освободившуюся для рукопожатия.
— Извините, что так долго к вам не приходил, — сказал он. — Было столько всяких дел: и похороны, и эта чепуха с генератором, и все юридические споры. Я Бернард. Бернард Холланд.
