Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)
…– На этой почве мы с Наирой здорово сдружились, – говорит Кит. – Сперва только в школе на переменах болтали, а потом я стал провожать их домой. И гулять мы вместе ходили, сперва втроем, а потом уже вдвоем, без Марины. И мне, как ты понимаешь, больше не пришлось маяться с выбором. Все само решилось. В смысле, выяснилось, что без челки все-таки лучше. Это был очень счастливый детский роман, как в кинофильме для школьников. С записками на уроках, цветами с парковых клумб и первым поцелуем в щеку – даже не знаю, кто из нас больше перепугался. Ну что ты смеешься, дальше мы просто не успели зайти, летом после седьмого класса они переехали, вернее, эмигрировали – ай, неважно. Все к лучшему, мы просто не успели ничего испортить, а счастливая первая любовь – это очень важно. Потому что потом представляешь, что примерно так все всегда и будет. И оно действительно становится так, даже если совершенно иначе – вот такой прекрасный парадокс.
– А про Иллуран я после Наириного отъезда ни с кем уже конечно не трепался, – говорит Кит. – Хотя прозвище Пятнадцатый Принц к тому времени уже прилипло ко мне намертво. Уже мало кто помнил, почему, просто привыкли, как к данности. Я не возражал, Пятнадцатый Принц – гораздо лучше, чем Рыба, приклеившаяся ко мне с первого класса – ну, обычная производная от фамилии, как у всех, или почти.
– Неважно, что было в школе, – говорит Кит. – Все это совершенно неважно. Хотя нет, стоп! Я же еще в школе учился, в десятом классе, когда… Ну в общем, обычная история: на школьную дискотеку пришли какие-то посторонние ребята, и мы, скажем так, не очень друг другу понравились. Слово за слово, поцапались, чуть не передрались, но нам не дали, это же все-таки школа, куча взрослых вокруг. Этих красавцев выставили, но они оказались терпеливыми, дождались меня во дворе. А я тогда еще девчонку пошел провожать, и очень не хотелось, чтобы она из-за меня попала в неприятности. Поэтому думал только об одном: как бы их отвлечь, чтобы она успела сбежать. И заорал что-то такое – дескать, теперь мне придется убить их всех, а потом себя – по законам чести Иллурана, согласно которым драка в мирное время – несмываемый позор для всех участников. Ребята оказались на удивление вменяемые и любопытные. Вместо того, чтобы размазать меня по асфальту, стали расспрашивать, что за херня. В смысле что за Иллуран такой и с какой стати драка – позор? В итоге мы вместе отвели домой девчонку и еще полночи трепались – я гнал телегу за телегой, а чуваки слушали. Не то чтобы верили, конечно нет. Но им было интересно. Такова, как понимаем мы, власть литературы, в том числе, устного рассказа. Возможно, устного – в первую очередь. Викинги уж насколько буйные были, а сагами усмирялись на раз. Может, только потому и не извели друг друга под корень, что в самый напряженный момент, непременно вылезал какой-нибудь очередной Снорри Стурулсон и говорил: «А вот когда Торгрим из Медового Фьорда велел убить Йона Котенка…» – и все, битва откладывается, берсерки прекращают грызть щиты, их теперь от рассказчика за уши не оттащишь. Вот примерно так вышло и с моими противниками. Мы, кстати, сдружились в итоге. Ты же знаешь Сашку? Ну да, Санту Саныча. Он, будешь смеяться, из той самой компании. Кто бы мог подумать, скажи?
– Вот, кстати, именно Санта не дал мне забыть этот дурацкий Иллуран, – говорит Кит. – Сперва собирался книжку о нем написать, звал меня в соавторы, да я отказался наотрез. Трепаться люблю, а записывать все это – только по приговору суда. Да и то попрошу, пожалуй, заменить расстрелом. Тогда он сказал, что ладно, напишет сам, только вытрясет из меня все подробности. И действительно несколько лет ходил за мной с блокнотами, как этнограф за какой-нибудь девяностолетней бабкой, последней из древнего рода сочинителей матерных частушек. Сколько тетрадок он на меня извел – это чокнуться можно. Потом, правда, решил, что про Иллуран не книжку надо писать, а компьютерную игру делать и даже, кажется, начал, но забросил. Что, безусловно, к лучшему. Мне, с одной стороны, не жалко, а с другой, никогда не хотелось, чтобы мои телеги про Иллуран стали чем-то бо́льшим. Но Санте я этого не говорил, просто не находил разумных аргументов. Ну и потом, зная его, был почти уверен, что дальше записей в блокнотах дело не зайдет. Так и получилось.
– Нет, – говорит Кит, – нет, ну что ты. Никогда я Иллуран не рисовал. Даже не думал. И та серия портретов людей с черными лицами появилась после того как я зашел к своим и застукал маму в дурацкой шоколадной маске для лица. Что на Иллуране все тоже мажутся, чтобы не беспокоиться о внешности, я тогда и не вспомнил, это до меня, будешь смеяться, вообще только сегодня дошло, пока тебе рассказывал. В связи с этим налей-ка мне еще. Я нуждаюсь в утешении.
– На самом деле, – говорит Кит, – важно только вот что: я прекрасно помню, что сам выдумал этот чертов Иллуран. Помню, когда это случилось, как, почему, при каких обстоятельствах. И никогда особо не дорожил этой выдумкой. Если бы не Санта со своими блокнотами, у меня бы все подробности давным-давно вылетели из головы. Кое-что и так вылетело, а остаток оброс новыми выдумками: из моего Иллурана вышли отличные сказки для брата и соседских девчонок, которые повадились ко мне в мастерскую, приходится их как-то занимать, чтобы сидели смирно, да и мне так веселей, руки работают, язык мелет, я вообще не очень люблю подолгу молчать, ты знаешь.
– И вот какого черта, – говорит Кит. – И вот какого черта?! Если бы я был мечтателем, свихнувшимся на почве собственных несбыточных фантазий, это было бы печально, но понятно. И даже в некотором смысле справедливо. А так…
И вдруг умолкает, уставившись куда-то вдаль. Вероятно, в окно, которое у меня за спиной. За окном, по моим расчетам, сейчас должно быть затянутое тучами ночное небо; впрочем, тучи вполне могли успеть рассеяться, мы уже довольно долго сидим.
– Ладно, – наконец говорит Кит. – Ладно, так даже лучше. Все равно я не знал, как тебе объяснить, что со мной в последнее время происходит. А теперь можно просто показать. Смотри, они опять пришли.
– Кто – «они»? – спрашиваю я, поворачиваясь к окну.
Вопрос, впрочем, тут же снимается. На моем подоконнике сидят двое незнакомцев. Или незнакомок, кто их разберет. Ни бород, ни усов у них нет, волосы коротко острижены, а лица покрыты густым слоем черного театрального грима. Ну или просто краски. Шеи и уши при этом вполне обычного телесного цвета. Одеты они в невразумительные балахоны из плотного бархата, или чего-то в таком роде – один в зеленый, второй в лиловый. Вполне обычный маскарад, а о том, что я живу на восьмом этаже, сейчас лучше не вспоминать. К черту такие подробности. И вообще, может быть они промышленные альпинисты. Даже наверняка. Почему нет.
– И вот что с ними делать? – с мужественной флегматичностью обреченного спрашивает Кит.
Надеюсь, вопрос риторический.
– Ваше высочество, – говорит тот, что в зеленом. – Простите нас за назойливость. Но возможно, вы все-таки изменили свое решение? Вас очень ждут дома. Его Величество больше не сердится, а двенадцатая принцесса Юта плачет о вас каждый день.
Кайпиринья сердца
В два часа ночи окончательно поняла, что заснуть не удастся, да и смысла стараться уже не имеет, все равно в половине шестого вставать, встречать чертов поезд, чертовы документы, переданные с чертовым проводником.
Подумала: «Ладно, фигня, завтра суббота, днем посплю».
Примерно в два пятнадцать встала и пошла на кухню. Поставила чайник. Кофе. Кофе, кофе, кофе. Напиток богов и их скромных полуночных жриц в ритуальных серых пижамах с котятами.
Полезла в холодильник за молоком. И разочарованно охнула, обнаружив, что его осталось максимум на одну чашку. Забыла купить. Вот тупая корова. Что тут скажешь.
Ладно, ладно. Одна чашка кофе с молоком – на целых пятнадцать глотков больше, чем ни одной. Или даже на двадцать, если удастся растянуть удовольствие.
А потом, когда молока не останется ни капли…
Дураку ясно, что следует сделать потом.
Хвала всему, что в ней нуждается, в городе есть круглосуточный супермаркет. Почти в центре, почти рядом. Примерно полчаса неспешной ходьбы в один конец, и это гораздо лучше, чем если бы магазин был где-нибудь прямо за углом. Прогулка – идеальный способ скоротать остаток теплой летней ночи. Ну, то есть формально не летней пока, а майской. Но теплой, даже слишком, этого у нее не отнять.
Это было настолько лучше, чем клевать носом у экрана компьютера, что собралась буквально за пять минут, хотя обычно одевалась подолгу – не то чтобы тщательно, скорее бестолково, вечно выбирая между двумя слишком тонкими футболками или не по погоде теплыми кофтами, забывая то надеть лифчик, то снять пижамную майку; в любом случае, в последний момент выяснялось, что все не так, и приходилось начинать сначала.
