Сибирская Симфония - Андрей Валерьевич Скоробогатов
Начальник секретного отдела развел руками.
— Ничего не могу поделать — отдел секретный, иначе нельзя.
— Ясно, — повторил Фролыч, немного расстроившись. — А Дермидонтыча, значит, к себе забрали… Жалко, хороший сотрудник был, даром что пессимист. Слухи идут, что ему награду вручать будут, правда ли это?
— Возможно, — ответил Соломоныч и замолчал, отвернувшись. Он не любил всех «верхних» сотрудников и терпеть не мог, когда его расспрашивают о его работе и подчиненных.
— Водка, свежая водка! — заорал вошедший продавец с авоськами.
— Вам надо водки? — спросил Фролыч. — Мне вот не надо.
Соломоныч кивнул. Недостатка в горячительных напитках начальник секретного отдела не испытывал.
— А вы знаете, Соломоныч, что у нас учудили термоядерные наноинженеры? Резерфордыч с Селифонычем?
— Не знаю.
— Им привезли чудо-технику, вроде телевизера, которая показывает различные картинки. Так они вчера организовали платный показ изображений каких-то зарубежных мутантов, за водку и нефтяные акции пускали сотрудников на десять минут. После этого просмотра большинству сотрудников делалось нехорошо, у некоторых повысились кровяное давление и пульс. В конце концов кто-то догадался донести об этом двум майорам КГБ, которые вчера тут отирались. Те картинки посмотрели и сказали, что сибирякам смотреть на женщин не положено, технику изъяли, а Резерфордыча с Селифонычем завтра повезут в Застенки, на допрос. Я все голову ломаю, при чем здесь женщины, если женщины только в балете бывают, в телевизере?
— Не знаю, — повторил Соломоныч, он действительно не знал. Посмотрел в окно, и спохватившись, встал с места. — Ой, сейчас же моя остановка, мне пора выходить. До свидания, Феофан Фролыч.
— До свидания, Порфирий Соломоныч.
Дом начальника отдела, богато украшенный чугунной литой оградкой и скульптурами медведей, стоял прямо на главной улице. Отперев кодовый замок входной двери, Соломоныч забежал в избу, сбросил тулуп и сдвинул большую медвежью шкуру, закрывавшую пол спальни. Открыл люк, по шаткой деревянной лестнице спустился в глубокий погреб, согнувшись, пошел по длинному лазу вниз, мимо банок с соленьями и, наконец, подошел к узкой решетчатой двери.
Путь через сарай на территории НИИ был не единственной дорогой к подземному научному центру. Подобных потайных выходов строители проложили больше десятка, и большинство из них заканчивалось в погребах домов у сотрудников секретного отдела.
Лифт пришел через пару минут. Спустившись вниз, ученый вышел из прохода, замаскированного под кабинку туалета, и направился по коридорам научного центра, здороваясь с инженерами и лаборантами. Путь его закончился у двери с надписью «ИСПЫТАТЕЛЬ».
— Вы вернулись, Порфирий Соломоныч… — проговорил Иероним, поднимаясь с кушетки. — Что сказал Гермоген Гермогеныч про наши эксперименты? Все плохо?
— Ничего определенного не сказал, но выпустить тебя разрешил, — начальник отдела махнул рукой, приглашая испытателя выходить. — Идем, я провожу тебя через секретный выход. Пойдешь сейчас домой и будешь спать, утром я зайду и провожу тебя в Горсовет. Но учти — за тобой будут следить.
9. Дилемма
В этот вечер настроение у Иеронима было на удивление хорошим — ведь он вернулся домой. Играть грустные песни на балалайке не хотелось, поэтому он достал с верхней полки старую книгу с названием «Справочник Металлиста», том 7, и начал смотреть сложные чертежи заводских станков, режущих головок и таблицы удельной плотности металлов. Чтение столь увлекло сибиряка, что он за раз осилил сто двадцать страниц. Потом ученого потянуло ко сну, и он думал уже отдаться во власть Морфея, как вдруг в дверь постучали.
— Это я! — послышался голос Ипполитыча. — Выключай свою систему.
Ученый впустил диссидента, тот отряхнул тулуп от снега и спросил:
— Ты где пропадал эти два дня?
— Меня перевели в секретный отдел! — признался Иероним.
— Хм, интересно! — воскликнул Георгий и сел на стул. — У тебя появился доступ к государственной тайне?
— Ну, я бы не сказал… — замялся Дермидонтыч. — Я просто… Испытатель. Меня вызвал директор и заставил подписать бумагу, в присутствии двух майоров.
Ученый ожидал выслушать недовольство друга, ведь его сосед был противником существующего строя, но Ипполитыч кивнул.
— Нет, я тебя не стану осуждать. Такое могло случиться с каждым, а подписав, ты хотя бы ненадолго сохранил жизнь и свободу. Доставай алкоголь, сейчас мы это отметим.
Сибиряки выпили. У Иеронима сначала было ощущение, что друг что-то не договаривает, но после второй рюмки все подозрения улетучились.
— Я принял решение, Дермидонтыч. На неделе иду в горсовет, и буду просить, чтобы сына мне привезли, — признался Георгий. — Пора, мне уже почти пятьдесят лет, и мне нужно передать мой опыт борьбы за права, опыт инакомыслия молодому поколению.
Иероним обрадовался за друга. Все-таки, не каждый на такое решиться, отцом-воспитателем быть очень непросто.
— Я рад за тебя! — воскликнул Иероним, осушая рюмку.
— Да, и ещё — можешь поздравить меня, я закончил свой трактат, — с этими словами Георгий достал из-за пазухи толстую папку для бумаг. — Я готов отдать тебе его, но только на одну ночь. Мне хочется, чтобы ты проникся духом свободы, понимаешь меня? Завтра утром я повезу его на вокзал, там меня ждет товарищ, он в Сибирске проездом, с трактатом он отправится в Иркутск, в типографию.
— Спасибо тебе, Ипполитыч! — воскликнул Иероним. — Я с радостью прочитаю твой труд, только… я не уверен, что успею, потому что завтра меня опять забирают в отдел…
— Что за отдел? — поинтересовался Георгий.
— Он… секретный, этот отдел, — сказал Иероним. — Я… я не могу тебе рассказать, иначе меня расстреляют.
— Что значит — не можешь сказать? — нахмурился Ипполитыч. — Ты не только можешь, ты просто обязан мне сказать об этом! Наверняка ты стал участником бесчеловечных экспериментов, разработок нового, ужасного по своей мощи оружия, так?
— Ну, не совсем, я просто…
— Так вот! — перебил ученого диссидент. — Ты же с нами, со свободными сибиряками? Мы должны рассказать народу о всех фактах произвола военной диктатуры и разгула научной мысли, не стоит этого бояться! Говори, что там с тобой делали?
Иероним не знал, что ответить. С одной стороны, Георгий был другом, ему можно было доверять, и во многом их политические взгляды совпадали. Но с другой стороны — те подписанные бумажки и слова Соломоныча о том, что за ним будут следить… К тому же, он помнил свое состояние после приема
