Хмурое небо - Константин Станиславович Бобринёв
— Нет тут большого секрета. Рабочие, домашняя прислуга, рабы они повсюду, находясь на низшей ступени пищевой цепи Вельда, на них попросту не обращают внимание, но несмотря на свой статус — слухом они наделены также, как и другие. А добавка к скудному ужину делает их еще и крайне разговорчивыми.
— Спасибо, больше у меня нет вопросов. На входе стоит ренегат с грузчиками, там больше сотни килограммов смеси, за все товары и информацию, плюс с тебя блок сигарет и две плитки шоколада. Как тебе?
— Шоколада нет, могу дать две упаковки мятной жвачки, и с тебя в добавок полный магазин патронов в придачу. По рукам? — Николай протянул руку.
Почему-то этот жест с его стороны вызывал во мне некую неприязнь. Но обидеть его я никак не мог, уж очень непросто Трибунал налаживал с ним отношения. Я пожал руку в ответ.
— Тогда отправляй к нему товар, мой человек на месте передаст смесь, сейчас дам команду.
— Я понял, все, как всегда.
— Тебе кстати не нужна бумага писчая? Она же подойдет для печати.
— Моим покупателям нет потребности излагаться на бумаге, спроси у торговцев на главной улице, начни с Фила, он продает старые безделушки, статуэтки, картины, в общем искусство прошлого. И данная информация для тебя совершенно бесплатно, как лучшему клиенту! Заметь, этим стоит дорожить.
— Конечно, пока я приношу смесь и патроны.
— Ну разумеется.
Николай вызвал по проводному телефону еще одного амбала с горсткой доходяг. Получив простой инструктаж, погрузив артефакт и две книги, они отправились за обменным товаром, вскоре со мной по личному устройству связался ренегат, с котором я сверил предметы и затем дал добро на обмен.
Попрощавшись, окольными путями, соблюдая все предосторожности, я вернулся на центральную улицу, наполненную еще большим количеством народа. Минув десяток лавок, я наткнулся на лачугу, заставленную статуэтками и картинами, разной степени искусности. На прилавке под защитным стеклом приманивали взгляд золотые, серебряные и металлические украшения, некоторые переплетались узорами, на других был выбит какой-нибудь знак, еще одни украсили разноцветными камнями, некоторые символизировали довоенную веру — крест, полумесяц, барана с могучими рогами, какое-то ракообразное с клещами и острым хвостом, рыбу, и завершал коллекцию, человек разливающий воду, странный Бог, наверное, отвечал за осадки.
На стене позади лавочника висело 5 картин. На первой изображена девушка в теле. На второй мужчины, идущие друг за другом держась за плечо соседа или трость, они… точно! Слепые, первый из них уже упал и тянет за собой другого. Слепые ведут слепых, очень символично. Третья картина представляет собой непонятный мне набор красок, линий и фигур вперемешку. На четвертой увековечен нынешний предмет роскоши — ваза с фруктами. На пятой, огромной картине, прикрывающей собой большую часть задней стены помещения, художник запечатлел море, в его ужасающем и одновременно прекрасном величии. Изображение уже изрядно потрепалось, низ холста лежит на земле под слоем грязи, но не смотря на изъяны, картина воистину великолепна. Шторм только что разбил древний деревянный корабль, и моряки спасаются от пучины в последней надежде держаться за его обломок, который через несколько мгновений поглотит очередная волна, и на фоне всего этого пробивается через тучи солнечный свет, окрашивая небо дивными тонами.
— Че надо Трибунал? — оборвал мое погружение в картину торговец. — Покупай или вали отсюда, нечего глазеть, только покупателей распугиваешь!
— Ты должно быть Фил?
— И что с того? — не смотря на грубый тон, его лицо отчетливо передавало испуг, вызванный обращению по имени.
— Тебя интересует бумага, на которой можно писать?
— Покажи.
Я достал один лист.
— Держи.
— Если вся такая же чистая, то за каждые пять листов буду давать тебе один патрон.
— Отлично, а нет ли у тебя алкоголя?
— Ты имеешь ввиду самогон или нормальный алкоголь?
— Нормальный.
— В бар иди, у нас почти ничего не осталось, ждем поисковиков на следующей неделе. Ладно, хватит болтать, давай меняться.
За 1000 листов я получил 200 патронов. Весьма неплохая сделка.
— Фил, скажи кто написал ту картину с морем?
— С чем?
— С водой.
— Знать не знаю. Отец собирал весь этот хлам.
— А разве нигде не написано?
— Не все такие грамотные как ты. Смотри лучше, где-то я вроде видел надпись, если уж так интересно.
Я присмотрелся повнимательней и действительно есть, но из-за повреждений ее уже не разобрать.
— И какова ее цена?
— Не продается.
— Но почему? — неужели она может вызвать у этого болвана чувство прекрасного?
— Очень хороший материал, не пропускает холод, лучше, чем простая ткань, к тому же ее вид привлекает покупателей.
— То есть, ты хочешь сказать, она для тебя утеплитель?
— Ага, могу продать тебе поменьше, если у тебя в Новасити проблемы со сквозняками.
— И неужели не нашлось покупателя, готовым выставить за нее приемлемую цену?
— Как видишь. Я говорил отцу, нужно собирать оружие, патроны, технику, а он все твердил про какое-то наследие, дурень старый. Скоро выселят меня с центральной улицы с моими жалкими продажами, какой позор.
К этому времени я уже пересчитал патроны.
— Он говорил про наследие человечества. То, что тебе и таким же идиотам как ты не понять. Вами движет только желание насытить, удовлетворить свою плоть, пожрать, поспать, потрахаться, вот и весь твой круг интересов. И знаешь, ты бы прекрасно смотрелся в Новасити, там тебя бы приняли без особых проблем.
— Ты че сейчас назвал меня идиотом?!
— Ты только это и понял из моих слов?
— Ах ты паскуда! — торговец в гневе швырнул в меня стопку бумаги, я рефлекторно уклонился, пачка ударилась об тротуар и белоснежные листы разлетелись по земле. — Забирай свою сраную бумагу, давай сюда мои патроны!
— Ты хотел сказать свою бумагу и мои патроны? — мне доставляло удовольствие смотреть на его бессильный гнев. — Сделка состоялась. И я останусь при своем.
— Что!? Да как ты!? — его рука потянулась к кобуре.
— Помни о законе. — указал я на его оплошность, приготовившись в случае необходимости стрелять.
