Александр Полосин - Армагеддон был вчера
Не о чем спорить! Ибо при первом же взгляде на фигуру видно – Мастер любил Уту.
Не через двести лет, не художественным своим видением, нет – здесь и сейчас. Он видел и любил её живою.
И повиновался той же страсти, что двигала, наверное, Пигмалионом, молившим богов дать жизнь созданной им статуе. Мастер тоже хотел – нет, не оживить скульптуру. Но сделать из неё вторую живую Уту… Да, он хотел сделать её живою…
Во всяком случае, расположенные напротив фигуры маркграфа Германа и его супруги Реголинды нимало не пронизаны тем же духом жизни, реальности. Реголинда, разве что, и то чуть-чуть: продувная улыбающаяся физия, раскрепощённая поза. Рядом со своим мужичком, старательно изображающим святошу, похоже немножко на отражение жизни. Этакая лукавая польская мордашка! Типа наших полячек-студенток из соседнего общежития.
Но не рядом с Утой. Рядом с ней оба – так, достаточно условные портретики.
Значит, сон то был или неизвестное науке явление – но в нём было всё верно: Мастер её любил. И мечтал стать её рыцарем и даже, возможно, сложить голову за честь Прекрасной Дамы, – и не мог быть рыцарем, поскольку происхождение не давало ему такого права…
И всё же Мастер стал им! Он обессмертил свою любимую куда надёжнее, чем все те тысячи авантюристов, прикреплявших девичьи платки к шишакам своих шлемов. Свои чувства он сумел передать всем тем, кто спустя века смотрит на его работу.
И ещё одно сквозит в каменных чертах Уты. Отчаяние скульптора. Не только от того, что с замужеством судьба её была решена, и Мастеру не на что было больше надеяться.
И не от того, что её отделяла от него длинная феодальная лестница, которую тоже не преодолеть.
Нет, тут отчаяние ещё более глубокое. Здесь – тоска по неисполнимому… И потому он передал нам ещё одно.
Ненависть!
Чем дольше я смотрел на каменную Уту, тем скорее готов был наделить Эккехарда многими пороками, которых он, возможно, и не имел. И главное – я видел в нём всё то, что связывается у нас, русских, с немецким «натиском на Восток». Видел, как он вешает защитников славянских городов по Заале на воротах их собственных дворов, как сжигает детишек в ливонской языческой деревушке, как скачет по льду Чудского озера... Как на клацающем танке давит колонну беженцев из Смоленска…
Не знаю, каким был Эккехард на самом деле. И тем не менее, кажется, что знаю о нём всё. По тому, как его изобразил тот неизвестный подлинный автор скульптур.
И получается, что его ненависть не умерла, несмотря на тысячу лет разницы между нашими жизнями. Она теперь – во мне. И может ли быть более суровое мщение, чем вот это – сделать так, чтобы каждое новое поколение ненавидело твоего врага?
Моя сегодняшняя вражда к Эккехарду заложена ещё тогда – десять веков назад. Это ненависть Мастера к мужу его любимой передается мне. Ещё бы – ведь я тоже люблю Уту…
Через века я люблю её любовью того Мастера, что обожествлял свою повелительницу, тайно и страстно мечтая о ней. Он делал, возможно, только памятник своей великой и безнадежной любви, своей великой и бессильной ненависти. Но благодаря этому холодный камень стал тёплым и живым, словно человечекое тело.
Как помочь тебе, несчастный собрат мой по любви к недоступному? Века, тяжёлые, как могильные камни, пролегли между нами. Ты давно истлел в земле, не сохранилось даже твоего имени, мастер Рутгер. Отшумели жизни вашего поколения, ваши страсти и ваши горести, ваши войны и ваши победы, и никто теперь не помнит того, что вам казалось тогда столь важным.
У нас теперь свои страсти и свои горести, которые кажутся нам самым важным на свете. И вам никогда не дано узнать о них.
И всё же это ты, Мастер, перекинул мостик через холодную реку забвения, через века и границы, перекинул его напрямую в моё сердце! Мы оба любим одну и ту же женщину. И оба страдаем от невозможности выразить свою любовь ей самой. В этом – мост между нами, предком и потомком, немцем и русским.
Ты не умер, Мастер. Любовь твоя жива! И моя...
И надеюсь, что рано или поздно она снова решит заглянуть ко мне. В сон. Или в другое время.
Или в другое измерение…
Александр Гогин Хайре, Таис...Ты компьютер надолго занял? – поблёскивая очками с золотой оправой, жена вытащила из сумки увесистую пачку документов.
В очках она была строга и умилительна, прямо учительница начальных классов! Или старших, как в «Большой перемене».
– Компьютер. Занял. Надолго? – повторила она, не видя реакции.
– А? – наконец, опомнился я. – Да-да, конечно... Ну, ты ж знаешь...
Она скептически поджала губы. Иногда моё рабочее – и подчас ночное – время уходило на вразумление варварских полчищ…
– Ты ж знаешь, у меня работы – не-впро-во-рот... – делая ужасные глаза, развернулся я к ней вместе с креслом.
По вечерам я переписывал программный модуль для нашей бухгалтерии. Так, ничего особенного. Всё то же самое, но «с учетом пожеланий». Каждому же хочется увидеть своё... В результате, будьте любезны, целый фолиант поправок.
Честно пытаясь воплотить в жизнь сие, как я его называл, «потакание нечистому разуму», я чувствовал, как подчас мозги мои закипают. Тогда я тихонько, но очень грязно матерился, после чего нажимал alt-tab и переключался на «Героев». Или путешествовал по инету.
Ольга подошла как раз в такой момент. Известный «эффект начальства». Но, как девочка умная, она даже не взглянула на монитор.
«И слава богу, – благодарно подумал я. – Хоть ей ничего объяснять не надо».
– Ладно, – сказала Ольга. – Ильюша до завтра у бабушки, я на его месте поработаю. У нас там «Офис» есть?
Ильюше шесть, на выходные его забирает тёща – повоспитывать. В основном, нейтрализовать моё дурное влияние.
– Что? А-а... – я снова погрузился в белиберду исходника. – Да... найдёшь там... в главном меню... Найдёшь?!
– Попробую!
* * *Пятница. Вечер. Нормальные люди, как говорится, давно… Ну, жена работает, понятно – бизнесвуман, не показатель. Но я-то, я-то! Я что, проклятый?!
– Нет! – это я, кажется, даже сказал вслух. До того расчувствовался... Откупорив запотевшую баночку, я влил в себя прохладное пиво.
Нет, штамп, конечно, – как программист, так обязательно волосатый, в кедах и с пивом. Но что поделаешь... Зато как хорошо!
Лекарство вскоре подействовало. Ступор плавно съехал в сторонку, уступив место утончённо-возвышенному сибаритству. Из космического рассеяния вдруг вынырнула совершенно трезвая мысль: эти программы, языки, эти «дельфы» всякие, если приглядеться, поражают своей нелепостью... Своей неуместностью, бессмысленностью, а главное – ненужностью... Абсолютной бесполезностью – в такой тихий осенний вечер!
«Всё, – твёрдо сказал я себе. – Нафиг! Так можно и крякнуться...» Захотелось чего-то нового и необычного – нетрадиционного, что ли, в хорошем смысле... Секунд через двадцать я уже был в интернете.
В почте, среди спама, рекламной лабуды и жениной деловой переписки мелькнуло письмо с красивой картинкой. Заинтересовавшись, я отмотал назад.
Девушка. Лет двадцати пяти. Ничего такая, даже очень... Блондиночка с прической a la Таис Афинская – матовая кожа, шикарные волосы, недурственные пропорции... Хм, очень недурственные!
Собственно, почему Таис? Откуда, спрашивается, у гречанки белокурые локоны, а? А вот... Юношеские грёзы.
Отказать юношеским грёзам человек не в силах. И я положил бесстыдную ладошку курсора на её ослепительную грудь...
* * *В гаме и суете виртуального кафе она выделялась... Какой-то незапятнанностью, что ли... Она листала страницы чата и ничего не говорила, а только слушала и помечала строчки красивым словом «Thais». Будто коротала время в ожидании.
Как стал делать и я, зарегистрировавшись Лунным Светом. Она заговорила первой...
– Свет, ты заберёшь меня отсюда? – были её слова. Я чуть не поперхнулся пивом... Смело!
Конечно, это мог быть и старый извращенец – виртуальный трансвестит; противный, слюнявый, с трясущимися руками. Но в её вопросе, мне показалось, было столько грусти и одиночества, столько наивной чистоты, что я повёлся... что я безоговорочно ей поверил. И на миг даже растерялся.
«А как же Ольга? – смущённо задал я сам себе вопрос. – Ольга – жена моя, мать моих детей?..»
И сам себе ответил: «Да ладно уж! Это ж все, право слово, понарошку...» Неубедительно ответил – ох, неубедительно! Но сегодня, видимо, день такой. Сегодня мне можно всё! Раз уж меня ведет сам рок... А иначе откуда столько совпадений – Дельфы, Таис, настроение, пиво в холодильнике? Нет, такое не может быть случайностью. И это меняет дело. Ибо уж Он-то ведает, что творит?
И, лихо открыв вторую банку, я решительно ответил:
– Конечно, милая! Я за тобой и пришёл…
Мы заказали отдельный альков, чтобы быть подальше от посторонних.
