Андрей Лазарчук - Любовь и свобода
— Я бы ушла уже сегодня, — сказала Илли.
— Пешком мы много не унесём, — сказал Гас.
— И не надо, — сказала Илли. — Зато… В общем, возьмём только оружие. И… ну, немного еды. И всё.
— Я бы тоже ушла, — зябко сказала Зее. — Мне тут совсем перестало нравиться.
— Скоро ночь, — напомнил Лимон.
— Да, — сказала Илли. — И всё равно — давайте пойдём, а?
Лимон думал. Мысли ворочались плохо.
— Давайте вот что, — сказал он. — Давайте сегодня просто отойдём, станем лагерем. Ну, хотя бы возле ручья. Будем дежурить. А завтра, я думаю, Порох вернётся — тогда погрузимся и поедем в санаторий. Годится?
— А тут на ночь всё побросаем, что ли? — спросил Гас.
— Ну… чем-то придётся рискнуть. Или жратвой… или нами самими. Решайте.
— Командир прав, — авторитетно заявил Шило.
— Возражений не имею, — сказал Гас.
— Ну… видимо, всё так, — неуверенно сказала Илли. — Всё равно мне что-то не нравится. Наверное…
— Что?
— Не знаю. Что-то свербит.
— Почеши, — сказал Шило — и успел отскочить.
— Шило, — сказал Лимон. — О серьёзном речь.
— Я и так всё время молчу, — сказал Шило.
— Иди собирайся, — сказал Лимон. — Через полчаса выступаем.
Они выступили через час — тащить всё оружие на себе оказалось невозможно, но Шило придумал блестящий выход… Всяко получалось, что сегодня его день.
К ручью пришли уже с наступлением темноты.
— Костёр не разводим, — сказал Лимон негромко. — И фонарями тоже по сторонам не особенно. Дежурим по полтора часа — Зее, Шило, Гас, я, Илли. Утром… Ладно, утром и решим. Теперь быстро спать. Плёнку на землю, укрыться тоже плёнкой…
Он коротко пробежал лучом фонарика по выбранному месту — всё правильно, ровная площадка неподалёку от кострища, — распределил, кто где будет лежать, проследил, как укладываются бойцы, прошёлся вместе с Зее по тропке часового (нет ли каких препятствий? Не хрустнет ли ветка под ногами?)…
— Хватит уже, — сердито сказала Зее. — Не маленькие, справимся. Вон тебе как сегодня досталось. Дольше всех включался.
Это было так. Остальные перенесли удары непонятного оружия куда легче, а Шило так и вообще мало что почувствовал.
— Хорошо, — пробормотал Лимон, забрался под край плёнки, прижался спиной к чьим-то острым коленкам — и пропал для всего на свете.
Ему приснились отец и мать: сначала они пытались подстричь Шило наголо солдатской парикмахерской машинкой, Шило шипел, вертелся и вырывался, — а потом вдруг стали ругаться меж собой, всё страшнее и страшнее, и когда Лимон полез их разнимать и мирить, мать махнула рукой и ударила его в лоб этой самой машинкой. Полыхнуло голубоватое пламя…
Элу Мичеду, класс 5-й «синий»
«Как я провёл лето» сочинение
Сочинение № 8 из 12
Новерно, это последе сочинение. Мне кажется уже больше ничего небудит. Наша гимназия сгорела. Её сожгли. Я видил сам кто это делал. Я не знаю зачем. Я раньше сам думал: хоть бы её сжечь. А теперь так не думаю. Я даже думал что заплачу. Мы были совсем глупые и ничего не понемали.
Сейчас я закончу это сочененеие и мы пойдём в горы к пограничникам. Мы это я, Шиху Ремис, Эмин Цезука и вожатый Дачу Трам. Я боюс что, Трам не дойдёт. Но всёравно. Мне и Траму нужно уходить из города потому что деревенские говорят что нас нужно убить. То есть они не знают что мы ето мы, но нас могут выдать ребята из реального училища с которыми, мы их хотели поставить охранять мост а, они отказались. И ещё Морк Бадл, он из нашай гимназии старшего класса, выпускного, но не закончил, не сдал экзамин. Он собрал тех кто, хочет как деревенские. Но не работать на фермах а, грабить вместе с ихними. Я чуть не застрелил его и жалею что, Вожатый Трам вмешался и не дал. Я бы застрелил и не мучался. Я не знаю что, они хотят ещё грабить, ничего не осталось. Каждый день из города караван машин, до верху.
Всё. Меня зовут, мы уходем.
Конец соченения № 8
Глава пятнадцатая
Лимон очнулся и попытался вскочить, но понял, что неподвижен. Он вообще не чувствовал ни рук, ни ног, ни остального тела. Будто его придавило мягкими тяжёлыми мешками. Было абсолютно темно, но хотя бы лицо и глаза он чувствовал, и лицом и веками он сразу ощутил плотно натянутую тряпку, вонючую и заскорузлую, и это странным образом успокоило: Лимон не запаниковал, не закричал и не задёргался, а замер и стал вспоминать, что случилось, но ничего не вспомнил. Уснул… и всё. Он попытался сосредоточиться на руках, пошевелить пальцами — но добрался только до локтей, туго стянутых за спиной. Он представил себе, что будет, когда верёвку разрежут (он понял уже, что лежит на земле связанный по рукам и ногам, с мешком на голове, но вроде бы без кляпа) — и даже застонал от предчувствия той боли.
И тут же получил резкий удар по рёбрам.
Лимон дёрнулся, но промолчал.
— Ты чего, Тапа? — спросил незнакомый голос.
— Да вот… очнулся, а притворяется, джакч, — сказал другой незнакомый голос, по звучанию совсем детский.
— Очнулся — хорошо. Вон уже как раз Тич едет…
Лимон ничего не услышал, но почувствовал, что земля подрагивает. Неизвестный Тич ехал на чём-то увесистом.
Потом Лимона рывком посадили и содрали с головы мешковину. Было светло, но глаза засорились, чесались, всё кругом расплывалось. Видно было, что рядом стоят и ходят несколько человек. Зато стало нормально слышно. Подъехал трактор с бортовым прицепом. Из прицепа выпрыгнуло ещё несколько человек, потом один — огромный — выбрался из кабины.
— Ну, много вы тут наоколачивали? — жирным басом спросил он.
— Да вот, Тич, — в детском голосе кишели заискивающие нотки, — трое живых всего… тут как получилось…
— А остальные?
— Пацан убежал, не догнали, а девка… в общем, пока Мису её пялил, она у него пистоль попыталась вытащить… ну и вот. Хорошо, я вовремя заметил…
— Ты, Тапа, глазастый, — с непонятной интонацией сказал Тич. — И всё ты успеваешь заметить. Как нарочно, а?
— И ничего не нарочно! — заорал вдруг Тапа. — Ты всегда меня подозревать теперь будешь, да? Мне теперь что, обосраться и не жить? Ты так, да?!.
— Уймись, малявка, — сказал Тич. — Давайте грузите этих. Полезного чего нашли?
— Нашли, но мало, — сказал кто-то ещё — кажется, тот, кто поднял Лимона и снял с него мешок. — Четыре ствола, но патронов всего ничего… ну и жратвы чуток. А так… мелочь.
— Откуда они?
— Да из города, откуда ещё. На охоту пошли…
— Ну да, а кабаны шустрее оказались, ха. Не спрашивал, этих пандейцев не видели случаем?
— Спрашивал. Видели. И даже отогнали.
— Ну!..
— Вроде как тот пацан, что утёк, гранату успел бросить. Никого не зацепил, но спугнул.
— Интересный пацан. Надо бы его добыть всё-таки. Может, пригодится.
— Добудем, Тич. Куда он денется? Жрать захочет — придёт…
Тем временем Лимона ухватили под мышки и за ноги, подтащили к прицепу со стороны откинутого борта — и, качнув, бросили на обитый жестью настил. Он прокатился мордой по скользкому, забрыкался, повернулся на бок, даже попытался сесть. Верёвки дико впились в кожу. Трое живых, подумал он. А Шило, похоже, ушёл. Это хорошо…
Он пытался проморгаться, но становилось только хуже.
— Эй, — сказал кто-то рядом. — У парня руки уже почернели. Хрена ли так затягивать?
— Учи, падла, — и звук удара. — Хе, действительно. Кто так вяжет, овцелюбы? Ну-ка дай-ка сюда…
Лимона снова сунули мордой в скользкую вонючую жесть, но верёвки вдруг лопнули — и на локтях, и на коленях. Потом руки вообще упали по обе стороны от туловища — чужие и неживые. И ноги разъехались… Лимона рывком перевернули, посадили спиной к борту. Сам он мог только крутить головой. Сильные руки пропустили толстую верёвку у него под мышками, вокруг груди — и, похоже, закрепили где-то сзади.
— Ну, парень, молись, чтобы ничего у тебя не отвалилось, — сказал всё тот голос.
Потом борт захлопнули, мотор взревел — в прицепе тут же завоняло соляркой — и трактор неторопливо покатил куда-то.
— Ты шевели руками, шевели, — сказал кто-то рядом.
— Я не могу, — сказал Лимон. — Я их не чувствую. Вы можете протереть мне глаза?
— Нечем.
— Просто рукой.
— Не стоит. Всё грязное. Тут не на что смотреть.
— Ребята, кто со мной? Гас? Илли?
— Илли зарезали, — сказал издали кто-то хрипло.
— Ты кто? Не могу узнать.
— Я Зее.
— А Гас? Шило?
— Гас без сознания. А Шило сбежал. Сначала уснул, потом сбежал…
— Это он дежурил?
— Да.
И тут руки Лимона начали как будто оттаивать. Он знал, что будет больно, но не думал, что настолько…
Когда их выгружали, он уже мог стоять, но ещё не мог хвататься руками — пальцы были чужими.
Здесь, куда их привезли, раньше держали какую-то фермерскую технику. Об этом говорили широкие и высокие ворота сарая, характерный запах копоти и смазки, сваленные в углу грубые колёсные диски без шин… Прочее железо предусмотрительно прибрали. Под стенами кое-где была набросана солома, прикрытая каким-то тряпьём. Сильно избитых уложили туда, остальные расположились как попало.
