Дмитрий Григорьев - Кровь или семьдесят два часа

— Я не переживу, если мне придется уйти и потерять сразу все, — тихо всхлипывала Вика, прикрыв рот ладошкой, чтобы не услышал водитель. — Ну почему я такая невезучая? Страхи ее оказались напрасны. Увольнять ее не стали, а назначили главной по комплектованию медицинских чемоданчиков и посадили в комнату с австралийским названием «Сумочная». Работа, конечно, была не творческая, но зато с людьми, да еще с какими! Что ни врач, то уникум, что ни фельдшер, то самородок, ну, а о медбратьях вообще разговор особый. Недаром один из них стал киноартистом, а затем и режиссером. А самое главное, ее Димка был рядом.

Но, к несчастью, похоже, она засвети макологом, и выдала себя черным сестрам. А иначе как можно было объяснить, что она вдруг, как магнит, стала притягивать неприятности к себе и своим близким. Попал под раздачу и ее любимый.

«А еще говорят, что бомба два раза в одно и то же место не падает, — сокрушалась Вика. — Ведь досталось уже мне», — в том, что они с Димой были уже одно целое, она не сомневалась Да и на подстанции их уже кроме как Вича и Дича не называли.

Виной неприятностей Дичи стал остаточный принцип финансирования медицины. Их подстанция была единственной в городе, не имеющей цивилизованного туалета. Дежурная фраза «удобства во дворе» коротко и ясно описывала забытую на окраине мегаполиса подстанцию-падчерицу. В знак протеста мужской персонал показывал администрации еженощную фигу в кармане. А точнее, не фигу и не совсем в кармане. Мужчины подстанции по давно заведенной традиции ночами мочились под окнами заведующего. Просто так это делать было неинтересно, поэтому они соревновались, чья струя выше. Были среди них рекордсмены, которые добивали до самого подоконника, оставляя желтые брызги на окне начальства. Однажды ночью, вернувшись с вызова, Дича со своим водителем начали соревноваться в дальноструйности. Молодой специалист так увлекся подбором наиболее эффективного угла атаки струи, что не заметил, как кто-то вышел на улицу и застал его за этим интереснейшим занятием. Более проворный водитель успел шмыгнуть за угол, а беспечный Дича попался на глаза не кому-нибудь, а главной стукачке подстанции. Утром об этом шушукались все, но, как ни странно, суточная смена бригад прошла без эксцессов. Дича с Вичей успокоились и ушли домой. Но как говорят китайцы — огонь под бумагой не спрячешь. Через день Диче позвонил тот самый водитель и предупредил о том, что заведующий рвет и мечет и что грядущие санкции не за горами.

— Тебе лучше здесь не появляться, — посоветовал он. — Скажи, что заболел, и отсидись дома, пока все не уляжется.

— Не переживай, — успокоила его Вича. — Как придем на работу, ты иди в водительскую комнату, а я посмотрю, в каком настроении начальство, и дам тебе знать.

Так и сделали. Она выждала, пока заведующий останется один, и вошла к нему в кабинет под предлогом сверки журналов наркотических средств. После визита Вичи начальник долго не показывался. Из-за его отсутствия начало пересменки задерживалось. Когда шеф наконец появился, он не проронил ни единого слова. Без его обычных желчных замечаний бригады быстро отчитались за прошедшие сутки и потерянное время было наверстано. Последняя бригада отрапортовала, и в холле повисла неловкая тишина. Никто не хотел первым покидать собрание, все замерли в нервном ожидании. К счастью, по громкой связи сообщили о поступившем вызове, и жизнь потекла дальше.

Заведующий скрылся в своем кабинете и просидел там до обеда. Когда он наконец появился в комнате отдыха, на его лице была скорбь всего еврейского народа. Он бесцеремонно прервал послеобеденный перекур и попросил одного из врачей сделать ему кардиограмму. Часом позже, сказавшись больным, он оставил вверенный ему коллектив на самоуправление и уехал домой.

— Что там, на кардиограмме? — пытали на кухне счастливчика.

— Да ничего там нет, — отмахивался тот, — просто аллергия на работу.

На следующий день начальник взял больничный. Участковый терапевт поверил коллеге на слово и дал ему отдохнуть недельку. Но ни через неделю, ни через месяц шеф так и не появился. Забота о собственном здоровье теперь занимала все его мысли. У него началась болезнь многих студентов третьего курса мединститута. Каждый день он находил у себя новые заболевания и уже стал подумывать о преждевременной пенсии по состоянию подорванного тяжелой работой здоровья.

Не смотря на ранний час, жизнь в приемном покое кипела.

Парамедики сновали по коридору доставляя новых больных.

Смотровые боксы были наперечет и вскоре перед Дичей, все еще державшим Вичину руку, выросли два санитара с каталкой.

Они отвезли спасенную пациентку в палату интенсивной терапии. Проведя поверхностный осмотр, дежурный врач стал тут же оформлять документы по неотложной транспортировке: «Мы переводим ее под наблюдение вашего лечащего доктора в Балтимор. Как только бумаги будут готовы, за ней приедет транспортная бригада из больницы имени Хопкинса».

«Все это очень странно, — забеспокоился Дича. — Откуда взялись такие расторопность и рвение? Ведь я даже не заикался о переводе…» Он недоумевал, вспоминая, какие препоны им чинили год назад. В прошлом декабре, уже начиная с приемного покоя, дежурный пульмонолог отказывался звонить лечащему врачу Вичи. Сначала он ссылался на занятость, а ближе к ночи — на неурочный час. Тогда Вичу промурыжили до утра, а когда отговорки про неурочный час стали неактуальны, сменилась дежурная бригада. Новый доктор сказал, что ему про перевод в Балтимор ничего не известно, и их мытарства в приемном покое продолжались до полудня. Потом Вичу подняли в кардиологическую реанимацию, потому что в пульмонологической якобы не было мест. И лишь спустя два часа они наконец-то попали в палату интенсивной терапии, специализирующуюся по легочным заболеваниям.

«Что за неорганизованность? — удивлялся тогда Дича. — Неужели нельзя было переждать эти два часа в приемном покое и не болтаться с отделения на отделение?» Ситуация прояснилась сама собой, когда стали приходить счета из лечебницы. Как оказалось, это была организованная неорганизованность, в результате которой каждое отделение выставило свой счет за оказание медицинских услуг. И хотя страховая компания покрывала восемьдесят процентов расходов, остающаяся сумма получилась довольно приличной. Дича решил лишний раз жену не расстраивать и не показал ей пугающие цифры.

— Сколько там? — нервно спросила Вича, увидев почтовый конверт из больницы и грустно пошутила: «Напиши им, что я запла когда пойду работать».

Она всегда переживала за дыры в семейном бюджете, которые пробивали ее медицинские расходы. Вича частенько прятала от мужа счета от врачей, а то и просто выкидывала, благо почту приносили, когда Дича был на работе. А научил ее этому несложному трюку сосед.

— Что они могут тебе сделать? — учил ее Шура. — Только вычесть из твоей зарплаты, которой нет.

Но в этом конкретном случае были праведные пути, чтобы поставить зарвавшихся деляг от медицины на место.

— Не на того напали, — успокоил ее Дича. — На то мы и живем в стране, где права каждого защищены, — он уже прикидывал в голове текст апелляции.

Бумажную войну с потерявшей стыд лечебницей они выиграли. Больнице пришлось признать необоснованность своих действий и поубавить безмерные аппетиты.

«Не иначе, эта история сыграла какую-то роль, и нас хотят перевести без задержки», — успокоился Дича, не подозревая, что причина такой расторопности была гораздо глубже и страшнее.

Транспортная бригада из Хопкинса не заставила себя долго ждать. Вичу переключили к портативному аппарату искусственного дыхания, и легкую как пушинка пациентку без труда переложили на жесткую каталку, привезенную из реанимобиля.

* * *

Жесткие доски неприятно давили на спину и не давали Виче задремать. Она была снова на даче со своим любимым Дичей. Они совсем недавно пришли к озеру, чтобы немного позагорать на дощатых мостках. Дича разомлел под лучами ласкового солнца и уже мерно посапывал. Она же все никак не могла поудобней устроиться. Ее спину почти сразу же начало саднить. Худенькое тело Вичи не выдерживало долгого лежания на жестком настиле. Она повернулась на бок и положила голову на Дичино плечо. Ее взгляд уперся в жуткий рубец на его груди.

Она нежно провела но нему пальцем и помянула недобрым словом хирурга за топорную работу. Конечно, она знала, когда оперируют на открытом сердце, никто не заботится о внешнем виде шва. Да и зашивает разрез обычно не кардиохирург, а его ассистенты. Но все равно могли бы быть и поаккуратней.

Дича, как и она сама, успел вдоволь проболтался по больницам. Наверное, поэтому они так хорошо и понимали друг друга.

Их взгляд на жизнь отличался от взгляда здоровых людей. Они не загадывали далеко вперед и дорожили каждым моментом настоящего. Однако, были в частых посещениях больниц и свои плюсы. Близкое общение с разными людьми сделало их кругозор шире и богаче по сравнению с теми, кто вращался в одних и тех же компаниях. А об услышанных в больничных палатах историях и анекдотах даже говорить не приходится. Ее Дича был просто кладезем народного фольклора. С ним долгие поездки на электричках не были изматывающе скучными. Вича вспомнила, как они в первый раз вместе добирались до дачи своим ходом. К тому времени она уже давно не ездила на электричках. В их семье появился автомобиль, и пригородные поезда остались в детских воспоминаниях. Но в этот раз они хотели побыть на даче одни и поехали на перекладных. Вича помнила название ближайшего к даче железнодорожного узла, где они и вышли. Оглядевшись, она поняла, что ошиблась.