Геннадий Якушин - Волк
Овацией приветствует стадион появление в центральной ложе руководителей Коммунистической партии, Советского правительства Н. С. Хрущева, Л. И. Брежнева, Н. И. Булганина, М. А. Суслова, Г. К. Жукова, К. И. Ворошилова, Е. А. Фурцеву, Н. М. Шверника, И. Н. Поспелова, А. И. Кириленко, К. Т. Мазурова, М. Г. Первухина.
Света обращает мое внимание на южную трибуну. Там на площадке под огромным табло вскидывают свои трубы фанфаристы. Разливается мелодия позывных. Эхом откликаются фанфаристы с противоположной площадки на северной трибуне. И вдруг все головы на стадионе поворачиваются к юго-восточным воротам. Я вижу, как оттуда выходит группа юношей и девушек с длинными полотнищами в пять цветов. За ними появляется первая колонна знаменосцев. Трепещут на ветру белые полотнища с фестивальной эмблемой. А вслед за ними такое пестрое разноцветье, что в первое мгновение мои глаза слепнут от обилия красок. Это выносят огромные шелковые флаги всех стран-участниц фестиваля.
Мы со Светой, как и весь стадион, громко аплодируем и кричим: «Ура!» На беговую дорожку вступает делегация Австралии, за ней Австрии. Мы горячо встречаем молодежь непокоренного Алжира, мужественно борющегося за свою национальную независимость. С песнями и танцами, в красочных костюмах проходят юноши и девушки Албании и Аргентины. И вдруг по стадиону прокатывается волна смеха, переходящего в хохот. Под звуки барабанов, прыгая и кривляясь, как обезьяны, идет Черная Африка. И хоть мы со Светой сочувствуем угнетенным неграм, но тоже не можем удержаться от смеха. Уважительными аплодисментами мы встречаем красивых и стройных посланцев дружественного нам Афганистана. Вдруг все присутствующие на стадионе встают и бурными аплодисментами приветствуют делегацию Венгрии.
Позднее в «Комсомолке» я прочитаю, что вместе с лучшими молодыми производственниками, артистами, спортсменами венгерская молодежь послала в Москву своих героев, которые особо отличились в борьбе с врагами народной Венгрии в дни прошлогоднего фашистского путча. Всего же, как писала эта газета, к нам приехало 34 тысячи юношей и девушек из 131 страны. 46 стран прислали молодых спортсменов, 3600 из них участвовали в спортивных соревнованиях. В Москве прошло 700 концертов, 21 художественный конкурс, 24 встречи по профессиям, 15 — по интересам и сотни встреч между делегациями. Почему я привожу газетные данные? Да потому, что я этого ничего не видел. Я работал на заводе и участвовал в концертах. Когда мне было бегать по Москве! Было и другое.
В один из дней, после работы, я выхожу из метро «Киевская» и, проходя мимо гостиницы «Днепр», слышу оклик. Из табачного киоска, высунув голову наружу, мне машет Димка Назаров. Он живет в нашем доме на втором этаже в четвертом подъезде. Я направляюсь к нему, но меня опережает какой-то парень. Он просит продать ему десять упаковок сигарет «Дукат». Произношение выдает в нем иностранца. Димка категорически ему отказывает. Парень поворачивается ко мне и на довольно сносном русском объясняет, что у нас, по сравнению с Англией, курево много дешевле. И у него будет прибыль, если он дома перепродаст эти сигареты. Я интересуюсь, откуда он знает русский. Парень объясняет, что его родители русские, то есть не совсем русские. Они евреи, но русские евреи. Он воспользовался фестивалем, чтобы побывать на их родине.
— Дим, — смеюсь я, — продай ты ему сигареты. Он русский, хотя и еврей.
— Ну, если русский, хотя и еврей, то ладно, — хохочет Назаров.
Я отхожу от киоска уже метров на десять, если не на пятнадцать, когда меня догоняет тот самый русский, хотя и еврей. В ответ на мою доброту он предлагает дело, которое позволит и мне заработать.
— А что за дело? — спрашиваю я.
— Вещи продать, фунты, доллары. Я — Джон, — представляется он. — Есть еще Гарри и два других человека. Вам пять процентов. Как вас звать?
— Гена, — представляюсь я. — Давай на «ты». Ты хочешь, чтобы я продал вещи, поменял доллары на рубли тебе и трем твоим корешам за пять процентов от прибыли? Я правильно понял?
— Да, — подтверждает Джон.
— Не выйдет, — заявляю я.
— Но это хорошая цена, — возражает англичанин.
— Знаешь что, прежде чем договариваться, давай посмотрим товар, — иду я на перемирие.
— Пошли в отель, — говорит Джон.
— Кто же меня туда пустит? Сделаем так. Ты со своими корешами жди меня здесь же у киоска часов в шесть. Я отвезу вас на хату к одной девочке. Там и посмотрим ваши шмотки, подумаем, как обменять доллары. Прикинем и цену моего труда.
— Хорошо! — одобрительно улыбается Джон.
Расставшись с англичанином, я сажусь на 2-й троллейбус и еду к Стопарику. Пока я толком не осознаю, что делаю, зачем еду к Лоре, но меня уже ведет что-то, не поддающееся сознанию, ведет и заставляет действовать.
Стопарик оказывается дома. Я, не раскрывая предысторию, говорю ей:
— После шести вечера будь дома. Я привезу четырех бобров. У них шмотки, валюта. Они англичане. Приготовь девочек, свои сумки, чемоданы. Когда повезете шмотки на место, распределите их между всеми, чтобы не вызывать подозрения. Здесь бобров стричь не станем, а то и нас заметут. Бабка, когда квартиру сдавала, твой паспорт смотрела?
— А она его у меня забрала, — пугается Лора.
— Чего ты? Он же все равно фальшивый, — успокаиваю ее я.
— А у меня другого нет, — говорит печально Стопарик.
— Вернет, когда комнату оплатишь. И на всякий случай запомни! Здесь англичане были, чтобы с девочками позабавиться. А вещички приносили как плату этим девочкам. Поняла?
— Поняла! — восторженно глядит на меня Лора.
— Я привожу бобров и сразу же ухожу. Дальше ты знаешь лучше меня, что делать. — И потом я говорю то, что родилось во мне сию секунду, чего не загадывал, о чем и не помышлял: — Бобров с валютой и шмотками доставите к девяти вечера в колхозную чайную, что у Дорогомиловского рынка.
Вечером в половине девятого я уже в чайной. Сажусь за столик и окидываю взглядом зал. Я здесь не был месяца три. А раньше на подмостках этого зала я появлялся частенько. Кира Николаевна, по прозвищу Сова, неплохо подготовила свое заведение к фестивалю. Все сделано под русский стиль. Стены и потолок расписаны сценками из сказок. Наличники и карнизы дверей и окон — резные. Обслуживающий персонал в национальных костюмах. Хорошо смотрятся в красных рубахах и сапогах официанты. Каждый из них работает у Киры Николаевны не менее чем десять лет. В войну они были нашими диверсантами или разведчиками. Сова не любит иметь дело с милицией.
Минут через двадцать появляются англичане с четырьмя привлекательными девахами. Каждый из этой компании несет небольшой чемодан или сумку. Они садятся так, чтобы я был у них на виду, и заказывают пирог с начинкой из баранины, копченую осетрину и квас. Едят они, чувствуется, с великим удовольствием. Впрочем, чуда здесь нет. Сова всегда держит отменных поваров, а пища готовится у нее только из свежих продуктов. Последнее вполне естественно, так как чайная и гостиница при ней — составная часть рынка. Вскоре подходят Чернокнижник с Кабаном. Я их известил о предстоящем деле где-то около восьми вечера. Они садятся за мой столик. Чернокнижник говорит:
— Покажите бобров.
Я киваю на столики, где разместились иностранцы:
— Видите, слева от вас. Их четверо. Сидят с нашими девочками попарно.
— Точно попарно. Я вижу, — кровожадно лыбится Кабан.
— Вы уверены, что они не пустые? — спрашивает Чернокнижник.
— На двести процентов! — отвечаю я. — Паковали их как раз те девочки, что сейчас с ними.
— Что, паковали эти самые девки? Ну вы артист! А что у них есть конкретно? — продолжает меня расспрашивать Чернокнижник.
— Обычный для иностранца набор: валюта и шмотки. Что еще может быть у них? Правда, у этих есть и более интересный товар, — на ходу придумываю я, — швейцарские часы и ковбойские колеса. С носка и пятки металлом отделаны. Вопросы еще есть? — привстаю я за столом.
— Пока нет. Ну и нюх у вас, Волк, позавидуешь, — растягивая слова, выносит заключение Чернокнижник.
— Тогда я линяю. Я свое дело сделал, — заявляю я.
— Опять линяешь?! — взрывается Кабан.
— Я в свидетелях не хожу. Я не Ундол, со мной такие штучки не пройдут. Сам ляжешь. А твой процент с товара мне достанется, — сквозь зубы цежу я.
— Не психуй, Волк, и ты, Кабан, осади. Чего не бывает, — успокаивает нас Чернокнижник. — Но в этот раз, Волк, вам придется остаться. Мы не знаем этого заведения. Не знаем, как к нам отнесутся, если мы будем стричь здесь бобров, а вы в нем свой. Сову, хозяйку, лично знаете. С ее младшим братом в школе номер пятьдесят пять за одной партой сидели. Оркестр ваш здесь играет, вы поете и пляшете. Не так ли?
— Вы меня не поразите своей осведомленностью, — заявляю я. — Такую информацию обо мне вам любой пацан с нашего двора даст. Насчет заведения, то мне до фонаря было, какое. («Вот сволочь, всего час у него был, а он успел все вынюхать! Идиот! И вынюхивать не надо было. Кабан же все знает!» — ворчу я зло про себя.) А касательно того, как к вам отнесутся здесь, то на это я не подписывался.
