Павел Иевлев - Телефон Господень
- Да ладно... – начал примирительно водитель, но его прервал гулкий, разносящийся как бы отовсюду колокольный звон.
«Бамммм! Бамммм! Бамммм!»
- Все,- обреченно сказал водитель, - Не успел!
- И что? – спросил осторожно Гуев
- И все... Ой, что сейчас будет...
Несколько секунд ничего не происходило, только раскатывалась над трассой гулкая после колокольного удара тишина. Потом в воздухе замерцал, наливаясь светящейся синевой, большой прямоугольник. Остолбеневший гаишник неожиданно понял, что перед ним соткался из воздуха тонкий как кисея телеэкран, за которым маячила Большая Кремлевская Елка и стоящий рядом с ней Президент – традиционно, несмотря на мороз, с непокрытой головой. К своему ужасу, Гуев понял, что Гарант смотрит сквозь открытое окно экрана прямо на него.
- Та-ак... – сказал Президент тоном, не обещающим ничего хорошего, - Это вы, прапорщик Гуев, срываете проведение всенародного Нового Года?
Гуев открыл рот, но сказать ничего не сумел – дыхание перехватило.
- У меня, можно сказать, первое новогоднее обращение к народу, а вы что делаете? Миллионы людей сидят, налив шампанское, смотрят на экран, я речь сказал, а где куранты? Нет курантов! Прапорщик Гуев помешал! Да вы у меня будете движение оленьих упряжек на Чукотке регулировать! С ездовых собак штрафы брать вяленой рыбой!
Тут, к ужасу Григория, потеснив Президента, в экран втиснулся горячо любимый народом Премьер. Посмотрев на гаишника холодными голубыми глазами, он сказал тихо, но внятно:
- Добрый ты, Дима... Да я его своими руками в сортире замочу! Есть у тебя там сортир, прапор?
- Е...Есть... – затрясся гаишник, обмирая от ужаса, - Нн... нна ууулице...
- Вот и иди туда, готовься, - твердо сказал Премьер
Григорий внезапно почувствовал, что в сортир ему действительно надо. Прямо сейчас. Ой, нет – кажется, уже не надо...
И тут над пустынной ночной трассой разнесся звон колокольчиков, деревья осветились новогодними гирляндами и вокруг сильно запахало хвоей, мандаринами и, почему-то, слегка перегаром... Обернувшись, Гуев увидел, что рядом с кузовом грузовика стоит огромного роста бородатый дед в синей долгополой шубе и гладит желтого бычка по лобастой кучерявой голове. Возле него, подбоченившись, играла длинной косой сногсшибательная румяная блондинка в расшитом снежинками голубом коротком полушубке. Блондинка игриво подмигнула прапорщику.
Водитель, до того тихонько стоявший в сторонке, и делавший вид, что происходящее его не касается, сноровисто поклонился деду в пояс.
- Здравствуй, Дедушка Мороз!
- И тебе поздорову, внучек! Что, не оправдал? Не довез?
Водитель потупился виновато и ковырнул ботинком слежавшийся снег. Дед вздохнул и повернулся к висящему в воздухе экрану.
- Что же вы, детишки, ссоритесь? Это ж Новый Год, понимать надо – праздник добра и хороших чудес! Вот ты, мальчик Дима, что сердишься? Кризис у тебя? Загляни-ка под елочку – видишь, хвоя шевелится? Это цены на нефть растут. Скоро вымахают как прежде, – здоровые да ядреные! А ты, мальчик Вова, что злобствуешь? Коррупция спать не дает? А вот мы ее! – дед несильно пристукнул посохом, - Слышишь вокруг елочки топоток? Это взяточники бегут неправедные доходы сдавать государству!
Дед Мороз шагнул вперед и оказался перед гаишником. Добрые его глаза, казалось, высветили всю милицейскую душу до самых глубин.
- А ты, мальчик Гриша, чего такой хмурый? Фамилия твоя тебе жить не дает? Не плачь, будет тебе другая фамилия! Живи, да радуйся!
Величественный старик взмахнул посохом, и Григорий понял, что все в его жизни отныне изменилось. Не будет больше ехидных усмешек, хихиканья в спину от сослуживцев... Да что там – с новой фамилией, от самого Деда Мороза, он заживет! Оставит эту постылую работу, найдет честное дело по душе... Может быть, даже женится!
Дед Мороз между тем потрепал по шерсти бычка:
- Ну, милай, заждался, поди? Пошли, пошли – давно пора. А вы, детишки – кивнул он в сторону экрана, - хватит куролесить, идите праздновать.
Дунул – и пропал экран. Вслед за ним тихо растворилась в воздухе еще раз подмигнувшая на прощание Снегурочка, а потом и сам Дед вместе с бычком исчезли. Несколько секунд еще держалась на деревьях праздничная иллюминация, но вскоре погасла и она, лишь запах хвои и мандаринов стойко держался в морозном воздухе – ну, и чуть-чуть перегара, не без этого.
Водитель ловко зашнуровывал полог опустевшего кузова и облегченно балагурил:
- Бычок – это нормально. Погрузил да повез. Проще всего, конечно, крыса – хоть в кармане таскай. Насыпал ей семечек жмень – она и шуршит потихоньку. Кабан – тоже дело житейское, или, там собака – вообще без проблем. С обезьяной, конечно, хлопот не оберешься – шкодливая тварь, спасу нет! Но хуже всего, сам понимаешь, дракон – этого только с мигалками и пожарной машиной... А так – работа как работа, ничего особенного! Ну, бывай прапор! С Новым Годом тебя!
Водитель вытащил из под мышки обалдевшего прапорщика папку с документами, и вскоре габаритные огни грузовика скрылись вдали.
Гаишник медленно прошел на пост, уселся на расшатанный табурет, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Потом, плюнув на Устав, достал из сейфа бутылку и грязноватый стакан, плеснул от души и, в задумчивости, выпил. Спохватившись, вытащил из кармана служебное удостоверение и с предвкушением чуда раскрыл. В красной книжке с гербами и печатями, возле его мрачноватой физиономии было четкими печатными буквами написано:
Прапорщик Григорий Зопа.
ЗмеяТакая со мной, ребята, на Новый Год история приключилась, уж не знаю как и рассказать... Ладно, попробую, только, кто ржать начнет, - не обижайтесь, по рогам моментально, ну да вы меня знаете...
Я вообще парень-то простой, деревенский, с Нижней Мандеевки родом. И я, ребята, об этом никогда не забывал, и вам того же советую. Исторические корни - слыхали слова такие? Самое, блин, важное - этих самых корней держаться. Тут мне интеллигент один в кабаке все понятно так расписал: мол, если ты про корни свои забудешь, то уже как бы и не пацан крутой, а этот, как его, космополлитр, что ли, безродный (или безрогий?) - ну или типа того. Я было хотел уже ему по рогам садануть, чтобы базар фильтровал, да вот призадумался: а ведь и правда, братаны, родину-то не пропьешь, с нее все начинается. Припомнилась мне школа наша в Мандеевке, учитель старенький, который меня уважал всегда, хоть я и не силен в науках был. Так и говорил уважительно: ты, Вова, такой имбецил, каких я еще за всю свою жизнь не встречал, видать, далеко пойдешь. Такие вот он слова умные знал, сразу видно - образованный человек. А больше всего, ребята, мне в школе нравился живой уголок. Меня как с урока выпрут, так я сразу туда. Там у нас кошка была, да два кроля серых. Очень мне зверюшки эти по малолетству нравились: возьмешь, бывало, кролика левой рукой за одно ухо, правой за другое, приподнимешь и... Природа, блин! А еще там черепаха была, вот это, скажу я вам, самый классный зверь! Перевернешь ее пузом кверху, крутанешь за лапу - чисто волчок! Только вот сдохла она, зараза, быстро... А говорят еще, что живут они по сто лет - брехня все это. Очень друганы мои школьные переживали, когда она скопытилась, хотели все новую купить, до только дорогие они оказались.
Короче, припомнил я все это, и пришла мне в голову такая мысля: а дай-ка я родимой школе на Новый Год новую черепаху куплю! Ну типа как Дед Мороз. Что мне, бабок, что ли, жалко? Ну, вы меня знаете: мне ежели что в башку западет - с ОМОНом не вышибешь. Так что я моментально из кабака выметаюсь, сажусь в свой «Дефендер» и еду в зоомагазин. Там я, натурально, подхожу к прилавку, а за ним стоит этакая швабра очкастая - ни кожи, ни рожи, в моем супермаркете ее бы и пол мести не пустили. Я и говорю ей: «Дай-ка мне черепаху, какая покруче!». Она в ответ: «Вам какую, греческую, или азиатскую, или...» - издевается короче. Я вообще-то, когда выпимши, добрый, но справедливый и говорю ей тихо, со значением: «Ты, мымра серая, мне не гони. Я сказал черепаху, значит рысью бежишь и тащишь мне черепаху!». Ну, она, натурально, метется в подсобку и тащит большой стеклянный ящик - «Выбирайте сами!». Гляжу туда, ребята, а там черепах энтих - как тараканов в помойке, но все мелкие, как халявный бутерброд на фуршете. Тут я уже заводиться начинаю: «Ты че, - говорю, - зараза, оборзела вконец? Че ты мне клопов этих суешь? Я тебе что, нищий? Ты че, думаешь, у меня на нормальную черепаху бабок нет?» Эта швабра аж посинела вся и бормочет - и что у них крупнее не бывает, и что она здесь ни при чем, и что они молодые просто, и еще вырастут... Я уже поостыл и говорю ей ласково: «Ты пойми, дура очкастая, это же подарок! И не биксе какой-нибудь, а любимой школе! Это что же там молодняк подумает: мол Вован жлоб последний и на нормального зверя бабки зажал? Мне ждать сто лет, пока эта мелочь вырастет, резону нет - или черепаха сдохнет, или я.» Тут я вокруг оглядываюсь и вижу в дальнем углу за прилавком такой же ящик стеклянный, только побольше раза в два и тряпкой прикрытый. «Ага, думаю, кинуть меня хочет мымра эта - вон они где, крутые черепахи, сидят!». «А ну, говорю, тащи-ка сюда вон тех, что ты под тряпкой прячешь!» Она заюлила сразу - это, вишь, не для продажи, это какой-то Серпентарий (тьфу, ну и имечко - чечен, что ли?) заказал, и вообще там не черепахи... Ну да меня и не такие кинуть пытались, и где они теперь? «Короче, - говорю, - не знаю, кто такой этот ваш Серпентарий, но он отдыхает. А если наезжать станет, то так и передай - мол, Вован на себя стрелки перевел. Так что ящик бегом сюда!». Грымза эта покраснела, побелела, а деваться некуда - приперла ящик. Снимаю я с него тряпку, а там... Вы не поверите, ребята, сидит в ящике стеклянном змея - я и не знал, что такие бывают! Не сильно из себя здоровая, толщиной этак с мой... - короче пальца в два, но красива, зараза, как..., как..., ну не знаю что... Там и красное, и черное, и вообще не пойми какое... Короче, отпад полнейший. Правда, черепах в ящике в натуре не было - тут не соврала грымза.
