Юрий Никитин - Сборник "Русские идут!"
Он позвонил в номер Ермакову:
– Я отлучусь на часок, хорошо?
– Куда? – поинтересовался Ермаков.
– Да пройдусь чуть по улице. Куплю чипсы или пивка. Какие-нибудь газеты взять?
Ермаков ответил после короткой заминки, Дмитрий чувствовал как полковник прогнал через мозг десятки вариантов:
– Не задерживайся. Возьми вестник по сельскому хозяйству. По коровам или просто по крупнорогатому.
– И пива, – донеслась слабая подсказка, Дмитрий узнал голос Валентина.
В трубке щелкнуло. Дмитрий опустил осторожно трубку. Похоже, в номере Ермакова какое-то совещание. Или же просто зашел именно Валентин. А его отпустили как раз потому, что подозрительны те мужчины, что прибыли в город и заперлись в номерах, не затаскивая поспешно женщин, не наливаясь пивом, виски...
Комфортабельный лифт опустил в роскошный холл. Пахло хорошими духами, посреди зала небольшой фонтан, воздух свежий, народ в приподнятом настроении,
На улице вместо серого асфальта широкие четырехугольные плиты, подогнанные одна к другой с ювелирной точностью. Через подошвы в тело начало подниматься ощущение надежности, разливалось по рукам и ногам. Лучший способ научиться чему-либо – просто подражать – он шел по широкому вымытому тротуару, стерильно чистому, смотрел на мужчин, копировал походку, манеру размахивать руками, согнал с морды чисто русскую угрюмость, приподнял уголки рта, чтобы с американской циничностью рассматривать проходящих женщин, сразу прикидывая как бы поставил эту тощую маникенщицу, и как бы использовал вот эту сдобную толстуху.
Он еще не дошел до булочной, как ощутил, что в самом деле вошел в шкуру юсовца, а затем в плоть и кровь. Нахлынуло ощущение тупого довольства. Чувствуя, что уже освоился, он пошел, хозяйски посматривая на дома, людей и ухоженные тротуары. Он чувствовал себя варваром, попавшим в сердце Римской империи. Казалось, золотом усыпаны даже скверики. Хотя с деревьев падают всего лишь желтые листья, но даже они выглядят породистыми, широкие и безукоризненно ровные, без пятен и ржавых краешков.
Впереди у двери раскрытого бара стояла стайка хохочущих девчонок. Из бара рвалась громкая музыка с неровным ритмом, девчонки оглянулись и начали смотреть на него любопытными глазами.
Одна сказала громко:
– Эй, техасец!.. Не хочешь пропустить с нами рюмочку?
А вторая добавила торопливо:
– Не бойся, мы не профессионалки. Сами угощаем!
Он широко улыбнулся и с сожалением покачал головой, развел руками. Когда начал обходить их, еще одна, совсем молоденькая, похожая на юную испанку, бесцеремонно взяла его за развилку, взвесила в ладони. Первая спросила понимающе:
– Что выдоенный?
– Да нет, – ответила испанка со смешком. – Как чугунные!.. Кому-то повезет сегодня.
Он чувствовал себя глупо, в гениталии в самом деле тут же прилила тяжелая как расплавленный металл кровь, девичьи пальцы щупали его деловито и вместе с тем настолько... черт, он с трудом отстранился, чувствуя крайнее неудобство, виновато улыбнулся, снова развел руками и потащился дальше, уже чуть согнувшись.
В спину несся веселый беззаботный смех, одна выкрикнула задорно:
– Если передумаешь, приходи!.. Ты всех нас поимеешь по-своему, по-техасски!
– Как коров, – пискнула другая вдогонку.
Он шел, стараясь не вспоминать раскованных девчонок, иначе в штанах снова набухнет так, что тяжело будет передвигать ноги, глазел по сторонам, техасец так техасец, тех тоже изображают диковатыми и на все глазеющими.
Внезапно ощутил не то, чтобы легкое опьянение, но то чувство беспечности, что появляется после одного-двух фужеров хорошего шампанского. С ним такое случалось еще в ту пору, когда работал слесарем: как-то сидел в компании напивающихся вусмерть, сам не пил: за рулем! – но ждал, когда прораб прикончит с работягами бутылку, надо отвезти на другой объект, и вдруг голова закружилась, он ощутил себя сильно выпившим, в теле расслабились мышцы, он чувствовал на губах глупейшую улыбку...
Тогда, чтобы избавиться от наваждения, ему пришлось кое-как встать и выйти на свежий воздух. Он вновь протрезвел, опасливо заглянул в тесную комнатенку: восемь сильно подвыпивших мужиков заканчивают последнюю бутылку, один огурчик на всех, кому не достанется – понюхает рукав, у всех морды одинаково тупые и пьяненькие... Видимо, он как-то настроился на общую волну, как сказал бы технарь, или вошел в единое биополе, как сказал бы шаманствующий интель, но в его тело или его мозг каким-то образом перелилось, передалось, тем как-то ощутилось... словом, скользкая тема объяснять такое, но он никогда не забудет это странное ощущение: чувствовать то, что другие люди!
Потом это чувство посещало все чаще, он научился вызывать его, забавлялся своей гиперчувствительностью, но скрывал: засмеют, мужчина должен быть грубым и толстокожим. И вот сейчас он шел в похожем приятном расслаблении, под кайфом, довольный и с медленно затухающим за ненадобностью мозгом. Мимо мелькали люди, все приятные и улыбающиеся, от всех мило пахнет, мужчины дружелюбные, а женщины доступные...
Внезапно в теплый розовый мир из глубин поднялось нечто обжигающе холодное. По телу прошла дрожь, голова мгновенно протрезвела. Слева двигается каменная стена, сама улица широкая как Новый Арбат, на мокрых после поливки плитах отражается серое небо, люди все так же с глазами в кучке, словно на кончике носа доллар,
Так они же все под кайфом, подумал он со страхом. Не бригада слесарей в подсобке, а все эти существа на улице! И в кафе, барах, ресторанах, забегаловках, на лавочках... Кто заложил за воротник их мартини, кто накурился травки или укололся, но все эти люди мощно излучают пьяненькое довольство, сытость!
Теперь по коже предостерегающе покалывало, словно кто-то невидимый проводил по голому телу сосновой веткой. Атмосфера сытости и довольства облекала, проникала в поры, пыталась добраться до внутренних механизмов, а его защитные механизмы били тревогу.
Вся страна на игле, мелькнула паническая мысль. И уже не сорвется. Они все ловят кайф, до них не достучаться. Эти все сытые и довольные морды, эти чистенькие и ухоженные римляне... то бишь, юсовцы, они не понимают, что уже умирают.
Но, сказал себе зло, чтобы от трупа не заразились все – а уже половину мира заразили! – Империю надо разрушить и похоронить раньше.
Глава 41
Впереди наметилась новая стайка девчонок. Все гибкие, раскованные, с короткими стрижками. С ними двое парней, как для контраста – с длинными поповскими гривами, девчонок больше, посматривают по сторонам, одна с ожиданием повернулась в сторону Дмитрия. Он тут же как вкопанный застыл возле газетного киоска. Порнуха, порнуха, секс, грязное белье попзвезды... Киоскер с любопытством всмотрелся в широкого в плечах молодого парня:
– Газету?.. У меня есть все. А также крек, манза, игунка...
Дмитрий покачал головой:
– Нет, мне бы что-нибудь из газет по сельскому хозяйству.
Киоскер удивился:
– Ты что? Рухнутый? Да я тебе за полцены кокаину отсыплю, только не занимайся дурью.
– Не-а, – сказал Дмитрий. – Батя прибьет, если не принесу чего-нибудь по коровам.
Киоскер ухмыльнулся:
– А-а-а... Ну, у вас в Техасе стариков все еще уважают. Лады, у меня тут что-то есть и по жизни фермеров... Нет, это где они коров трахают... Это – кобыл... Не надо? Ладно-ладно, твой старик этого не поймет. А это как фермеры трахают свиней... Гм, а это где собак... Ага, вот оно! Гм, не совсем, здесь собаки и всякое зверье трахает фермеров... Слушай, ты вернись на квартал. Там на углу книжный магазин. У них есть отдел из самых серьезных газет. Ты из немцев?
– Дед был немцем, – сообщил Дмитрий. – А что?
– Да акцент сохранился, – улыбнулся парень доброжелательно. – Да и внешность у тебя... Хоть сейчас снимай мерки истинного арийца!
Магазин на углу был в самом деле книжный, но Дмитрий сперва увидел только стеллажи с презервативами и разными приспособлениями, да еще в таком количестве, словно во всей Америке остались одни импотенты, затем пошли нескончаемые полки с порнухой...
Журнал, с глянцевой обложки которого смотрели коровы, отыскал едва ли не в мусорной корзине. Молоденькая продавщица смотрела сочувствующе. Дмитрий уже на улице запоздало подумал, что дурочка могла понять как-то иначе, у имперцев вообще мозги по другому повернуты, но черт с нею...
Когда он вернулся, в номере Ермакова находились только Валентин и Макс. Пахло вином, жареным мясом, острыми специями. Постель измята, стол сдвинут, от матовой поверхности пахло дешевыми духами и женской задницей.
