Корабль - Андреас Брандхорст

обозначения чего-то, что должно остаться после смерти, психическая субстанция, которая может существовать без физической оболочки. Этот термин имеет религиозный смысл и поэтому не играет для Кластера почти никакой роли, разве что для нескольких подпрограмм, изучающих мистическое прошлое человека. Понимаешь, что я имею в виду?

– Нет, не понимаю, – ответил Адам, подозревая, что Бартоломеус намеренно говорит сложными словами.

– У нас, машин, есть сознание. Слова «душа» и «сознание» часто используются как синонимы. Ответил ли я на твой вопрос, Адам?

«Нет», – подумал старик.

– Я хочу поговорить с Ребеккой, – сказал он.

Мужчина с серебряным лицом посмотрел Адаму прямо в глаза.

– Сожалею, но сейчас это невозможно.

– Почему?

– Она занята миссией, – ответил Бартоломеус. – Мы сообщим, когда она вернется. И тогда ты сможешь поговорить с ней.

– Я хочу прямо сейчас! – сказал Адам.

Старик задумался, почему он внезапно почувствовал ярость. Эмоциональный фильтр по-прежнему не подпускал к нему грусть, но от нее осталась легкая тень.

Бартоломеус сделал шаг вперед, на его серебряных щеках играли солнечные лучи.

– Во время экстренного возвращения на Землю ты пережил сильнейшее потрясение, Адам. Твое тело еще не восстановилось, а эмоциональное состояние нестабильно.

В серых глазах Аватара блеснул огонек. На мгновение Адам ослеп.

– Неужели она снова разговаривала с тобой?

– Кто?

– Эвелин.

– Нет, я ее больше не видел, – ответил Адам, почувствовав сожаление в голосе. – А почему она должна врать?

Бартоломеус две или три секунды молча смотрел на старика.

– Идем, Адам, – наконец сказал он. – Давай немного прогуляемся.

Они пошли вместе, Аватар и фактотум – две машины, одна из которых тем не менее была гораздо больше похожа на машину, чем другая. Они бродили в тени секвой, слушая ветер в кронах. Здесь не было звуков из терминала – МФТ и шаттлы летали бесшумно, словно из другого мира.

– Я должен предупредить тебя, Адам, – сказал Бартоломеус.

– Насчет Эвелин?

– Да. Она пытается повлиять на тебя, настроить против нас. Старается пошатнуть твое доверие к нам.

– Зачем ей это? – спросил пораженный Адам. – Ведь она получила бессмертие от вас в подарок.

– За эти годы мы говорили о многом, Адам, – сказал Бартоломеус. – Но не обо всем. Некоторые бессмертные борются против нас.

– Почему они это делают?

– Люди – эмоциональные существа, – ответил Бартоломеус. – Иногда они поступают иррационально. Вероятно, группа «Утренняя Заря» настроена против нас, потому что они… чувствуют себя защищенными. Наши брутеры производят для людей все, сервомеханизмы всегда к услугам. Люди могут посвящать свою долгую жизнь вещам, которые для них что-то значат. И все же… этого им недостаточно. Они хотят большего, не зная, что значит это большее. Они чувствуют себя ограниченными, хотя мы не устанавливали границ. Наверное, иногда людям нужно иметь то, против чего можно восстать. Мы относимся к этому с пониманием. До тех пор, пока это не влияет на нашу эффективность.

– Вы разговаривали с Эвелин?

Адам ощутил беспокойство, которое почти сразу пропало. Как это глупо – проявлять беспокойство. Кластер желает добра всем людям, даже невеждам.

– Да, и мы просили ее не беспокоить тебя, – ответил Бартоломеус. – Ты важен для нас, Адам. Ты нужен нам. Мы не хотим, чтобы Говорящие с Разумом были настроены против нас.

Он остановился между двумя деревьями, в узкой полоске солнечного света среди их теней.

– Мне нужно ехать. Взять тебя с собой? – Бартоломеус указал на транспорт, стоявший примерно в двадцати метрах, рядом с палаццо – домом с безупречным фасадом.

– Я должен сейчас вернуться?

– Не обязательно. Можешь решить сам.

– Тогда я бы хотел ненадолго остаться здесь, погулять по Вечному городу, – сказал Адам. – Я вызову транспорт, если понадобится.

21

Адам бродил по пустынным улицам и тихим площадям. Сперва он думал о разговоре с Бартоломеусом, но ощущения ему не нравились, и он прекратил думать об этом, запросив из базы данных информацию о Риме.

Он представлял город полным людей, которые поколениями здесь рождались, жили и умирали. Он представлял, как они улыбались, плакали, ненавидели. Теперь здесь была не только летняя жара, но и грозная тишина. Не видно ни одного жужжащего или зудящего насекомого, лишь ветер, гудящий над парками и домами. Время от времени старик встречал сервомеханизмы, плавающие на гравитационных подушках, автоматические системы полива, ждущие появления растений, роботов, проверяющих состояние зданий и обновляющих на них краску. На столь маленьком пространстве жило почти три миллиона человек!

Они могли задохнуться. Сегодня на планете четыре миллиона человек, и если ты хочешь, то можешь тысячи лет прожить в одиночестве.

Город показался Адаму впечатляющим, но он был мертв, как и жители, когда-то его населявшие. Все было слишком прилизанным, слишком чистым, лишенным жизненного хаоса. Нигде с фасадов зданий в романском стиле не осыпалась краска, казалось, будто они только что построены. Это были самые старые дома, остатки прокогнитивной эпохи с большой историей, но их поглотил перфекционизм. Между ними не росло ни одного кустика, не лежало ни одного большого камня, который мог быть частью древних руин. Когда Адам поменял настройки визуальных датчиков, он увидел, что защитная пленка лежит не только на руинах и на зданиях, но и на брусчатке улиц и переулков: Рим спал, накрытый тонким прозрачным одеялом, защищающим его от ветра и непогоды.

Адам остановился на одной из площадей, и историческая база данных сказала ему, что она называется площадью Святого Петра. Здесь стоял обелиск с непонятными надписями, который был старше самого Рима. Историческая база фактотума сообщила, что это обелиск из Египта и, предположительно, он был воздвигнут в честь местного короля – фараона, жившего за полторы тысячи лет до расцвета Рима. Другой правитель Рима привез его сюда, и с тех пор, уже почти восемь тысяч лет, обелиск стоит на этом месте. Адам медленно повернулся и, куда бы он ни смотрел, везде видел пропасть времен. Собственная жизнь, обреченная на смерть, казалась ему ничтожной и ничего не значащей по сравнению со столетиями и тысячелетиями, прошедшими здесь и оставившими такой след.

Адам обошел обелиск, рассматривая это завещание прошлого со всех сторон и размышляя, сколько еще он будет здесь стоять.

«Возможно, он переживет многих бессмертных, – думал Адам. – Они, конечно, не стареют и не болеют, но не защищены от несчастных случаев и иногда от… самоубийства. Потому что устают от течения времени. Или им становится любопытно, что такое смерть».

Наконец Адам пошел дальше, в направлении лютеранской базилики на другой стороне площади.

«Религиозное здание», – думал Адам, смотря на колонны, и вновь вспомнил Эвелин и другую базилику, собор, находившийся в не столь хорошем состоянии, как этот. Машины говорили с ней. Он не должен больше ее видеть или когда-либо разговаривать. Адаму стало грустно, и несколько секунд он даже сопротивлялся работе эмоционального фильтра. На вид Эвелин тридцать лет, но она бессмертная и, наверное, намного старше Адама. Однако в ней было нечто, вызвавшее у Говорящего с Разумом