Василий Лобов - Дом, который сумасшедший
Наморщенный лоб братца Цицерона II вымок потом, глаза готовились вымокнуть слезами, он смотрел на меня так, будто прямо посреди улицы потерял корону и только я один мог ее найти…
— Прекрасно-ужасный, — подсказал я.
— Вот-вот, — подхватил протянутую ему корону братец Цицерон II, — именно это я и хотел сказать. Читаешь мои мысли, так сказать, братец мой персональный пятый заместитель, хвалю. Сейчас же, так сказать, отдам приказ по департаменту о награждении тебя грамотой на право покупки на пятнадцатом ярусе двух конфет!
— Служу Нашему замечательному Дому!
— Так вот… Занимаешь, так сказать, определенное кресло, а в один прекрасно-ужасный день — бах! — и домовой переворот. Кабинет Избранных занимают правосторонние, и если я не успеваю вовремя поменять доминанту полушарий желудка, плакало, так сказать, горькими слезами прощания мое уважаемое кресло… Меня опять переводят в Департамент круглой печати спецзоны Северного выхода… В общем, ты понимаешь. В общем, мне нужно только чуть-чуть намекнуть, только, так сказать, бросить мне мысль, которую я тут же достойно подхвачу… Я же, со своей стороны братца Цицерона II, буду весьма признателен.
— Так точно! Брошу!
— Теперь можешь идти.
Позволив себе на этот раз не очень почтительно и не очень громко щелкнуть каблуками, я вышел из кабинета. Когда вышел, прошел в хранилище. В хранилище привел в порядок инструкторскую книгу и рявкнул братцу Клеопатре II:
— Братец Клеопатра II!
— Да?
— Эту инструкторскую книгу передашь моему преемнику. Ключи от сейфа и хранилища я передам ему сам. Когда мой очередной выход?
— В пятнадцать ноль-ноль.
— Хорошо. Группа вернется часа через три. Подойдешь к Южной спецзоне. А сейчас — вот тебе деньги, купи одну заветную бутыль получше и отнеси братцу Малюте Скуратову XXXII в пятнадцать дробь седьмой участок Святой Экзекуции. Не забудь рассказать ему о нашей поездке в министерство…
Зазвонил телефон. Я, согласно инструкции, поднял трубку.
— Хранилище Департамента круглой печати. Пятый зам начальника департамента слушает.
В трубке прерывисто дышали…
— Алло! Пятый зам слушает!
В трубке молчали. Я почтительно положил ее на стол и вытянулся в струнку, ожидая, что в хранилище просочится дымное белое облачко. Но ничего оттуда не просочилось, хотя я и прождал в струнке пять минут. Тогда я с гневом бросил трубку на аппарат и принял положение «вольно».
— Впредь на все звонки будешь отвечать ты, — приказал я братцу Клеопатре II.
Телефон зазвонил снова. Братец Клеопатра II взяла трубку.
— Департамент круглой печати. Персональный секретарь пятого зама слушает… Кто его спрашивает? Одну минуту… Какая-то братец Золушка…
Я выхватил трубку из руки братца Клеопатры II, которой приказал:
— Все, иди.
Подождал, пока он покинула хранилище, и закричал в трубку:
— Принцесса?! Это действительно ты. Принцесса?! Ты где?!
— В отеле…
— Представляешь, Принцесса, а меня понизили на новую синекуру! Назначили пятым замом! Возложили на голову новую, одиннадцатизубую корону!
— Поздравляю…
— Ты что, ты плачешь? Что случилось?
— Ничего… Тоскливо… Я хочу тебя увидеть…
— Сейчас я не могу, сейчас я на службе. А в пятнадцать ноль-ноль у меня первый выход за Железный Бастион. Но если ты хочешь, я не пойду. Если ты хочешь, я приеду к тебе сейчас, прикажи только.
— За Железным Бастионом ты должен побывать обязательно, слышишь, обязательно. Сегодня. А потом мы встретимся, я буду ждать тебя в отеле. Я ждала тебя ночью, я надеялась, что ты придешь…
— Да ведь ты же не приказывала!
— Неужели я должна была приказать тебе даже это?
— Я боялся…
— Меня боялся?
— Нет, твоей короны. Все-таки двадцать один зуб… Как только представлял себе их все в короне, так сразу и боялся.
— Вот видишь, человек и корона не одно и то же. Никогда и ничего не бойся — все наши несчастья от страха. И вот от этих самых корон. Я буду ждать тебя в «Черном яблоке», приходи вечером. До свидания…
— Подожди!
В трубке что-то щелкнуло. Я крикнул:
— Я люблю тебя! Ты слышишь меня, Принцесса?
— Я тебя хорошо слышу, — ответил мне чей-то грубый голос, — положи трубку на стол.
Вытянувшись в струнку, я положил. В хранилище просочилось белое дымное облачко. Оно колыхнулось… и материализовалось в братца, несколько от меня физиологически отличающегося, средних лет, на котором было поношенное широкополосое платье без пуговиц на платье и корона с девятнадцатью зубьями на короне.
— Голос узнаешь? — не очень свойственным братцам, несколько от меня физиологически отличающимся, грубым голосом спросила меня материализовавшаяся братец.
— Так точно! Братец Э-э!
— Докладывай. — Она уселась на стул под портрет Самого Братца Президента и отечески уставилась на меня накрашенными отеческими глазами.
Я почему-то молчал.
— Ну?
— Докладываю! — рявкнул я. — Вчера я встречался с братцем Принцессой!
— Почему в частных беседах ты называешь его просто Принцессой, без положенного инструкцией «братец»?
— Он приказала.
— Ладно. Но все равно мы не можем не отреагировать на нарушение инструкции. Придется записать тебе выговор с предупреждением в братцевский билет… Ничего, не расстраивайся, через неделю выговор снимем. Докладывай дальше.
— Докладываю: он ждала меня в холле отеля «Черное яблоко»!
— Знаю.
— Докладываю: он возила меня в Великую Мечту!
— Знаю, докладывай дальше!
— Докладываю дальше: мы смотрели через глазки на дикий хаос окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды!
— Хватит докладывать! Рассказывай, что он тебе говорила.
— Рассказываю: говорила он много!
— Вот и перескажи мне все слово в слово, просто перескажи, понятно? Нормальным братцевским языком…
— Есть! Так точно!
— Ну?
— Слово в слово, братец Э-э, я не помню. Болтала о разных пустяках…
— Говоришь, о пустяках? Ну а не о пустяках он разве не болтала? Например, о том, что атмосфера ядовитой окружающей среды не ядовита?
— Вообще-то, братец Э-э, вообще-то на самом деле он иногда болтала такое, что у меня просто корона вяла. Но только я в этом совсем ничего не понял. Например, рассказывала о каких-то птицах, которые будто бы летают по ядовитой окружающей среде куда им вздумается… Ну, конечно, это не птицы летают, это летают иллюзии, но ведь даже иллюзии… куда вздумается… Иллюзиям тоже куда вздумается летать не полагается! Или вот про луну, которая вроде бы как бы фонарь, но только никакой не фонарь и ни на чем не держится… Бред чистейшей воды. Или, как ты справедливо говоришь, братец Э-э, будто бы там не ядовитый воздух… Ха-ха… Ха-ха, выдумает же такое…
— Значит, ты не поверил братцу Принцессе?
— Я? Да как можно, братец Э-э! Упаси меня Сам Братец Президент! Почти ни одному слову за целый день не поверил.
— Не поверил самому Сынку Самого Братца Президента, дай им обоим Сам Братец Президент здоровья? Двадцатиоднозубой короне не поверил? Ты что себе позволяешь, а, братец Пилат III?
Я кашлянул. После того, как я кашлянул, я сильнее вытянулся в струнку. Мгновенно оценил ситуацию, в которую но неосторожности угодил по самую корону, и рявкнул что было мочи:
— Держал пальцы крестиком, когда не верил!
Братец Белый Полковник в личине братца, несколько от меня физиологически отличающегося, повторила мой кашель, пошевелила короной и сказала:
— Ну-ну… А ты, братец Пилат III, братец не дурак…
— Служу Нашему Дому!
— Но что означает это твое «почти»? Чему-то, выходит, поверил, когда у тебя пальцы были крестиком, чтобы не верить, когда с тобой разговаривает двадцатиоднозубая корона?
— Когда верил держал крестиком и другую пару пальцев! — бодро отчеканил я.
— Ну-ну, ну-ну…
Братец Белый Полковник в личине перевела свой отеческий взгляд с меня на свои отеческие руки. Сложила из пальцев сначала один крестик, поразмышляла, вздохнула, пошевелила короной. Потом сложила второй крестик, снова о чем-то поразмышляла, помотала короной из левой стороны в правую сторону и, взглянув на меня очень отечески, сказала:
— Молодец!
— Служу Нашему Дому!
— Так чему ты поверил, когда держал две пары пальцев двумя крестиками?
— Братец Принцесса рассказывала, что будто бы в шикарных дворцах двадцать первого яруса в специальных комнатах растут иллюзии деревьев. Вот я и подумал, что, может, действительно как-нибудь растут, но только, конечно, под стеклянными колпаками, которых братец Принцесса в силу, так сказать, своих странных причуд почему-то не видит.
Братец Белый Полковник, одетая в потрепанное широкополосое платье без пуговиц на платье, сделала лицо личины крайне печальным.
