МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2015(14) - Елена Ефимовна Кушнир
Всю жизнь он завоевывал Рим и теперь примет его как дар.
– Как я выгляжу? – осведомляется он у Марка Антония, примеряя расшитую золотыми пальмовыми листьями пурпурную тогу.
– Сам Юпитер во плоти, – насмешничает тот, – хоть сейчас ставь на портик храма.
Но его беспокойный взгляд расходится с легкомысленными словами, и Цезарь чувствует, что готов подхватить его настрой, от которого скребет по позвонкам и возникает обманное ощущение, будто кто-то стоит за спиной, ты оборачиваешься снова и снова, но там по-прежнему никого нет…
– Что с тобой? – спрашивает Цезарь. – Чего ты боишься?
– Не знаю, – смущается Антоний, – странно все. Ты наряжаешься, притворяешься богом, сенаторы льют потоки лести… Знаешь, я по Галлии скучаю. Тогда жизнь была проще.
Цезарь, отвернувшись от его смутной тревоги, разглядывает в высоком, в человеческий рост, зеркале расплывающуюся на полированной бронзе фигуру, похожую на пурпурное облако.
– Цвет одежд не годится, – обращается он к Косме, – нужно больше красного.
– Понял, – откликается раб, – не Юпитер, а Марс. Хотя тебя уже зовут «Юпитером Юлием», слышал?
– Он не хочет наряд, напоминающий фиолетовое царское облачение, – встревает Марк Антоний. – Люди должны видеть хранителя и защитника Рима, а не его хозяина. А что, ваш греческий Арес не носит красное?
– Нет, доминус, не носит.
– Готов поспорить, ваш божок сосал бы нашему Марсу фаллос!
– Не могу сказать, доминус. Тебе виднее, я не просвещен в этих вопросах.
– В каких вопросах? Религиозных?
– В вопросах ублажения мужского естества, – отвечает Косма с невинным видом.
Антоний наливается краской под стать плащу Марса:
– До чего наглый у тебя раб, Цезарь! Я бы его прихлопнул, как муху. Почему ты это терпишь?
– Терпение моего господина равно лишь его доблести и уму. Он… Как именуется Юпитер в ваших храмах? «Оптимус Максимус Сотер»{18}!
– Да как ты смеешь, проклятый грек?! – сам Антоний может богохульствовать, но не позволит трепать священные имена всяким рабам и чужеземцам. – Тебя распять нужно за святотатство!
Цезарь не слушает их перепалку. Подхватив брошенные вскользь комки слов, он водит имена Юпитера по тропкам своего разума. «Оптимус Максимус Сотер». Они грохочут громом, вспыхивают молниями, посылают на обреченно ждущую землю дождь, Цезарю годами снятся теплые красные потоки и он сам, режущий небо.
Иды посвящены Юпитеру, в дни полнолуния люди приносят жертву Лучшему, Величайшему, Спасителю. Люди всегда приносят жертвы, середина месяца только повод, чтобы поднять руку и нанести удар.
Лица в мутном зеркале не разглядеть, оно кажется стертым, не принадлежащим ему, посторонним.
Тень появляется перед ним, обрастая плотью.
– Кто ты? – спрашивает она.
– Гай Юлий – человек, сын Аврелии, воин. А кто ты?
Он видит, как она выходит из жара сражений, поднимается из засеянной зубами дракона земли, рожающей солдат. Он бьется – один против легионов, как бог.
– Кто ты? – повторяет она.
– Цезарь.
Он видит, как она зреет в чистеньких, богато обставленных домах, вспухает слизью, в которой копошатся змеи с железными языками, жалящими в спину. Он валяется в луже собственной крови, дрожащий по-стариковски рот залеплен болью, голос истаивает до жалобного стона.
– Что ты будешь делать? – она улыбается ему первый и последний раз, и он улыбается в ответ.
Жребий брошен и был, по большому счету, брошен – всегда.
В назначенный день он покидает дом на рассвете, едва солнце брызжет на небосклон.
Вначале он посетит храм Юпитера Капитолийского, где проведут священный обряд и заколют жертвенного коня. Жрец покроет его лицо красной краской, призванной не выдать довольного румянца триумфатора. Дальше он отправится на Марсово поле, где собрались его войска.
В триумфальном шествии среди пленников появится и самый ценный – верховный вождь галлов Верцингеторикс, проведший в темнице последние шесть лет, едва живой и полубезумный. Его смерть станет вершиной триумфа, и Рим засвидетельствует то, чего давно не видел – публичное человеческое жертвоприношение, приносимое Гаем Юлием Цезарем во славу Вечного города, стоящего на людских костях, ибо нет в мире более крепкого материала. Ни один римлянин не назовет его безжалостным и жестоким.
День ясный, небо прозрачно и объедено светлым мрамором зданий по краям. Небо – запертая в ловушке города бесконечность.
Выйдя на улицу, Цезарь смотрит вверх, ища знаки и знамения. Ничего. Чистое немое пространство, не становящееся ближе, даже если кажется, что его можно тронуть рукой и расчесать пальцами белые гривы облаков.
Косма провожает хозяина до порога. Вольноотпущенникам и рабам вход на празднество воспрещен. Исключений Цезарь делать не станет ни для кого. Он должен соблюдать правила, если требует, чтобы люди подчинялись его законам, иначе правление выродится в тиранию. Собственные желания необходимо держать на цепи, они жиреют от власти, разлагая разум и насылая призраки ощетинившихся кинжалами заговорщиков, и вот однажды проснешься утром и решишь составить свой первый проскрипционный список сразу после завтрака. Во фруктовом салате было недостаточно фиг, нужно казнить Цицерона, и все станет гораздо лучше.
Косма выглядит уставшим от подготовки к триумфу и значительно менее преданным, чем весь Сенат, вместе взятый.
– В завещании я распорядился предоставить тебе свободу и выделить надлежащую сумму денег для безбедной жизни, – объявляет Цезарь.
– Благодарю тебя, – отвечает Косма так важно, как будто оказывает хозяину услугу. – Но почему ты вспомнил о завещании? Это Марк Антоний виноват, навел тень на душу болтовней про заговоры и убийства.
– Он может оказаться прав.
– Даже если так, стоит ли сегодня об этом думать? Посмотри, – раб указывает пальцем в соцветие солнца, распустившее золотые лепестки, – боги улыбаются тебе.
– Я назову это просто хорошей погодой.
– А я назову хорошим предзнаменованием. Ты верил в знамения раньше.
– Это было очень давно.
Выстроившаяся на улице охрана ожидает Цезаря, безмолвная, безупречная и безгранично верная: он слишком хорошо платит людям, чтобы опасаться измены. Никто не станет служить из одних голых принципов или злобному господину, только и знающему, что размахивать плеткой. Верность и любовь можно купить.
Сегодня всем раздадут подарки, только его легионеры получат по пять тысяч динариев. Повсюду расставлены столы с угощением, несколько дней будут проводиться игры и увеселения. Людям совсем не сложно угодить, чтобы они тянулись к тебе, как дети, но дети ненасытны, у Рима
