Гори - Патрик Несс
– Я не могу ничего подтвердить, не увидав его сначала, но да, мне случалось проходить через город пешком в те часы, когда люди имеют обыкновение спать. Вы мало о нас знаете, но там, откуда я родом, мы славимся любознательностью.
– И откуда же ты родом?
– Ну, наконец-то к делу, – кивнул Казимир. – Вам бы хотелось услышать, что я русский, как будто человеческие нации имеют какой-то смысл для драконов. Вам нравится думать, что я шпион или даже убийца. Я ни тот ни другой, офицер. Вам известно почему?
– Просветите меня.
– Потому что я намного вас переживу, – просто сказал Казимир. – Если я заберу человеческую жизнь, моя собственная тоже закончится – к чему мне это, когда она настолько длиннее вашей? Я в выигрыше просто потому, что протяну дольше, чем любой из вас. И по той же самой причине, что мне за дело до судьбы ваших наций, если они не ограничивают свободы моей? Почему вы думаете, что значите для меня так много?
– Ты на нас работаешь, – сказал Гарет, и Сара явственно услышала в голосе злость. – Ты хочешь наше золото.
– Вы заботитесь о ваших свиньях, – парировал дракон. – Но вы хотите их мясо.
Сара аж сморщилась. Вот этого ему точно не стоило говорить.
– А вы хотите наше мясо, мистер дракон? – поинтересовался шериф.
Казимир наклонял эту свою невозможную голову на длинной шее, пока она не оказалась вровень с ними.
– Оно плохо для желудка, – сказал он. – Слишком хрящеватое.
– Вы убили помощника шерифа Келби? – резко спросил Лопес. – ВЫ шпион?
– Нет, – сказал Казимир.
– «Нет» на который из вопросов?
Казимир ограничился улыбкой.
Примерно на этом все и кончилось. У шерифа не было никаких реальных улик или, если уж на то пошло, никакой реальной веры в то, что дракон может быть как-то связан со смертью помощника Келби.
– Возможно, не все смотрят на дело так, – сказал Казимиру шериф. – На вашем месте я бы вел себя осторожно.
– Я всегда веду себя осторожно, когда рядом люди, – сказал дракон. – Вы – опасные звери.
Дальше Сара с отцом проводили шерифа к машине.
– Вы правда думаете, что это был коготь? – спросил Гарет.
– Вряд ли. Мы нашли в переулке человеческий зуб и следы драки. Помощник шерифа явно напоследок успел сказать не то и не тому.
Он отсалютовал им на прощанье и уехал. Они проводили его глазами.
И остались одни. Как всегда.
Как всегда были с тех самых пор, как ушла мама.
– Зуб, – сказал Гарет. – Подумать только.
– Па…
– Ты боишься мне что-то сказать, – Гарет смотрел, как полицейский автомобиль тает за пеленой повалившего снега, – и что бы это ни было… Я храбрее, чем ты думаешь.
Ждать ответа он не стал, просто развернулся и пошел в сторону дома. Сара молча проглотила сказанное, зная, что все заслужила… раздумывая, что же с этим делать.
Ответа так и не нашлось.
Она уже пошла было следом за отцом, когда сзади раздались шаги – пугающе тихие для такого огромного создания.
– Время открыть глаза, Сара Дьюхерст, – сказал Казимир – словно в самое ухо ей прошептал. – Дни утекают, как песок.
– Какие еще дни? – Она смотрела на дом за снегом; на дом, за дверью которого скрылся отец.
– Оставшиеся до встречи с твоим убийцей.
Вот тут она уже обернулась – глаза дикие, рот раскрыт.
– Он уже идет, – сказал дракон. – И он собирается тебя убить.
8
– Но что они все означают? – Нельсон вел пальцем вдоль татуировок на груди у Малкольма.
– Вот это очень приятно, – пробормотал тот, когда снова смог говорить: голос предательски прерывался.
– И почему они заканчиваются здесь? – палец, в отличие от татуировок, не остановился на линии пояса, а двинулся дальше, через ненабитую, светлую кожу и волосы.
– И вот это – тоже…
Граница. Они ждали, пока перевалит за полночь, чтобы на дороге больше не было никого. Чтобы добраться сюда, ушло почти три дня, даже на Нельсоновом грузовике. И не только потому, что метель усиливалась с каждым часом: Малкольм согласился переходить сильно дальше к востоку, в Монтане, где, по уверениям Нельсона, людей не будет совсем.
В первую ночь после кемпинга, лишившись палатки и не имея возможности развести костер (слишком большой риск), они остались в кабине грузовика и каждый час включали ненадолго мотор, чтобы хоть немного погреться.
– Нам нужно сесть поближе, – сказал Малкольм, – а не то замерзнем до смерти во сне.
– Уверен? – спросил Нельсон.
Эту его маленькую улыбочку Малкольм решительно не понял. Или сказал себе, что не понял, хотя на самом деле понял отлично и понимал всю дорогу – надеялся только, что голос его не выдаст, когда делал предложение.
Да что он такое вытворяет? Откуда только что взялось! И куда подевались все вопросы, когда Нельсон тесно прижался к нему сзади и принялся рассказывать про свою семью. Печальная повесть дышала прямо Малкольму в шею.
Родители застали его с кем-то там и очень круто этого кого-то не одобрили. Отец его избил, а мать сказала, чтобы домой больше не приходил. Вот Нельсон и ушел. И грузовик забрал, который честно купил у собственного деда на заработанные на ферме деньги.
– И куда ты теперь? – спросил Малкольм, ничего так не желая, как чтобы ему продолжали дышать в шею и дальше.
– Прямо сейчас – в Монтану, с тобой.
– А потом?
Нельсон не ответил.
Малкольм повернулся посмотреть почему, и тут-то оно все и случилось. Несмотря на царившую у Верящих свободу, Малкольма еще никогда никто не целовал – никто, до самого Нельсона. Застенчивый, вопросительный, но совершенно недвусмысленный, Нельсон на вкус оказался теплый и кисловатый, и немного табачный, и снова теплый. А потом прямо здесь, в стоявшем в кабине относительном тепле, он принялся Малкольма раздевать.
Такого в выданных ему инструкциях не значилось. Его предупреждали про хищников обоего пола, мужского и женского, которые могут потребовать этого в обмен на помощь – например, за то, чтобы подбросить вперед по трассе. И про тех, кто может попытаться получить это от него силой, – тоже. Он кивал, и понимал, и усваивал сказанные ему мудрые слова. Но вот это было какое-то совсем другое. Совсем.
Ему вообще-то полагалось садиться к кому-то в машину лишь в ситуации самой крайней необходимости, да и то выскакивать из нее как можно скорее. А он возьми да и согласись на еще один дневной перегон с
