Генри Олди - Король Камней
Едва волоча ноги, он направился в башню. Ступеням, казалось, не будет конца. Факелы, чуя приближение хозяина, вспыхивали зеленоватым огнем. Маг тяжело опирался на перила; никогда еще подъем не давался ему такой кровью. Шагнув в кабинет, Симон перевел дух. Битва опустошила его; медлить же было преступно.
Талел – жрец Сета; и бой даст нешуточный.
Открыв ларец из палисандра, маг извлек золотой перстень с камнем, багрово сверкнувшим в свете лампад. Мало кто отличил бы с первого взгляда Камень Крови от обычного рубина. Симон надел перстень на безымянный палец левой руки – и усталость отступила. Кровь быстрее заструилась по венам, разгладились морщины, сердце забилось от притока огня. Прихватив жезл, украшенный фигурками чибиса и нетопыря, старик выбрался на узкий балкон – и воздел жезл над головой.
Гортанный вопль призыва огласил ночь.
Прошла минута, долгая и мучительная, прежде чем бархат ночи всколыхнулся. Гигантская тень закрыла рисунок созвездий. Перепончатые крылья, пронизанные сеткой вздувшихся жил, с гулом загребали воздух, удерживая над землей гибкое тело двадцати локтей длиной. Тварь покрывали глянцевые, плотно прилегающие друг к другу перья, больше похожие на чешую. Мощную шею венчал треугольник головы. Она походила бы на змеиную, если б не зубастый роговой клюв, из которого, пенясь, капала слюна.
От реликта минувших эпох веяло первобытным ужасом.
С легкостью, неожиданной для старика, Симон перемахнул через перильца балкона, оседлав чешуйчатый загривок. Крылатый «конь» ринулся в ночь, со свистом рассекая воздух. Кварталы Равии, мигая редкими масляными огнями, быстро остались позади. Птицеящер несся со скоростью ветра, пожирая пространство. Когда впереди на фоне неба обозначился силуэт чужой, одиноко стоящей башни, и на ее вершине вспыхнул сторожевой огонь, Симон понял: его заметили.
В освещенном окне мелькнула тень, изнутри блеснуло алым. Талел готовился дать отпор незваному гостю, кем бы тот ни был. Симон направил тварь вниз, соскочил на землю, отпустив чудовище, и встал перед массивной дверью. Правая рука налилась силой оживающего камня. Пальцы сжались в кулак. Страшный удар сорвал дверь с петель, разнеся ее в щепы. Глаза мага сделались пронзительно-голубыми, сквозь одежду пробился ледяной свет – и Пламенный вступил под своды башни.
Над входом, подвешенное на цепях, ожило чучело пантеры. Лязгнув зубами, оно попыталось схватить Симона, но рассыпалось в прах. Тяжкая поступь сотрясла лестницу. Перила крошились под каменной хваткой, гобелены, висевшие на стенах, вспыхивали и сгорали, разлетаясь клочьями пепла. Башня тряслась, как в лихорадке, ступени ходили ходуном. Из стен выпадали целые блоки, с грохотом раскалываясь на куски.
А маг все шел, не задерживаясь.
Охранительные знаки на двери замерцали – и погасли в испуге, едва Симон протянул к ним руку. Дверь открылась. Рыхлый толстяк, бормотавший заклинания над жаровней, от которой воняло падалью, затравленно обернулся к гостю. Лицо его исказилось, и Талел рухнул на колени.
– Симон, пощади!
Старик бросил брезгливый взгляд на жаровню, на свиток папируса с ригийскими иероглифами.
– Симон… умоляю…
Порыв ветра распахнул окно, подхватил папирус и унес его в ночь. Жаровня угасла, шипя как змея. Во мраке продолжала светиться лишь фигура мага. Остихарос протянул руку, ухватил толстяка за горло и приподнял над полом. Жрец захрипел, чувствуя: еще чуть-чуть, и его шея сломается.
– Где мой ученик?!
Голос старца громом рокотал под сводами.
– Я… я виноват!.. Ты же пропал… Все думали – ты погиб! Он сам пришел ко мне…
– Где он?!
– Он… его увезли… Прости, Симон! Я не знал…
– Лжешь! Когда я вызвал тебя, мальчишка сидел в твоем подземелье!
– Да, я солгал… Я не мог!.. они уже пообещали его…
– Кто – они? Пообещали – кому?!
– Махмуду! Султану Махмуду! Ты объявился слишком поздно, Симон… С-с-сделка… Да отпусти же! Задохнусь…
– Султан Махмуд Равийский?! Ты не лжешь?
– Нет!
Каменные пальцы разжались, и жрец плюхнулся на пол. Кашляя, растирая шею, Талел попытался отползти в угол, но был остановлен магом. Жесткий каблук Остихароса опустился на мясистый загривок жреца.
– Кто пообещал моего ученика султану Равии?
– Они! Открывающие Пути!
– Раздери тебя Даргат! Значит, это правда, что ты умеешь находить скрытое в людях?
– Правда… – еле слышно прохрипел жрец.
– У Карши есть скрытый талант?
– Он – прирожденный скороход. Только не знает об этом.
– Я полагал, из него получится неплохой маг, – пробормотал Симон.
Свечение под его одеждой гасло.
– Да, конечно! – подобострастно зачастил жрец. – Маг неплохой, а скороход – замечательный! Я так и сказал Открывающим. А они нашли заказчика…
– Какова твоя доля?
– Десятина…
Симон убрал ногу с загривка Талела.
Открывающие Пути, жрецы Многоликого, умели с помощью тайных обрядов пробуждать дремлющие в людях, неизвестные им самим таланты. При этом у человека, Вставшего-на-Путь, урезалось многое другое. Музыкальный слух, способность к быстрому счету, глазомер… В каждом случае это был особый набор качеств, которыми следовало пожертвовать. Если обряд над Карши свершится, мальчику никогда не быть чародеем. Музыкантом, астрологом; летописцем…
Зато скороходом он станет превосходным.
– Когда его увели?!
– Час назад. Прости, Симон!
Опоздал. Если бы не проклятый демон…
– Симон! Бери все, что захочешь!
– Перестань скулить. Все, что захочу? Я запомнил твои слова. Живи, мой должник. Позже я решу, как взыскать с тебя долг. А сейчас я тороплюсь.
Быстрым, молодым шагом Симон Остихарос направился прочь из башни. Для обряда Открытия Пути требуется подготовка. Во второй раз он не опоздает.
Махмуд Равийский кормил рыбок.
Стоя у края бассейна, выложенного яшмой и нефритом, султан брал из чаши разваренные зерна ячменя – и бросал в воду. Цветные карпы, завезенные из далекой Негары, толкались, плямкали слизистыми кругляшами ртов. Золотые, зеленые, цвета оливок или апельсина – рыбы любили владыку сильнее, чем придворные лизоблюды. Сам же Махмуд из всех карпов предпочитал снежно-белых с красно-черными пятнами.
«Они напоминают мне раненых,» – говорил султан.
Возле беседки, увитой лозами винограда, ждал великий визирь Газан ибн-Газан. Он первым заметил Симона Остихароса, и приветливо улыбнулся гостю.
– Мы рады видеть тебя, Симон, – бросил Махмуд, когда маг приблизился. – Мы горевали, что лучший алмаз выпал из нашей короны. Что ты скажешь, если мы устроим пир в честь твоего чудесного возвращения?
Симон рассыпался в благодарностях. Махмуд Равийский, плоть от плоти водителей войск и вождей племен, умел говорить между слов. Напоминание о короне (помни, чей ты!) приводило в равновесие те весы, где на второй чашке лежала радость султана по поводу возвращения мага. О да, Остихарос мог в любую минуту оставить Равию, перебравшись, скажем, в Латерну. Но башни не положишь в котомку, и уют, к какому привык, жаль променять на гордую, но бедную участь скитальца.
– Проси, – сказал султан, когда маг замолчал. – Твое желание будет выполнено.
Визирь Газан поднял руки к небу, восхищаясь щедростью владыки. Он не сомневался, что маг сейчас заявит: «Счастье лицезреть ваше величество…» Потом настанет время просьб – деньги, почести, чин для родственника. Тем острее было изумление визиря, когда Газан услышал:
– Слово Махмуда, Потрясателя Мира, тверже чешуи дракона. Я прошу владыку вернуть мне моего ученика, мальчика по имени Карши.
– Вернуть? – султан обернулся к визирю. – Мы причастны к судьбе этого ребенка? Он в темнице? Завербован в армию? Взят в евнухи?
– Взор повелителя проницает небо и землю, – заторопился визирь, ибо вопросы султана часто заканчивались эшафотом для ответчиков. – Речь идет о мальчике, который по мнению прозрителя Талела скрывает в себе талант скорохода. Вы милостиво приказали отдать ребенка в руки Открывающих Пути – жрецов Тирминги. Если верить Талелу, судьба мальчика ослепительна…
– Ах да, – кивнул Махмуд. – Помню. Мы не знали, что это твой ученик, Симон.
Старый маг нахмурился:
– Слово владыки нерушимо. Было дозволение, была и просьба. Беру в свидетели вечное небо!
И Симон поднял к небу руку – правую, каменную.
Махмуд смотрел на руку с интересом, визирь – с ужасом. Кусты жасмина, росшего за беседкой, тронул легкий порыв ветра. Казалось, растение тоже уставилось на руку Остихароса. Симон знал, что там, за жасмином, дежурит Деде Барандук, личный чародей Махмуда XVI. Если султан был отважен, то визирь был осторожен, и настаивал на присутствии Барандука, когда во дворце объявлялся Симон.
– Ты не хочешь, чтобы мальчик стал скороходом? – жмурясь, как сытый кот, спросил Махмуд. – Почему?
Все знали про страсть султана к скороходам. О нет, это была не та постыдная страсть, когда мужчины уединяются на ложе, но могучее стремление к собирательству бегунов. Желания скороходов исполнялись быстрее, чем прихоти любимых жен. Их жалованье было предметом зависти. Дом за счет казны, одежда за счет казны; личные врачи, массажисты, повара… На состязаниях считалось пустым делом выходить против «Махмудовых жеребцов». Кое-кто лелеял надежду переманить скорохода у владыки Равии, но тот несчастный, кто согласился оставить благодетеля, польстившись на титул, кончил так плохо, что о его судьбе даже в харчевнях старались говорить шепотом.
