Дин Сухов - Юрей теу
Мысль о скором отъезде повергла меня в полное уныние. Что-то подсказывало мне, что я больше никогда не увижу Ачикиллу. И я решился на отчаянный шаг. Перед отъездом, я позвонил Ачикилле и попросил ее о встрече. Мы встретились с ней через час в Барранко на мосту Вздохов. И я не зря назначил ей свидание именно здесь, на этом популярном для влюбленных перуанских пар месте. Я решил объясниться перед Ачикиллой в любви, и предложить ей поехать вместе со мной в Лос-Анджелес. Ачикилла опоздала на встречу и, судя по ее поведению, куда-то очень торопилась. И когда я начал ей что-то невнятно мямлить о своих чувствах, она казалось, совсем не слушала меня. Взгляд ее прекрасных темно-синих глаз рассеянно блуждал по сторонам, и она все время порывалась кому-то позвонить по телефону. Так и не дослушав до конца мой возвышенный бессвязный бред, Ачикилла извинилась передо мной и, выхватив «сотовый» из сумочки стала названивать какому-то невидимому Пересу. В тот момент я почувствовал себя самым несчастным человеком на земле. Такое чувство у меня возникало лишь однажды, когда я узнал о смерти своей мамы. Мое сердце просто разрывалось от невыносимой боли и страданий. И осознав, наконец, что мне нечего здесь больше делать, я сел в кабриолет и едва сдерживая нахлынувшие слезы, помчался в аэропорт Хорхе Чавес. Меня провожал Марио, его сын Альварес и еще несколько моих новых друзей и бывших мимолетных подружек. И это было для меня самым тяжелым расставанием в моей жизни. Здесь не хватало только моего учителя Амару и, конечно же Ачикиллы. До самого последнего момента я надеялся, что она приедет в аэропорт или же позвонит мне на телефон. Но нет, чуда не произошло, и сердечно распрощавшись со своими новыми друзьями, я улетел обратно в штаты. Покинув Лиму, я оставил там часть своей души, которая уже никогда не будет принадлежать мне.
Дома меня встретили как настоящего героя. Мой суровый отец был так рад мне, что увидев меня, впервые в жизни расплакался. Это была трогательная встреча. Я тоже плакал, и вместе со мной плакали три моих брата Лопес, Кортес и Диез. Они уже и не чаяли увидеть меня живым. Но благодаря хорошим друзьям я выжил и как видите, сеньора, жив до сих пор.
Именно после той поездки в Перу мой старший брат Лопес окрестил меня Псилоцибом и мое новое прозвище, как зараза прилипло ко мне. А все благодаря моему длинному языку и чрезмерной доверчивости. На второй день после возвращения домой, я поведал Лопесу о своем психоделическом опыте, полученном мною от старого колдуна Амару, и очень лестно отозвался о магических свойствах Теонанакатля. Именно эта тема вскоре и стала непочатым источником шуток и язвительных подколок со стороны моих злоязыких братьев. Ну, ничего, я не в обиде на своих братьев. Хотя они и порядочные засранцы, но все же они мои братья. И пусть они назовут меня, как им взбредет в голову, я их все равно не перестану любить и уважать. По-крайней мере, так меня научил жить мой отец, сеньора!
Увлекательный рассказ гриба Родриго закончился грандиозным сползанием блеклой туши солнца в уютную колыбель океана. Лениво перебирая прозрачными лучами по лазурней тропе вечернего неба, el astro с размаху плюхнулось в воду и, подняв вокруг себя мириады раскаленных брызг и клубы пара, медленно погрузилось в глубину. На том месте, где исчезло солнце, мгновенно образовался опасный водоворот, грозивший утопить незадачливых любителей психоделического «трипа».
– Что-то мне это не нравиться, Родриго! – чувствуя, как стремительно тает под ней сладкий кусок айсберга, тревожным голосом воскликнула Петти.
– Не беспокойтесь, сеньора, Диего не из тех, кто бросает слова на ветер. Он обязательно придет нам на помощь, – обнадеживающе заверил гриб Родриго свою новую знакомую la tortuga. Вытянувшись тонкой струной, гриб Родриго с надеждой устремил пристальный взор в сторону запада. Тем временем, подчиняясь центробежной силе водоворота, сладкий островок мороженного с единственным обитателем устремился к самому центру кипящей стихии.
– Родриго, что мне делать, я же сейчас заживо сварюсь?! – полностью теряя над собой контроль, надрывно пропищала Петти в образе пресмыкающейся рептилии.
– Попытайтесь представить, что вы превращаетесь в вареного тихоокеанского лобстера, сеньора! – прочно наблюдая за панической суетой Петти, не к месту пошутил Родриго.
– Ты это серьезно, придурок?! – не оценив плоского юмора Псилоциба, раздраженно прошипела Петти. Ее сладкий остров уже почти весь растаял, превратившись в жидкую молочную нитку, свитую в водяной клубок. И нагретая до кипения солнцем вода, начала нещадно печь перепончатые лапки Петти.
– Все, это конец, сейчас будет суп из черепахи! – втягивая голову в костяной панцирь, горько пошутила над своим опасным положением Петти.
– Не будет, сеньора! Прибыл наш спаситель! – победно пища, взвился вверх гриб Родриго.
– Не может быть? – не поверила своим ушам Петти.
И правда, со стороны запада на них стремительно надвигалась темная громоздкая туша. Она напоминала призрачного японского bake kugira в образе обглоданного до костей усатого кита.
– Какое страшидло, Родриго, что это? – предпочитая стать главным ингредиентом черепашьего супа, чем свежим блюдом в рационе морского чудовища, тонко запищала Петти. В этот момент в ее голове возникли безобразные образы жертв джигай, нашедших единственное спасение от ужасов реальности в абсурдной идее самоубийства.
Но видно Петти не было суждено в этой жизни трансформироваться в наваристый черепаший бульон и тем более быть проглоченной кошмарным каркасом из рыбьих костей и обрывков кожи. Двигаясь по воде подобно штормовой волне, морское чудовище нависло над ошалевшей от ужаса Петти и знакомым голосом возвестило:
– Сеньора, дон Диего к вашим услугам!
– Как, что, не может быть! – забыв про боль от ожогов, ошалело ахнула Петти.
– Крестный, ты как раз вовремя, – перепрыгивая с расползающейся клубники на широкий плавник odontoceti, облегченно выдохнул гриб Родриго, – Еще бы немного и из нас вышла наваристая черепахово-грибная похлебка.
– Извините, los amigos, у меня были дела, – широко разевая, похожий на ворота рот, шумно вздохнул усатый кит. Он осторожно повернулся боком к отчаянно барахтающейся в горячей воде Петти, и ловким движением бокового плавника, закинул ее себе на спину.
– En la via, el capitan! – противно хихикая, пропищал во все горло гриб Родриго.
– En la via, los amigos! – со свистом выбрасывая в небо фонтан горячей воды, глухо протрубил дон Диего в образе усатого кита и с силой ударив хвостом по воде, он быстро заскользил в сторону темнеющей линии горизонта.
– Se despierta Petti, el cuento se ha acabado, – сосредоточившись на своем глубоко спрятавшемся «я», попыталась внушить сама себе Петти Чарли.
Она была бесконечно вымотана непредвиденными перегрузками психоделического путешествия и желала лишь одного, чтобы поскорее закончился этот нереальный кошмар.
…Unreal nightmare прекратился так же внезапно, как и начался. Кипящий океан, сморщенный гриб Теонанакатль и гротескный кит испарились в мгновение ока, не оставив после себя ничего кроме прогорклого запаха йода и шума удаляющейся большой воды. Декорации сменились мгновенно и невидимый режиссер театра абсурда, содрав с драматической актрисы костяной панцирь черепахи, бесцеремонно вышвырнул ее за дверь актерской гримерки. Нисколько не обидевшись на радикализм главного кукловода, Петти с покорностью подчинилась сменившимся правилам игры.
Возможно, это было очередным ее видением или же продолжением нереального сна, но она обнаружила себя в прежнем облике роковой дивы стоящей на краю остывающей Бездны. Не ней не было ни единого клочка материи. Вместо одежды ее мокрое тело обвивала склизкая гирлянда из морских водорослей. Ее новая реальность трансформировалась в замкнутом кубе комнаты мотеля и, конечно же, это было намного приятнее, чем пред-небытие в глубокой кастрюле кипящего океана. Вокруг Петти царила кромешная тьма, лишь изредка пронзаемая слабыми сполохами света, стекающими на пол с полотна японской картины. Оцепенев от неожиданности, Петти оглянулась по сторонам и пристально прислушалась к тихому голосу тьмы. Слизав длинным мерзким языком мокрый локон с плеча Петти, гибкая тень тьмы прилипла к ее уху и опутала мембрану клубком спутанных диссонансных звуков. Они напоминали змей, эти звуки, скользких ядовитых змей ползающих по стенам комнаты в поисках неосторожной жертвы. Зябко поежившись, Петти оттолкнула от себя прилипчивую тьму, и осторожно ступая босыми ногами по полу, направилась к светящейся картине. С каждым ее шагом усиливалось шипение невидимых змей, и взволнованное сердце Петти ускорило свой бег. Но, отнюдь, это был не страх перед очередной опасностью. Петти уже полностью уверовала в собственную неуязвимость и нереальность происходящего. Все здесь было ненастоящим, даже если казалось что это не так. Но, все же, осознавая это, Петти не желала упускать шанс, поиграть с призраками воспаленного воображения. Лишь несколько мгновений назад выбравшись из жуткой клоаки океана, она вновь возжелала очередных острых впечатлений и была готова испить до дна чашу с отравленным нектаром Дьявола. Мерцающий свет картины, словно беззаботного наивного мотылька притягивал к себе Петти, и она послушно шла вперед, подчиняясь непонятному влечению. Остановившись в шаге от светящегося полотна, Петти затаила дыхание и с волнением окунулась в темные воды японской скорби. Наряженная в траурную мофуку девушка все так же продолжала молча стенать и красные слезы не прекращаясь, сочились из ее печальных глаз. Размазанная по фиолетовому ночному небу, белая бабочка тщетно пыталась долететь до луны, а вульгарная луна, сбросив с себя прозрачную вуаль тумана, бесстыдно выставляла напоказ свое жирное облитое серебром тело. Но было в этом застывшем куске японской траурной ночи что-то такое, что заставляло быстрее биться сердце Петти, и это что-то было вполне осязаемое и живое. Не сводя напряженного взгляда с картины, Петти протянула вперед руку и кончиками дрожащих от волнения пальцев дотронулась до смолисто-черных волос плачущей девушки.
