Виктор Колупаев - Сократ сибирских Афин
запел философ Фалес Олимпийскую песню Пиндара, посвященную Гиерону Минаевскому и коню его Ференику на победу в скачке.
— Но золото,
Как огонь, пылающий в ночи,
Затмевает гордыню любых богатств, -
подхватил и Питтак. Лишь Солон шел молча, старательно подсвечивая себе под ноги фонариком.
— Ты хочешь воспеть наши игры? -
уже хором грянули мудрецы, -
— Не ищи в полдневном пустынном эфире
Звезд светлей, чем блещущее солнце,
Не ищи состязаний, достойней песни,
Чем Олимпийский бег.
Они шли не спеша, да и куда им было торопиться… Питтак, как более молодой, поддерживал двух старцев под руки. А еще двое сплелись с теми локтями, образовав нестройную шеренгу. И вот они уже начали растворяться в темноте, но голоса их еще звучали твердо и слаженно. Теперь они пели Олимпийский гимн Пиндара “Острова блаженных”, посвященный Ферону Губинскому, сыну Энесидама, на победу в колесничном беге:
— Все, что было, и правое и неправое,
Не станет небывшим,
Не изменит исхода
Даже силою Времени, которая всему отец;
Но милостивый рок может погрузить его в забвение.
Нестерпимая боль, укрощенная, умирает,
Заглушаясь радостями удач,
Когда Доля, ниспосланная от бога,
Возносит наше счастье до небес.
Но вот звуки стали уже еле слышимыми, а потом и вовсе растаяли, растворились в беспредельной ночи. А я даже мелодию гимна не успел запомнить…
Все стояли молча, очарованные то ли красотой сибирской ночи, то ли чудными словами песен Пиндара. А я так вот просто испарялся, думая о том, что под мышками и в паху высохнет еще не скоро. И тут исторический философ Межеумович рявкнул во всю силу своих диалектических лекторских легких:
— Грянем, братцы, удалу-у-ю-у!
Но его никто не поддержал, и тогда Сократ тихим, чистым голосом закончил “Острова блаженных”. Он не пел, сомневаюсь, что он вообще умел петь, он просто декламировал:
— Владея таким уделом,
О, если бы знал человек грядущее!
Если бы знал он,
Как, миновавши смерть,
Презренные души тотчас постигаются карами!
За вину в этом царстве Зевса
Некто в преисподней изрекает роковые приговоры.
Лишь достойные мужи
Обретают беструдную жизнь
Там, где под солнцем вечно дни — как ночи и ночи — как дни.
Силой рук своих
Они не тревожат ни землю, ни морские воды,
Гонясь за прожитком;
Радостные верностью своей,
Меж любимцев богов
Провожают они беспечальную вечность;
А для остальных — муки, на которые не подъемлется взор.
Здесь в декламацию включилась Каллипига. Не знаю, репетировали ли они когда раньше, но получалось у них здорово. Правда, какой-то дребезжащий звук возник за ближайшим углом. Но он еще был едва слышен.
— Но те, кто трижды
Пребыв на земле и под землей,
Сохранили душу свою чистой от всякой скверны,
Дорогою Зевса шествуют в твердыню Крона.
Остров Блаженных
Овевается там веяньями Океана;
Там горят золотые цветы,
Возникая из трав меж сияющими деревьями
Или вспаиваемые потоками.
Там они обвивают руки венками и цепями цветочными…
Я всегда любил стихи Пиндара.
Счастливые люди, эти мудрецы, подумал я. Наверняка попадут на Острова блаженных. А может, оттуда и в гости к Каллипиге приходили. А вслух спросил:
— Почему это Фалес ничего не рассказал о своей смерти?
— Стесняется, — пояснил Сократ. — Ничего героического в ней не было. Маслодавильни-то он, действительно, скупил. Ну… и попал в тюрьму за спекуляцию и незаконную предпринимательскую деятельность. Так и сгнил в ней. Это еще при тридцати тиранах было, при развитом социализме, то есть. А какой талант предпринимателя пропал…
— Не знала я, — сказала Каллипига. — Уж отговорила бы как-нибудь.
— А не будет простой народ грабить! — заявил Межеумович и упал замертво на одну из служанок.
— Может, прогуляемся, — предложила Каллипига мне и Сократу, видя, что диалектический материалист крепко пристроен на ночь и в охране не нуждается. — К Гелиосу в гости сходим.
— Да, — согласился я, сообразив, что на солнце обсохну скорее.
— Пошли, Каллипига, пока твой дом не наполнился новыми гостями.
— Заодно и на Землю посмотрим, — сказала Каллипига.
— Каков, однако же, вид Земли, и каковы ее области, я могу вам показать, тут никаких препятствий нет, — сказала Сократ. — Откуда начнем?
— С раннего утра, милый Сократ, — попросила Каллипига.
— Можно и так.
Купание в море отрезвило меня. Я был бодр и готов следовать за Каллипигой хоть на край света.
Глава двенадцатая
Мы шли, не чувствуя усталости, пока не пришли, наконец, в красивую местность, где был край круглой Земли. Рассеивался легкий утренний туман, и мы увидели золотой замок на скале. Легкое сияние исходило из него. Замок был целиком из чистого золота и покоился на отвесных столбах. Его фронтоны украшали пластины из слоновой кости, а двустворчатые ворота отливали светлым серебром. На воротах были вычеканены изумительные картины. Их изготовил сам Гефест.
Мы подходим ближе к замку и начинаем разглядывать изображение на воротах. Видим Гею-Землю, бесконечную реку Океан и небосвод над ними. Видим в воде лазурных богов. Видим нимф. Одни из них резвятся в море, другие сушат волосы на берегу, иные катаются на рыбах и дельфинах. На земле мы видим города и людей, леса и зверей, ручьи, реки, а в них — множество нимф. Даже наш ночной симпосий изображен здесь во всех деталях. Великолепная Каллипига, важные мудрецы, Сократ, задающий свои вопросы, Межеумович, читающий с красной трибуны просветительскую лекцию о вреде вопросов, и еще чья-то тупая, бессмысленная физиономия.
— Это ты, — радостным и счастливым голосом говорит мне Каллипига.
— Похож, — соглашается Сократ. — Ну, в точь, глобальный человек.
И над всем белым светом распростерлось прекрасное небо. Чем больше мы смотрим, тем больше восхищаемся увиденным и самим художником Гефестом, сумевшим создать такую красоту. И когда только он все успевает делать? Идем дальше, приближаемся к замку. Излучаемое им сияние становится все сильнее, глазам больно смотреть. Пересекаем двор и идем к трону бога Гелиоса. Но не можем подойти к нему и вынуждены остановиться из-за нестерпимого ослепительного сияния. Невозможно вынести блеск, который исходит от трона Гелиоса, сделанного из золота и драгоценных камней.
На троне восседает сам бог, облаченный в богатые одежды. На голове у него корона из огненных лучей. По сторонам трона стоят Дни, Месяцы, Годы, Столетия. Стоят также и Часы, Минуты и Секунды. Чуть поодаль расположилась Весна, в уборе из цветов, обнаженное Лето, украшенное венком из колосьев, Осень в одежде, покрытой пятнами виноградного сока, и на самом краю съежилась Зима с заснеженными волосами.
Всевидящий Гелиос уже узрел нас и спрашивает:
— На экскурсию?
— Да, — радостно отвечает Каллипига.
Гелиос снял корону из солнечных лучей, чтобы мы могли приблизиться к нему.
— Жаль, но сегодня у нас профилактический день, — говорит Гелиос. И в голосе его действительно чувствуется сожаление.
— О, светозарный Гелиос! — восклицает Каллипига. — Позволь нам осмотреть Землю сегодня!
— Но ведь сегодня и экскурсоводов нет, — начинает сдаваться Гелиос.
— Сократ будет нам экскурсоводом.
— Сократ? Так ведь он знает только то, что ничего не знает!
— Вот и хорошо!
— А кто третий с вами?
— Это глобальный человек. Он хочет узнать, что такое Пространство и Время?
— Долго же ему придется идти, — говорит Гелиос. И я чувствую, что ему не очень-то нравится это мое желание. Хорошо еще, что Каллипига не сказала, что меня интересует также Жизнь, Смерть и Бог. Мог бы и совсем рассердиться.
— Не знаю, что и делать, — все еще сомневается Гелиос.
Но перед чарами Каллипиги ему не устоять.
— Разве что с Сократом, — неуверенно говорит он, как бы сам себе. — Сократ надежный человек…
— Еще какой надежный! — подтверждает Каллипига.
— Ладно уж, — наконец соглашается Гелиос. — Дождитесь, когда я заступлю на вахту, и вон по той винтовой лесенке… Смотрите только, чтобы голова не закружилась. Тут всякое бывало, особенно без экскурсоводов.
