Владимир Полуботко - Двенадцатая нимфа
Это была островная дуга, вытянувшаяся более, чем на тысячу километров с юга на север. По непонятной причине Спокойный океан был по всему своему периметру окружён такими огромными дугами. В сторону океана они были обращены своими выпуклостями и имели очень строгие геометрические очертания. Дуги не всегда бывали островными — иногда это были просто горные хребты на побережье континента, но одно в них было неизменно — это действующие вулканы и сейсмическая активность. Дуги обрамляли Спокойный океан, на просторах которого сейсмическая активность встречалась крайне редко. Подавляющее большинство действующих вулканов, имеющихся на этой планете, находились именно на этих дугах, обрамляющих Спокойный океан.
Между тем, Спокойный океан занимал собою целое полушарие — то есть половину всей поверхности планеты! На его просторах помещались редкие острова и даже отдельные архипелаги, расстояние между которыми измерялось иногда тысячами километров. Это была вода, вода и вода. Что происходило в этой воде и что у неё было на уме — об этом практически никто и ничего не знал.
Любой сторонний наблюдатель, который бы прилетел на эту планету, сразу бы обратил внимание на то, что большая часть её поверхности — это просторы одного огромного Мирового океана. Несколько континентов, сбившихся в кучу, не поменяли бы этого впечатления. Сторонний наблюдатель заметил бы и целое океаническое полушарие, и дымящиеся вулканами дугообразные архипелаги и горные хребты по краям этого гигантского скопления воды подумал бы: «А ведь это, судя по всему, круговые трещины, оставшиеся на планете, от какого-то древнего очень сильного удара извне. Удар такой силы предполагал бы частичную потерю атмосферы и большей части Мирового океана, каковые бы просто выплеснулись в Космос и не вернулись назад. Но, если на планете всё-таки есть атмосфера и такое огромное количество воды всё ещё остаётся на ней, то, стало быть, всего этого было намного больше до того, как удар был нанесён. Это означало, что раньше воды было так много, что суши на планете не было вовсе — она вся была глубоко спрятана под толщею Избыточного океана, а атмосфера была такая плотная, что в ней не смогла бы развиться жизнь. Отсюда возникало предположение: а не был ли этот удар гигантского космического тела усилием чьей-то воли? Разумной и доброй? Планету надо было подправить, потому что с самого начала она была сотворена неподходящим для возникновения разумной жизни образом».
Сторонний наблюдатель — был ли он или нет, об этом можно было лишь гадать, а вот то, что сам Вальтер частенько задумывался об этом, это точно. В самом деле: из шести планет, вращающихся на этой орбите вокруг солнца, две не имели воды вовсе, две имели избыточную воду, покрывающую их толщею во многие десятки километров. Одна планета была устроена идеально для жизни, и именно на ней кипела жизнь и обитали герои нашей истории, а про то, что было на шестой планете, пока что никто ничего не знал. Само её существование было открыто лишь относительно недавно, а космические исследования были по какой-то непонятной причине приостановлены Всепланетным Советом.
Это решение всегда было непонятно Вальтеру. Он думал: «Создаётся впечатление, что они, там, знают некую тайну, о которой нам не считают нужным сообщать. Так, что ли?»
От мыслей планетарного масштаба Вальтер соскользнул к мыслям земным: на остров обрушился сильнейший ливень — совершенно незапланированный никакими законами природы. Остров-то выдержит — ему-то — что от этого сделается? Дома здесь тоже очень крепкие — все строились именно с учётом сейсмоактивности и прочих катаклизмов.
А вот люди? Например, те, которые сейчас оказались в лесу?
Вальтер позвонил начальнику полиции Лаэрту и получил от него подтверждение своим самым худшим предположениям: на глазах у Лаэрта перевернулся катер, в котором находились те самые трое иностранцев, которые возвращались со стороны Остроконечных рифов. По словам Лаэрта, они все погибли.
— Странно, — сказал Вальтер, — ведь их было четверо. Вы уверены, что в катере было только трое?
— Абсолютно уверен, — ответил начальник полиции.
Вальтер коротко рассказал ему, как четверо иностранцев из Авдации увязались за ним, когда он отправился к рифам для своих обычных океанологических исследований, как он не мог от них избавиться и как он отправился назад, оставив их на рифах.
Лаэрт выслушал Вальтера и сказал:
— Тогда нам остаётся предположить только одно: они отправились назад на берег, но одного человека оставили на том островке.
— Остаться там в такую бурю — означает погибнуть, — сказал Вальтер.
— О плохом думать не хочется, — сказал Лаэрт. — В любом случае до окончания бури нечего и думать, о том, чтобы докопаться до истины.
— Подождём, — согласился Вальтер. — Если моя помощь понадобится, я готов.
— Я учту ваше предложение о помощи, — сказал Лаэрт.
Начальник здешней полиции был одним из немногих людей, с которыми Вальтер сумел сдружиться. Это был здоровяк, почти квадратного телосложения. Он был из военных моряков: перешёл из береговой охраны в полицию, которая на острове выполняла почти те же самые функции, что и береговая охрана. На самом острове редко, когда творились безобразия, нуждавшиеся во вмешательстве полиции. А если таковые и случались, то, как правило, они исходили от иностранных моряков да туристов, приезжающих сюда поглазеть на красоты природы, на океанариум и на музей Мецената, которые и в самом деле представляли собою нечто из ряда вон выходящее. Лаэрт отличался честностью и неподкупностью и, если делал что-либо, то всегда обстоятельно и дотошно. Если он сказал, что займётся каким-либо расследованием, то это означало, что он не шутит.
Вальтер досадливо поморщился: у него было столько разных дел, а тут ещё на него навалилась ответственность за четвёртого человека. Поиски затерявшегося иностранца — это было то, от чего отвертеться он никак не мог. С другой стороны: разве он их не предупреждал? Сами виноваты!
Он представил себе того, человека, которого, видимо, оставили на том островке. Разве можно остаться в живых на этом каменистом выступе, когда отовсюду наваливаются такие огромные волны и перекатываются по островку?
Ответ на этот вопрос получился отрицательным.
Затем он представил, что он сам оказался бы в этом же положении и задал себе этот же вопрос.
Ответ получился положительным.
Вальтер подумал: «Я бы выжил. Укромные местечки на островке всё же есть. Если парень сделает те же самые открытия, которые сделал когда-то я, то он спасётся. Впрочем, это вряд ли…»
Глава семнадцатая. Размышления Эйрика. Телефонный разговор
Эйрик скучал в своей комнате. За окном бушевал такой страшной силы ливень, что ему казалось: это буйство природы никогда не кончится. Погода окончательно испортилась, и уже до самого начала учебного года она не изменится к лучшему. Вальтер говорил, что здесь тепло даже и осенью, и можно свободно купаться в море, но всё равно: лето проходит-проходит и вскоре ведь совсем пройдёт. А лучше лета не бывает никакого времени года. Он вспомнил, как они когда-то жили с мамой в огромном городе посреди континента. В городе томилось тридцать миллионов человек, и там почти не было деревьев, но зато там были надземные и подземные виды рельсового транспорта, которые с грохотом проносили куда-то своих пассажиров… И теперь это всё осталось в далёком прошлом. Словно бы во сне. Или в плохом кинофильме. Можно вспомнить усилием воли, то, что однажды ты увидел, но потом это воспоминание снова начнёт угасать-угасать, да так и угаснет…
Сейчас как раз у Эйрика была вспышка воспоминаний.
Жили Эйрик и Тереза на двадцать восьмом этаже в тесной двухкомнатной квартирке. И такая квартирка ещё считалась счастьем! Она находилась в так называемом престижном районе города. То есть большинство жителей этого мегаполиса не могли даже и помышлять о таком счастье, чтобы жить там, ибо все остальные районы были намного хуже. Очень намного! Выйти погулять можно было только на маленькую площадку перед домом, где обычно сидели старики на скамеечках и лишь изредка появлялись дети, которых в этом городе было очень мало — намного меньше, чем стариков. Старики страшно не любили, когда дети шумели и называли это баловством. Они беседовали между собою или читали газеты, некоторые играли в какие-то игры на своих мобильных телефонах. У них это называлось «подышать свежим воздухом»… А дети почти все болели. Сохранить крепкое здоровье в таком городе было очень трудно. «Сохранить» — это, если ты родился с ним, с этим самым здоровьем. А если и сам родился от ослабленных родителей, то что тогда? Эйрик и сам видел: многие его одноклассники были просто слабоумными, у многих были серьёзные отклонения в психике — чрезмерное буйство или чрезмерная замкнутость. Существовали целые школы для умственно неполноценных детей, и этих школ не хватало. В школах для относительно здоровых детей приходилось организовывать отдельные классы для туповатых и для совсем слабоумных…
