Нил Гейман - Хрупкие вещи
Я задумался: «Это что, откровенный призыв?» И решил, что, наверное, нет. Не похоже.
Она спросила:
– Есть хочешь?
Я сказал, что хочу. Она сказала:
– Здесь рядом есть место. Там подают лучший в городе гомбо. Пойдем?
– Я слышал, что в вашем городе не стоит гулять одному по ночам.
– Все верно, – сказала она. – Но ты не один. Ты со мной. Когда ты со мной, с тобой ничего не случится.
Мы вышли на улицу. Девочки-школьницы сверкали голыми грудками на радость прохожим. Каждый раз, когда кто-то из девочек показывал грудь, в толпе раздавались крики одобрения, и люди бросали пластиковые бусы. Женщина с красной лентой назвала свое имя, когда мы знакомились, но я его не запомнил.
Вернее, сначала запомнил, но теперь оно вылетело у меня из головы.
– Раньше так делали только на Марди-Гра. – сказала она. – Но туристы хотят это видеть, так что туристки развлекают туристов. А местным как-то по барабану. Если захочешь отлить, – добавила она, – скажи мне.
– Хорошо. А зачем?
– Потому что большинство случаев, когда здесь грабят и избивают туристов, происходит в укромных темных переулках, куда туристы ходят отлить. А потом они приходят в себя на Пиратской аллее, с больной головой и пустым кошельком.
– Хорошо, буду знать.
Она указала в пустынный темный переулок, мимо которого мы проходили.
– Вот туда не ходи.
Она привела меня в то волшебное место, где подавали лучший в городе гомбо. Оказалось, что это самый обычный бар. Телевизор над стойкой показывал «Ночное шоу» с отключенным звуком и включенными субтитрами, которые постоянно распадались на циферки и артефакты. Мы заказали по миске гомбо.
Честно сказать, я ожидал большего от лучшего в городе гомбо. Суп оказался почти безвкусным. Но я все-таки съел всю миску. Потому что мне надо было поесть. Я вообще ничего не ел со вчерашнего вечера.
В бар вошли трое мужчин. Первый – наверное, очень стеснительный – продвигался бочком. Второй выступал степенно и важно. Третий едва волочил ноги. Тот, который стеснительный, был одет, как владелец похоронной конторы викторианской эпохи: высокий цилиндр и все как положено. У него была очень бледная кожа, длинные волосы, свисавшие тонкими прядями, и длинная борода с вплетенными в нее серебряными бусинами. Тот, который степенный и важный, был одет в длинное черное кожаное пальто. Последний, который едва держался на ногах, остался стоять в дверях. Длинные сальные волосы закрывали его лицо. Я сумел разглядеть только то, что его кожа была грязно-серой. Мне стало жутко.
Первые двое подошли прямо к нашему столику, и на мгновение я по-настоящему испугался. Но они не обратили на меня внимания. Они подошли к женщине с красной лентой и оба поцеловали ее в щеку. Потом спросили о каких-то общих друзьях, которых не видели очень долго: кто с кем, когда, в каком баре и почему. Эти двое напоминали мне лису и кота из «Пиноккио».
– А что стало с твоей симпатичной подругой? – спросила женщина у мужчины в черном.
Он улыбнулся, но как-то невесело.
– Она положила беличий хвост на входе в нашу фамильную усыпальницу.
Женщина поджала губы.
– Тогда тебе без нее будет лучше.
– Я тоже так думаю.
Я посмотрел на того человека, который остался стоять в дверях. От которого мне было жутко. Серая кожа, серые губы. Как у запущенного наркомана. Он смотрел в пол и стоял неподвижно, как статуя. Интересно, подумал я, а что эти трое делают вместе: кот, лиса и измученный призрак.
Мужчина с бусинами в бороде приложился губами к руке женщины с красной лентой, потом поклонился ей, посмотрел на меня, вскинул руку в насмешливом салюте, и все трое ушли.
– Твои друзья? – спросил я.
– Нехорошие люди, – сказала она. – Макумба[4]. Они никому не друзья.
– А что с тем парнем, который стоял у двери? Он чем-то болен?
Она помялась в нерешительности, а потом покачала головой:
– Не то чтобы болен. Я скажу, но потом. Когда ты будешь готов.
– Скажи сейчас.
Джей Лено в телевизоре беседовал с какой-то худенькой блондинкой.
ЭТ& НЕ ТО. ТО ЧЧЧЧ КИНО – было написано в субтитрах. – А ВЫ SS ВИДЕЛИ SSS ЧЧЧ КУКОЛКУ???
Джей взял со стола небольшую куклу и заглянул ей под юбку, делая вид, что проверяет, насколько она анатомически корректна.
СМЕХ – было написано в субтитрах.
Она доела свой суп, облизала ложку поразительно красным языком и положила ложку в пустую миску.
– Столько молоденьких мальчиков-девочек приезжает сюда, в Новый Орлеан. Кто-то из них читал книги Энн Райс и решил, что здесь из них сделают вампиров. Кого-то из них обижали родители, кому-то было просто скучно. Как бродячие котята, живущие в канаве, они все приезжают сюда. А в канавах Нового Орлеана живет совершенно особая порода кошек. Знаешь?
– Нет.
СМЕ...РЧ – было написано в субтитрах, но Джей продолжал улыбаться, а потом началась реклама.
– Он тоже был беспризорным ребенком. Практически жил на улице. Но у него было место, где можно переночевать. Хороший мальчик. Приехал сюда из Лос-Анджелеса, автостопом. Хотел, чтобы его оставили в покое. Хотел слушать кассеты с «Doors», покуривать травку, изучать магию хаоса и прочесть полное собрание работ Алистера Кроули. Ну и чтобы ему иногда отсасывали. Даже не важно кто. Ясные глазки, пушистый хвост.
– Ой, смотри, – сказал я. – Там Кэмбелл. Только что прошел мимо.
– Кэмбелл?
– Мой друг.
– Который продюсер на студии звукозаписи? – Она улыбнулась, и я подумал: «Она знает. Она знает, что он соврал. Она знает, кто он на самом деле».
Я оставил на столе двадцатку, и мы вышли на улицу. Но Кэмбелла там уже не было.
– Я думал, он будет с твоей сестрой, – сказал я.
– У меня нет сестры, – отозвалась она. – Нет сестры. Только я. Я одна.
Мы свернули за угол и попали в шумную толпу туристов, как в штормовую волну, обрушившуюся на берег. А потом волна схлынула, и от всей толпы остались лишь два человека. Девушка старшего школьного возраста, блевавшая над канализационной решеткой, и молодой человек, который стоял рядом с ней, нервно переминаясь с ноги на ногу. В руках он держал ее сумочку и пластиковый стаканчик с каким-то явно алкогольным напитком.
Я повернулся к женщине с красной лентой в волосах, но ее нигде не было. Я пожалел, что не запомнил, как ее звали и как назывался тот бар, где мы познакомились.
Я собирался уехать в тот же вечер. Сначала – на запад до Хьюстона, а потом – в Мексику. Но я страшно устал и был пьян на две трети, так что я никуда не поехал и, вернувшись в отель, завалился спать. То есть следующим утром я был еще в «Мариотте». Одежда, в которой я выходил вчера вечером, пропахла духами и гнилью.
Я натянул футболку и брюки, спустился в сувенирный магазинчик при отеле и купил себе еще пару футболок и шорты. В магазине я встретил высокую женщину без велосипеда. Она покупала «алка-зельцер».
Она сказала:
– Ваш доклад перенесли. В зал Одюбона. Начало минут через двадцать, Но сначала вам нужно почистить зубы. Друзья вам такого не скажут, но я почти вас не знаю, мистер Андертон, так что мне вовсе не сложно сказать вам об этом.
Я купил пасту и зубную щетку. Дешевый походный набор. Меня беспокоило, что я обрастаю вещами. У меня было стойкое ощущение, что мне нужно, наоборот, избавляться от всех вещей. Если уж путешествовать, то налегке. Не имея вообще ничего.
Я поднялся к себе, почистил зубы, надел новую футболку с эмблемой джазового фестиваля. А потом – видимо, потому, что у меня просто не было выбора, или же потому, что я был уверен, что Кэмбелл придет на мое выступление, и мне хотелось с ним попрощаться, – я взял распечатку доклада и пошел в зал Одюбона, где меня уже ждали человек пятнадцать. Кэмбелла среди них не было.
Мне вовсе не было страшно. Я сказал всем «Привет» и принялся читать с листа.
Доклад начинался с еще одной цитаты из Зоры Нил Херстон. «Ходили слухи о взрослых зомби, которые выходят в ночную пору и творят зло. Также рассказывали о маленьких девочках-зомби, которых хозяева посылают бродить по домам в предрассветный час и продавать жареный кофе. Пока солнце еще не взошло, их крики „Café grille“ разносились по темным улицам, и увидеть тех девочек мог только тот, кто, пожелав купить кофе, звал продавщицу к себе на порог. Тогда мертвая девочка становилась видимой и поднималась на крыльцо».
Дальше шел текст самого Андертона, густо пересыпанный цитатами из Херстон и ее современников, а также выдержками из старых интервью с долгожителями-гаитянами. Мысль Андертона, насколько я понял, скакала от странного вывода к еще более странному выводу, превращая фантазии в догадки и предположения, а догадки и предположения – в факты.
Где-то на середине доклада в зал вошла Маргарет, высокая женщина без велосипеда. Она села в первом ряду и стала слушать, пристально глядя на меня. Я подумал: «Она знает, что я – не он. Она все знает». Но я продолжал читать. А что мне еще оставалось делать?
