Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

Милилейн напряженно наблюдала за движением очереди. Перед ней еще семь или восемь человек — хватит ли ей сосисок? Отсюда нельзя было увидеть, что делается там, впереди, помещаются ли на жаровню новые партии по мере распродажи. Останется ли там для нее хоть что-нибудь? Она сравнила себя с жадноватым ребенком, который волнуется, чтобы ему хватило всяких угощений. Я схожу с ума, сказала она себе. Почему ка-кая-то сосиска так много для нее значит? Но ответ был известен. Уже три дня она вообще не ела мяса, если не считать мясом пять полосок соленой драконины, которые она случайно нашла в шкафу в Звездный день. От шипящих сосисок исходил восхитительный аромат. Внезапно приобретение их стало для нее самым важным, быть может, даже единственным делом на свете.

Подошла ее очередь.

— Два вертела, — сказала она.

— Один в руки.

— Тогда один!

Лиимен кивнул. Во взгляде его трех светящихся глаз читалось полное отсутствие всякого интереса.

— Пять крон, — сказал лиимен.

Милилейн ахнула. Для нее пять крон — половина дневного заработка. Она припомнила, что до нехватки вертел сосисок стоил десять мерок. Но ведь то было до нехватки.

— Вы шутите, — сказала она. — Разве можно взвинчивать старую цену в пятьдесят раз! Даже в такие времена.

За ее спиной раздался чей-то крик.

— Платите или уходите, любезнейшая!

Лиимен хладнокровно объяснил:

— Пять крон сегодня. На следующей неделе — восемь крон. Еще через неделю — один реал. Еще через неделю — пять реалов. Через месяц вообще не будет сосисок ни за какие деньги. Вы хотите сосисок? Да или нет?

— Да, — пробормотала Милилейн. У нее дрожали руки, когда она подавала ему пять крон. Еще за одну крону она купила кружку пива, выдохшегося и безвкусного. Опустошенная и ошеломленная, она выбралась из очереди.

Пять крон! Да еще совсем недавно за эти деньги она могла поужинать в хорошем ресторане! Но большинство ресторанов сейчас закрылись, а в оставшиеся, как она слышала, записывались за несколько недель. И одному Божеству известно, какие у них там сейчас цены. Но это просто безрассудство! Пять крон за вертел сосисок! Ее охватило ощущение вины. Что она скажет Кристофону? Правду, только правду. «Я не могла удержаться, — скажет она. — Это был порыв, безумный порыв. Я почувствовала их запах на жаровне и не могла удержаться».

А что будет, когда лиимен запросит восемь крон или реал? Пять реалов? Она не могла найти ответа. Она подозревала, что заплатит любые деньги, — настолько сильным было наваждение.

Она жадно впилась зубами в сосиску, будто боялась, что кто-нибудь вырвет лакомство у нее из рук. Сосиска была на удивление вкусной: сочная, пряная. Она поймала себя на том, что пытается догадаться, чье мясо пошло на ее изготовление. Лучше не думать, сказала она себе. Вполне возможно, что мысль об охоте на мелких грызунов в парке приходила в голову не одному Кристофону.

Она сделала глоток пива и снова поднесла вертел ко рту.

— Милилейн?

Она удивленно подняла глаза.

— Кристофон?

— Так и думал, что найду тебя здесь. Я закрыл лавку и вышел посмотреть, что тут за толпа.

— Неожиданно появился разносчик сосисок. Как по волшебству.

— Вот оно что. Ну да, вижу.

Он смотрел на полусьеденную сосиску у нее в руке.

Милилейн деланно улыбнулась.

— Извини, Крис. Хочешь укусить?

— Один кусочек, — сказал он. — Думаю, что становиться в очередь уже нет смысла.

— Наверное, их распродадут очень быстро. — Она подала ему вертел, стараясь изо всех сил, чтобы он не заметил, с какой неохотой она это делает, и напряженно наблюдала за тем, как он откусывает кусок длиной в дюйм, а то и два. Она почувствовала сильное облегчение, одновременно с некоторыми угрызениями совести, когда он отдал ей остаток.

— Хороша, клянусь Повелительницей!

— Как же иначе! Ведь она стоит пять крон.

— Пять…

— Я не смогла удержаться, Крис. Когда я почуяла их запах в воздухе… я, как зверь, ворвалась в очередь. Я толкалась, пихалась, дралась. Наверное, я заплатила бы сколько угодно. Ах, Крис, прости меня!

— Не извиняйся. А на что еще сейчас тратить деньги? Вдобавок все скоро изменится. Ты слышала новость сегодня утром?

— Какую новость?

— Насчет нового короналя! Он будет здесь с минуты на минуту. Прямо здесь, он проедет по мосту Кинтора.

Она озадаченно спросила:

— А что, лорд Валентин стал понтифексом?

Кристофон покачал головой.

— О Валентине уже можно и не вспоминать. Говорят, он исчез — то ли похищен метаморфами, то ли что-то еще в этом духе. Как бы там ни было, примерно час назад объявили, что короналем теперь Семпетурн.

— Семпетурн? Проповедник?

— Да, тот самый. Он появился в Кинторе ночью. Мэр под держал его, а герцог, как я слышал, бежал в Ни-мойю.

— Но это невозможно, Крис! Ведь не может кто угодно встать и сказать, что он корональ! Ведь он должен быть выбран, помазан, он должен быть с Замковой горы…

— Мы просто привыкли так думать. Но наступили другие времена. Семпетурн — человек из народа. Такой нам сейчас и нужен. Он знает, как вернуть благорасположение Божества.

Она не верила своим ушам. Забытая сосиска висела у нее в руке.

— Этого не может быть. Это безумие. Лорд Валентин — наш помазанный корональ. Он…

— Семпетурн говорит, что он самозванец, что вся эта история с обменом телами — чушь, что болезнями и голодом мы наказаны за его грехи, что единственная для нас возможность спастись — свергнуть лжекороналя и посадить на трон того, кто поведет нас обратно к справедливости.

— И Семпетурн утверждает, что он и есть тот человек и потому мы должны поклониться ему, принять его и…

— Вот он! — воскликнул Кристофон.

Лицо его раскраснелось, глаза пылали странным блеском. Милилейн еще ни разу не видела мужа в таком возбуждении. Она и сама была как в лихорадке, сбитая с толку и ошеломленная. Новый корональ? Этот маленький краснолицый подстрекатель Семпетурн на троне Конфалюма? Она ничего не понимала. Все равно как если бы ей сказали, что красное — это зеленое, а вода в реках отныне потечет в обратном направлении.

Раздались резкие звуки музыки. На мосту появился величаво вышагивающий оркестр в зеленых с золотом костюмах с эмблемой короналя в виде Горящей Звезды. Оркестр вышел на эспланаду. За ним следовал мэр и другие городские чиновники. Потом появился огромный, причудливо изукрашенный паланкин, на котором восседал низкорослый человек вульгарного вида, с густыми спутанными черными волосами. Человек улыбался и милостиво принимал овации, которыми его приветствовала огромная толпа, следовавшая за ним из города.

— Семпетурн! — ревела толпа. — Семпетурн! Да здравствует лорд Семпетурн!

— Да здравствует лорд Семпетурн! — заорал Кристофон. «Как сон, — подумала Милилейн. — Какое-то ужасное послание, которого я не понимаю».

— Семпетурн! Лорд Семпетурн!

Теперь кричали все, кто только был на эспланаде. Толпа словно обезумела. Милилейн, не ощутив никакого вкуса, машинально проглотила остаток сосиски и уронила вертел на землю. Казалось, мир сотрясается у нее под ногами. Кристофон кричал не переставая, уже охрипшим голосом:

— Семпетурн! Лорд Семпетурн! — Паланкин проследовал мимо: лишь двадцать ярдов отделяли их от нового короналя, если он действительно был им. Он повернулся и посмотрел прямо в глаза Милилейн. С изумлением и растущим ужасом она услышала свой крик:

— Семпетурн! Да здравствует лорд Семпетурн!

Глава 2

— Куда? — ошарашенно переспросил Элидат.

— В Илиривойн, — повторил Тунигорн. — Он отправился три дня назад.

Элидат покачал головой.

— Я слышу ваши слова, но они до меня не доходят. Мой разум отказывается их воспринимать.

— Клянусь Повелительницей, для меня это тоже непостижимо! Но ничего не поделаешь. Он намеревается предстать перед Данипиур и вымолить у нее прощение за все прегрешения против ее народа. В общем, сущее безумие.

Всего за час до этого разговора корабль Элидата вошел в гавань Пилиплока. Он сразу же поспешил в городскую ратушу в надежде застать там Валентина или в худшем случае отправиться вслед за ним в Ни-мойю. Но там не оказалось никого из королевской свиты, за исключением Тунигорна, которого он обнаружил угрюмо перебирающим какие-то бумаги в небольшой пыльной комнатушке. А то, что Тунигорн ему рассказал: великая процессия отменена, корональ отправился в дикие джунгли к метаморфам, — нет, нет, это уж слишком, это выше всякого разумения!

Усталость и отчаяние, подобно исполинским валунам, обрушились на его душу, и он почувствовал, что не выдерживает их сокрушительной тяжести.

Безжизненным голосом он произнес: