Душа для четверых - Ирина Родионова
Вернулся Юра. Он щипал зареванного Шмеля за нос, и Шмель пытался уцепиться за его пальцы и, кажется, даже слабо улыбался. Их лица сразу стали серьезными, стоило Кристине появиться в поле зрения, и ей захотелось желчно ухмыльнуться. Юра потоптался в проходе, раздумывая, не передать ли ребенка ей, но Кристина молчала, и он укрыл Шмеля в кроватке:
– Дрыхни давай, дай хоть поспать немного. Мама устала.
– Это что такое? – спросила Кристина, вздыбив воздух картонным сертификатом.
Юра смутился:
– Я это, подработку нашел, ну и подумал… Ты же переживаешь.
– Да что ты говоришь.
– У тебя на лице написано. Я и решил помочь, вдруг не шляпа будет.
– Деньги на ветер, лучше бы жратвой затарился, курица скоро праздником будет. – Она поймала его взгляд и медленно, с наслаждением изорвала сертификат на мелкие кусочки, ссыпала на пол.
Шмель тревожно выглядывал из-за прутьев.
– Там по куару можно зайти, я на почту тебе пришлю, – глухо сказал Юра и вышел из комнаты.
Желтый клин света исчез.
Шмель снова завозился на матрасике, не отрывая от Кристины глаз.
– Я сплю, – грубо сказала она, зная, что он все поймет по голосу. – И вставать к тебе не собираюсь.
Анна Ильинична с мольберта глядела на Кристину с укором, но та закуталась в простыню и мгновенно ушла в сон. От недосыпа, от крикливого младенца она иногда словно проваливалась: засыпала на парах или над планшетом, теряла минуты, часы, и в голове у нее не оставалось ничего, кроме желания поспать.
Шмель, видимо, сообразил, что орать нет ровным счетом никакого смысла, и уснул следом за ней. На полу жалкой горкой лежал порванный сертификат.
Глава 5
Оранжево-маринованное
Она бежала на очередной вызов. Странно, но Палыч позвонил сам, долго мялся и говорил загадками, пока сонная Галка не рявкнула, чтобы он прекратил телиться и нормально все объяснил. Палыч разорался, конечно, но как будто с облегчением. Дело предстояло интересное, и Галка мигом сообразила, что учеба откладывается на потом.
Искали всего одного волонтера – довольно необычная история. Родственники всегда могли собраться хотя бы вчетвером или звали приятелей, и только одиноким, чаще всего пожилым, требовалась волонтерская помощь. На этот раз все сложилось идеально: никакого разбора квартиры, загаженных холодильников или накопленного за десятилетия хлама, только чистые человеческие эмоции.
Общага стояла на ушах: комендантша несколько раз проходила мимо их комнаты и грохотала кулаком в дверь, но Галка недавно прикрутила небольшую щеколду и теперь наслаждалась вседозволенностью. Соседки сонно вздыхали на своих кроватях, Галка пряталась под подушкой, пока комендантша не признавала поражение и не уходила дальше по коридору. Она, конечно, еще выскажет все Галке при встрече, но так хотя бы оставался небольшой шанс подремать.
Шумела вода – в душевой напротив их комнаты кто-то бесконечно включал лейки, вскрикивал от ледяного потока или топтался по осклизлым, разбухшим от воды деревянным поддонам. Зато в коридоре всегда приятно пахло горячим паром, мылом и шампунями, Галка обожала высунуть голову в проход, набрать полные легкие водяного воздуха и снова скрыться в комнате. А вот кухня была далеко, и к лучшему – кто-то опять закоптил сковороду, гарь просачивалась под фанерную дверь и щекотала ноздри. Кажется, жарили колбасу, и Галка торопливо нашла в сумке раскрошенное печенье, высыпала его из пакетика в рот. Сладость прошлась по всему телу, и Галку легонько кольнуло – вспомнилась Машка, которая каждый толстый ломоть хлеба провожала с такой жадностью, что хотелось покормить ее, как белого медведя в зоопарке. Галка протолкнула в желудок и вину, и печенье.
Автобус привез ее в промзону, на окраину с серо-черным пустырем и несколькими пятиэтажками, которые сливались с пасмурным небом. За гаражами брехали бездомные собаки, от холода глючил телефон, и Галка забежала в продуктовый ларек погреться. Походила мимо витрин с приклеенными пакетиками быстрорастворимой лапши и приправ, постояла над палками копченой тонкой колбасы – маминой любимой. Захотелось купить буханку горячего хлеба и обгрызть корочку – они иногда завтракали так в детстве, а если в холодильнике оставалось земляничное варенье, которое мама варила в здоровенном тазу после сбора ягоды в осиннике неподалеку, то завтрак становился поистине царским. Мякиш крошили воробьям, Галка отгоняла хлопающих крыльями голубей и подсыпала прелых семечек.
– Девушка! – Из-за прилавка перегнулась продавщица с длинным печальным лицом. – Чего брать будем?
– Ничего, – миролюбиво улыбнулась ей Галка. – Я погреться зашла.
– Греться надо в сауне, а тут магазин. Или покупайте, или уходите. Еще и без маски, а нас ругают вообще-то…
Даже сырой ветер не мог прогнать мысли о маме. Хорошо, хоть телефон перестал выделываться и загрузил карту района – надо обойти сиротливые пятиэтажки, потом пробежать мимо больничного забора до перекрестка, потом… Небо казалось льдисто-хрупким, промерзшим насквозь, и от одного вида этого неба становилось холодно. Редкие голубые прорехи и прозрачные лучи не согревали, солнце забивалось в тучи, как в вату. Спина зудела от мурашек.
Больница была последней в городе, где все еще оставались койки для коронавирусных пациентов. Пустая тропинка заросла белым льдом и прелыми листьями, вдалеке маячил одинокий мужичок в распахнутой куртке и, просовывая лицо между прутьями, вглядывался в темные окна. Видимо, люди все еще болели, и боролись там, и умирали, хотя Галка уже настолько привыкла ко всему, что больше не пугалась.
Вообще-то Галке повезло: она или переболела бессимптомно, или не болела совсем. Верилось с трудом, ведь она бесконечно моталась по городу, даже во время локдауна мыла столики в кафе и прибегала сдавать задолженности по учебе, толклась в прокуренной общажной кухне… Общагу грозили закрыть на карантин, одна из соседок по зиме съезжала в комнату «для задохликов», но запахи не пропадали, а обычную простуду с забитым носом и небольшой температурой Галка предпочитала не замечать. Первое время она береглась, ела лимоны и апельсины, грызла аскорбинку, только бы не притащить заразу в квартиру к матери, а теперь и про маску совсем забыла.
Больница притягивала взгляд. Невзрачная и непривычно тихая, она казалась обычным зданием, и не верилось, что там, за окнами, в бесконечных гулких коридорах и крошечных, забитых кроватями палатах без конца умирают люди. От этих мыслей становилось не по себе, словно зыбкость жизни, ее конечность – и конечность маминой жизни, что сейчас было главнее всего, – подступали вплотную и дышали в затылок. Галка ускорила шаг, но все равно то и дело косилась на каменное обшарпанное крыльцо, хлопающую пластиковую дверь, оглядывалась на человеческий голос…
У
