Млечный путь № 3 2017 - Песах Амнуэль
Сейчас – если понимать, что «сейчас» Левкиппа и Эрвина различались на два тысячелетия – Эрвин внимательно слушал собеседника, устроившись на вершине небольшого энергетического холма: положение неустойчивое, но Эрвину нравилось раскачиваться, удерживая центр массы от падения, и тихо, чтобы Левкипп не решил, будто его прервали на полуслове, вскрикивать от удовольствия. Он понимал, что все равно соскользнет в яму, но это его не волновало: время субъективно, и, пока разговор с Левкиппом не придет к логическому завершению, опасаться бессмысленно и бесперспективно.
– Это произойдет завтра, – говорил Левкипп, – и колония окажется под угрозой. Мы-то ладно, но ты представляешь, что произойдет с физической вселенной?
– Может произойти, – поправил Эрвин, стараясь не делать резких движений.
– Мера существования близка к единице! – воскликнул Левкипп.
– В байесианском приближении, – поправил Эрвин. Он развлекался, а Левкипп воспринимал разговор серьезно.
– Да, и что? – продолжал кипятиться Левкипп. – Это далеко за гранью допустимого риска!
– Так, – согласился Эрвин, скатившись по пологому склону энергетического холма к самому основанию. Удовольствие вспыхнуло, устремилось к максимуму и истаяло, будто весенний снег, как однажды и произошло, когда они с Хильдой отправились на прогулку к Дорфербаху – всего-то полтора километра от Альпбаха, но в деревне была весна, а на опушке леса еще лежал снег, таявший на глазах, и Эрвину казалось, что это его взгляд, который он бросал на Хильду, излучал столько тепла.
***
Солнце коснулось горной вершины и будто застыло. Эрвин приложил к глазам ладонь и смотрел на яркий, но уже не ослеплявший диск, ожидая, когда солнце начнет погружаться в темное тело горы и терять идеальную форму, отдавая ее на съедение камням, по которым они с Хильдой ходили на прошлой неделе. Вершина была пологой, и они легко забрались по извилистой тропе, проложенной то ли альпинистами, то ли горными козами, ни одну из которых Эрвин ни разу не видел, но верил жителям Альпбаха, утверждавшим, что козы здесь водятся в великом множестве, сопоставимом, как прокомментировал Эрвин, с множеством виртуальных частиц физического вакуума.
Сегодня он на вершину, так легко покорившуюся недавно, подняться не смог. Еще на альпийском лугу за деревней предложил Хильде посидеть на большом валуне, откуда открывался вид на долину, церковь и деревню, и Эрвину казалось, что он видит прошлое и будущее. Прошлое – там, у леса Дорфербах, где он прятался с Аннемари от мифических волков лет сорок назад, а будущее застыло в черноте горы, куда опускалось и все не могло опуститься оранжевое солнце. Прошлое прошло, будущее ждало, настоящее застыло. «Остановись, мгновенье…»
– Остановись, мгновенье… – продекламировал он, взяв спутницу под руку и сдержав кашель. Приступ мог начаться в любую минуту, а он не хотел показаться Хильде старым и немощным, каким был на самом деле, не желая признаться даже себе.
– Эрвин, – проговорила Хильда, прижавшись к нему и чувствуя в нем поддержку – как обычно, как все последние месяцы, все их упоительные встречи, когда она ощущала себя молодой, красивой, покорительницей сердца самого умного мужчины среди всех, ей знакомых. – Эрвин, как хорошо, правда? Солнце остановилось, видишь? Гора срезала его кончик и побоялась проглотить остальное.
– Тебе тоже так показалось? – пробормотал Эрвин.
Он не смотрел на Хильду, но знал, что она кивнула и тоже поднесла руку к глазам, защищая зрение от ярких, но уже не слепивших лучей.
***
– Если ты согласен, – продолжил развивать успех настойчивый Левкипп, – следует собрать в квантовой яме – да хотя бы и здесь – всю колонию, обсудить ситуацию и наши действия.
– Не думаю, – задумчиво произнес Эрвин, – что мне хотелось бы обсуждать что бы то ни было с Альбертом и Исааком. Спасибо, наобсуждались.
– Ваши проблемы, – отмахнулся Левкипп. – А речь идет…
– О страшной опасности для мироздания, будь оно неладно, – насмешливо подхватил Эрвин и, перейдя на серьезный тон, уперся в стенки ямы. – Хорошо. Повтори вводную информацию, чтобы я мог сформулировать граничные условия.
– Завтра… – начал Левкипп.
– Завтра? – немедленно удивился Эрвин.
– По земному среднемировому времени, конечно, – поправился Левкипп. С Эрвином невозможно говорить, пренебрегая точностью. – Завтра в колонию перейдет новая категориальная личность. Сейчас этот человек доживает последние часы на больничной койке в Морогоро.
– Танзания, Восточная Африка, – уточнил Эрвин и добавил: – Это обстоятельство переводит информацию в разряд как минимум не очень достоверной.
– Недостоверной в смысле того, что в больнице Морогоро можно и выжить, или в том смысле, что не может будущий член колонии проживать в Танзании, никому не известный?
– Вариант два, – чуть помедлив, сказал Эрвин. – Если, конечно, этот человек не оказался там по делам, приехав из…
Он замолчал, поскольку знал теперь уже все, что знал Левкипп, и все, что знал каждый колонист: информация распространяется быстро, вообще говоря, мгновенно, но какое-то субъективное время (у каждого свое, но среднее значение легко высчитывается) уходит на расшифровку.
– Так, – сказал он. – Сорок три года, рак легких, неоперабелен… Все так, Левкипп, все так. И прибудет он к нам, верно. Почему в нашу колонию? Этот человек всю жизнь работал на плантациях, охотился, воевал, необразован, никогда не покидал Танзанию, понятия не имеет о том, что такое физика и наука вообще. Он…
– Его зовут Мбоне Чембара, – сказал Левкипп.
– Он абсолютный профан! Чембара по всем критериям окажется не у нас – что ему у нас делать? – а в квантовом супе…
– Пожалуйста, Эрвин, не кипятись и сосредоточься. Критерий свободы…
Эрвину понадобилось немало энергии, чтобы опять взобраться на вершину горы и застыть в очень неустойчивом, но зато удобном для обзора положении. Левкипп не стал помогать: Эрвин не принимал чью-либо помощь, предпочитая полную самостоятельность выбора.
Как и Мбоне Чембара, африканец, умиравший в возрасте сорока трех лет, неженатый, бездетный… Свободный.
– Гений. Поразительно. Ты прав.
– Гений, – подтвердил Левкипп. – Если бы он родился в Штатах или в Европе, то стал бы физиком мирового уровня. Даже в Танзании у него был шанс, если бы он родился в Дар-эс-Саламе и учился, а не провел детство в кочующем племени, в трехстах километрах от
