Евгений Гаркушев - Русская фантастика 2012
Они не играют, эти сочные девицы. Они поддерживают кондицию. Сохраняют и даже повышают тонус мышц. Потом рыбки по команде поплывут на кормежку. Потом — на работу. Потом — на отдых. И, если позволит рыбовод, совокупляться. Море нужно зарыбливать. Рыба с икрой — вкуснее.
Черт. Черт-черт-черт-черт…
Все было так хорошо, так весело!
Они научились переносить полеты почти безболезненно. Да, после рейса они наверняка недели три не будут общаться, разбегутся в разные стороны кто куда. Но потом начнутся созвоны, рассуждения на тему, а не встретиться ли нам, да по пивку и девочкам… И когда закончится отпуск, они снова залезут в одну консервную банку и отправятся к черту на рога…
Перед самым отлетом пошел слушок, что теперь можно пробивать Тоннель вдвое дальше. Значит, рейс туда и обратно получается в четыре года. В четыре, блин. Но они бы, наверное, все равно выдержали. Они научились держать свое дерьмо внутри себя, не вываливать его на всеобщее обозрение.
И что из того, что в мыслях Макс всегда относился к пассажирам не самым лучшим образом? Наружу-то это не лезло. Не лезло!
Чертовы наблюдатели! Все испоганили, а теперь вот и начали прятаться.
Они старательно не попадались на глаза экипажу. Кто-то из Наблюдателей заходил перед приемом пищи в столовую и забирал порции. Ели эти упыри в своей лаборатории, которая раньше была кают-компанией.
Жрали и рассматривали своих рыбок и членов экипажа. Тоже, наверное, рыбок. Если вдуматься.
Это тоже злило Макса. Мысль, что он тоже подопытное животное, вызывала раздражение и желание что-нибудь разнести вдребезги. Так, чтобы со звоном, осколками, можно даже брызгами и клочьями.
Прошла неделя.
Парни старательно не вспоминали последнего теста. Просто не вспоминали — и все. Они даже наблюдателей не вспоминали. Словно тех и не было на борту. Столкнувшись случайно, отводили в сторону взгляд и шли себе дальше по своим делам.
Наблюдателей это, похоже, устраивало не меньше, чем членов экипажей. Если раньше они дежурили возле своей аппаратуры посменно, то к концу недели пребывали в лаборатории безвылазно.
Холек обратил внимание на это, предположил, что у наблюдателей что-то там не ладится, но ему тут же сказали, что это их собственное собачье дело, специфические проблемы, и вообще, возможно, у них сейчас время особо пристального наблюдения за аквариумом. Обычно спокойный Джафаров высказал настолько затейливое пожелание по поводу личной, специфической и сугубо наблюдательской интимной жизни, что Синицкий молча встал и пожал Мусе руку. Под аплодисменты присутствовавших.
Еще через неделю в столовую вошел Стоян.
На него, естественно, внимания не обратили.
— Приятного аппетита, — сказал Стоян.
— А я ей и говорю, — как ни в чем не бывало продолжил Стокман. — Можно, конечно, окрутиться и до рейса, но тогда получится нечестно. Я-то по определению не смогу тебе изменить. А ты…
— А она? — спросил Холек.
— А она сказала, что любит меня, будет ждать и все такое. Заплакала, ясное дело, — Стокман выгреб из тарелки остатки еды и облизал ложку. — Вот чего мне не будет хватать на пенсии, так это вкусной и полезной еды из корабельного рациона. Сами подумайте, ну разве может сравниться с этим какой-нибудь кусок жареной говядины? А?
— Такой с кровью? — уточнил Макс. — И хрустящей корочкой?
— С дымком от барбекю да под ледяное пивко? — подхватил Холек. — Не может. Это ж только для печени сколько ущерба! Понимаете, парни, в жареном мясе столько холестерина! Склероз, ожирение, инсульт с инфарктом…
— То ли дело у нас… — Макс перевернул над тарелкой полную ложку.
Содержимое, вязкая мутно-зеленая жижа, стало формироваться в огромную каплю.
— Командир, мне нужно с вами поговорить, — сказал Стоян.
«Ляп!» — сказала похлебка.
— И еще куриные крылышки по-мексикански, — мечтательно протянул Стокман. — С перчиком, прожаренные. Жир так и капает с них… Какой ужас!
— Командир, — сказал Стоян. — Мне нужна помощь.
— Хотите об этом поговорить? — спросил Макс. — Тогда вам к доктору. Он у нас большой специалист по вопросам психологии. Психоанализа, конечно, не проведет, но клизму так поставит, что вы забудете обо всем, кроме нужника. Помню, в позапрошлом рейсе…
Стоян смотрел на Хофмана. Смотрел так, будто никого, кроме них двоих, в столовой не было.
Хофман медленно вынул изо рта пустую курительную трубку.
— Запишитесь на прием, — медленно сказал командир и сунул трубку обратно в рот.
Задумчиво погрыз мундштук, снова вынул трубку и вальяжным тоном никуда не спешащего человека добавил:
— На следующей неделе у меня, возможно, найдется время.
Трубка вернулась на место.
На лице Стояна дернулись желваки, но он сдержался. Макс, Холек и Стокман выдохнули одновременно даже с некоторым разочарованием.
— Хорошо, — сказал Стоян. — Я сейчас вернусь.
И вышел.
— Кто знает, у него случайно нет с собой какого-нибудь ствола? — с самым меланхоличным видом поинтересовался Макс. — А то ведь сейчас вернется с пушкой.
— Или позовет своих парней для физического воздействия, — предположил Стокман и принялся массировать кулак правой руки. — Мне всегда в полете не хватало возможности набить рожу ближнему своему.
— Кэп, — спросил Макс. — А если он полезет в драку, это будет считаться бунтом на корабле? Ты сможешь достать свой шикарный пистолет и пристрелить кого-нибудь из пиратов? Нет, лучше бы, конечно, повесить, но за неимением лучшего сойдет и…
Стоян вернулся и молча положил на стол инфоблок.
— Оп-па, — сказал Стокман. — А как же драка?
— У меня вышло из строя оборудование, — снова Стоян смотрел только на капитана. — Что-то в корабельных коммуникациях. Котов и Стефенсон не смогли найти дефект. А нам срочно нужно…
— Илья, — Хофман невозмутимо повторил процедуру с выниманием трубки изо рта. — Когда у вас плановая проверка?
— Вообще-то, плановую я закончил две с половиной недели назад. Теперь по регламенту могу спокойно реагировать только на текущие поломки.
— И?
— Наше оборудование, — Капустин выделил «наше», — работает идеально. И-де-аль-но!
Капустин даже языком щелкнул, демонстрируя, насколько хорошо работает вверенное ему оборудование.
— Значит, — медленно, со вкусом произнес Хофман, — всем остальным придется ждать до следующей профилактики. А это у нас…
— Перед обратным стартом, — закончил Капустин. — Тут осталось всего ничего. К тому же, если я не ошибаюсь, экипаж не имеет права даже прикасаться к имуществу группы наблюдателей из Корпуса колонизации при Организации объединенных наций. Мне потом нужно писать объяснения или, не дай бог, задним числом оформлять доступ к особо секретным материалам.
Стоян протянул руку к инфоблоку.
— Так вы хотите записать? — обрадовался Капустин. — Давайте, я могу повторить слово в слово. Врубайте на три-четыре. Как включите — махните рукой.
Рука Стояна замерла в сантиметре от инфоблока.
— Смелее! — подбодрил наблюдателя Макс. — Вы же все равно за нами подглядываете? Продолжайте.
Стоян взял свободный стул и сел на него верхом.
— О-о… Я, пожалуй, пойду, — сказал Стокман, провел рукой по своим бороде и усам, словно проверяя их наличие, и встал.
— Сядь, — негромко приказал Стоян.
Ральф удивленно посмотрел на него.
— Я же сказал — сядь! — повысил голос наблюдатель.
— Сядь, — не вынимая трубки изо рта, сказал Хофман. — Если просит такой уважаемый человек. Человек же просит?
— Да. Я прошу вас задержаться, — чуть помедлив, кивнул Стоян.
— Ну, если командир приказал… — Ральф развел руками, улыбнулся и сел на свой стул. — Послушаю. У нас так мало развлечений.
— У вас — пять минут, — Хофман достал из кармана золотой брегет и открыл крышку. — Четыре минуты пятьдесят секунд.
— Вчера у нас вышла из строя связь с «Ковчегом», — Стоян положил руку на стол возле инфоблока. — Вырубились все мониторы. Даже на ваши мониторы изображение с камер слежения не поступает. Мы проверили. Котов предположил, что проблема или в кабеле, или в подключении. Но доступа к корабельному оборудованию мы не имеем…
— Ясно дело, — широко улыбнулся Капустин. — Пассажиры доступа к нему иметь и не могут. В самом крайнем случае они могут подежурить у пультов в режиме безрукого наблюдателя. Заметив изменение в показаниях или услышав сигнал неисправности, безрукий наблюдатель должен продублировать его голосом. Убрав подальше еще и ноги…
Стоян терпеливо дождался конца монолога Ильи и включил инфоблок.
Над столом возник шар голопроекции.
Площадка для волейбола.
На ней необычно людно, толпа человек в полтораста стоит возле натянутой сетки. Звука, естественно, нет, но видно, что люди молчат. Посреди площадки — свободное место. Дощатый круг.
