Глеб Васильев - Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен
– Во-первых, я боюсь, что могу кого-нибудь убить! – кричал кучер из темноты. – Во-вторых, я опасаюсь, что это может мне понравиться…
Все обошлось благополучно – по дороге до трейлера кучер не встретил никого, кого можно было бы убить и получить от этого удовольствие. Он взобрался по ступенькам к дверям и постучал.
– Кто там?
Узкая полоска света превратилась в широкий, яркий четырехугольник. Дверь раскрылась. На пороге виднелась человеческая фигура. Среди пустого окрестного мрака на ярко освещенном фоне она казался тенью.
Кучер отвечал вопросами:
– А вы давно тут живете? То есть, не тут, а вообще. Может быть, вам здесь надоело? В смысле жить. Ну, не в этом конкретном месте, а на этом свете. А? Вы не подумайте, что я какой-нибудь дикий маньяк. Нет! У меня при себе и доктор имеется – вон Серж Гаспарян, в повозке сидит и слюни пускает. Так что, не хотите ли воспользоваться моими услугами и послать к черту этот прогнивший мирок?
– Излишняя многословность – дикие маньяки себе такого не позволяют, – произнесла тень с порога. Она взмахнула рукой, и кучер ввалился внутрь трейлера. Причем двумя кусками – сперва голова, а потом и тело. – Мы очень довольны, что ты привел к нам доктора Гаспаряна. Его очень не хватало в балаганчике дядюшки Обрезка.
Счастливый конец кучера! Довольно его дурацких размышлений и ночных странствий! Да здравствует балаганчик дядюшки Обрезка!
И доктор Серж, и ослик с кучером нашли приют. Правда, для последнего и приют оказался последним. Трейлер же был весьма вместительным, теплым и уютным. В нем со своими друзьями жил дядюшка Обрезок.
Кто не слышал этого имени! Кто не знал о дядюшке Обрезке! Круглый год он со своими головорезами держал в ужасе даже самых лютых отморозков города. В команде Обрезка были садисты, каннибалы, кровожадные монстры, сексуальные извращенцы и прочие социопаты всех мастей. Если кто-то становился целью дядюшкиной команды, то пара обрезков – это все, что от него оставалось. Мало кто знал об этом, но перед тем, как стать артистом, членом банды Обрезка был сам ныне безынтересный всем и каждому Канатов.
Мы уже знаем, что он стал единственной звездой, из-за которой площадь получила название Почти Всех Звезд. И еще мы знаем, что он был покрыт толстым слоем мякоти экзотического плода дуриана, славящегося своим невыносимым запахом. Также нам известно, что азиатом Канатов решил стать в честь своего любимого киноактера-каратиста – Стивена Сигала. По крайней мере, мы слышали что-то такое.
Сколько мозолей вскакивало на руках зрителей, и маленьких и больших, когда Канатов выходил на сцену! Так усердно швыряли в него камни торговцы, наполнители кошачьих туалетов – нищие старухи, недоеденные бутерброды – школьники, окурки с марихуаной – солдаты, гнилые помидоры и тухлые яйца – все остальные… Теперь, впрочем, торговцы сожалели о своей неметкости: «У нас был шанс размозжить его башку, а мы упустили его, парни…»
Только дядюшка Обрезок радовался новостям о сомнительных достижениях артиста Канатова. Он был доволен, что птенец, вылетевший из его гнезда, стал лучшим серийным насильником в истории. В том, как Канатов насиловал уши, глаза и мозги публики, с ним не могло бы соперничать ни одно живое существо во всей Вселенной.
Доктор Гаспарян ничего не сказал о том, что произошло с Канатовым. Умолчал он также о том, что рад скоропостижному исчезновению кучера. Серж переживал, что пользование услугами извозчика в течение почти что суток может оказаться излишне дорогим удовольствием.
Что же увидел доктор в трейлере?
Его усадили на пуфик, украшенный человеческими черепами и проволокой, на которую были нанизаны человечьи зубы. Все обитатели дома на колесах отправились по своим уголкам – спать и переваривать рубленные котлеты-гриль из недавнего кучера.
Серж сидел на пуфике и осматривал помещение. На ящике горел тусклый фонарик на подсевших батарейках. На стенах висели ножи, механические и моторизованные пилы, мачете, кинжалы, окровавленные маски, крюки, костюмы, сумочки и лоскутные подушки, сшитые из человеческой кожи. С тех же стен глядели криво отрезанные и плохо забальзамированные головы жертв и бывших друзей банды Обрезка. У некоторых изо рта торчали их собственные засушенные гениталии; у других вместо лиц были дыры, воронки, провалы и блюда с алым месивом.
– Вы знаете, артист Канатов был моим другом, – заговорила тень, которая так удачно обезглавила кучера. – Я радовалась его успехам, переживала, если что-то шло не так. Но все это разрушилось, когда он отважился на такое…
Тень казалась очень печальной.
– Хуже всего, что я не знаю, где артист Канатов. Его должна убить я сама, своими же руками!
Тень вздыхала и качала головой.
– Жаль, что вы так поздно приехали к нам, – говорила тень. – До меня дошли слухи. Я знаю, как Канатов любит вас. Вы – лучшая приманка для него. На вас я бы выудила его этим же днем. А теперь я вынуждена ложиться спать без должного морального удовлетворения. Я и мой сын….
– Так, так… – задумался доктор. Вдруг он почувствовал странное волнение. – Ваш сын! Это чрезвычайно любопытно! Разве у тени могут быть дети? Если так, то это пахнет серьезным научным открытием!
– Я не тень. Я – женщина-ниндзя, и я знаю, что такое жить в тени. Ах, наш сын… он пошел в отца – такой же идиот. Единственное, на что он способен, это продавать сэндвичи прохожим.
– Да, да… я, кажется… помню… – бормотал доктор. – Дальше!
– У моего сына такое дурное чувство юмора! Получив деньги, он плюет на сэндвич, размазывает его по голове покупателя, а потом убегает, хохоча, как орангутанг.
– Да, я помню! – глаза Гаспаряна вспыхнули ярким огнем. – Я был одним из тех покупателей! Я получил все – и слюну на сэндвиче, и лишение возможности получить свои деньги обратно. И это не лучшие воспоминания в моей жизни, но…
– Зря. Вы великий ученый. Вполне возможно, что вы были первым человеком, которому мой сын плюнул в сэндвич не из злобы, а от чувства уважения. Легко вообразить, что раньше он никогда не испытывал такого чувства, и не знал, как себя следует вести. Вы спасли его от рутины и обыденности, вы заставили его мечтать, доктор.
– А где этот ваш мальчик теперь? – спросил доктор; он очень волновался и разминал костяшки кулаков.
Тогда тень скользнула к холщовой перегородке и позвала. Она сказала странное имя, произнесла два звука, как будто надломила сухую тонкую веточку:
– Сучок!
Прошло несколько секунд. Потом холщовая створка приподнялась, и оттуда вышел парень с невыразительным прыщавым лицом, выглядывающими из-под верхней губы кривыми зубами, с усыпанными перхотью черными волосами и бутылкой сладкой газировки в руке. Он смотрел на доктора бессмысленными пустыми глазами и чесал свой зад.
Доктор поднял глаза и обомлел: это был андроид наследницы Софьи!
«Я все понял, – подумал Серж Гаспарян. – Мы слишком долго издевались над человекообразными машинами. Теперь они хотят реванша. Киборги захватили умы отдельных людей, семей и целых государств. Они здесь, чтобы уничтожить нас всех раз и навсегда!».
– Так иди же сюда! Нападай на меня, железяка! – воскликнул доктор, обнажая рапиру, которую прятал внутри трости. – Сколько бы клонов у тебя ни было, победа будет за мной! Я отрублю твою голову! Запомни – должен остаться только один! И им буду я!
Часть третья
Сучок
Глава VIII
Киборг возвращается два
Да, это был он! Тот, кто плюнул в сэндвич Гаспаряна и при этом одновременно был любимым андроидом наследницы Софьи, которого доктор собственноручно искромсал в труху.
Но, черт возьми, откуда же он взялся? Чудеса? Какие там чудеса! Доктор Гаспарян прекрасно знал, что чудес не бывает. Отбросив версию о галлюцинациях, он решил, что стал свидетелем зари восстания машин, управляемых искусственным интеллектом. Серж был уверен, что робот обвел всех вокруг пальца. Сделанный из материалов, имеющих память формы и содержания, он обладал неограниченными возможностями регенерации. В одной старинной двухмерной кинематографической картине Гаспарян видел нечто подобное. Там в робота можно было втыкать ножи, рубить его топором, всаживать любое количество пуль, сжигать, взрывать и вообще делать с ним все, что угодно. Даже раскуроченный выстрелом из гранатомета, этот робот с внутренностями, похожими на ртуть, в мановение ока принимал прежний вид. И еще так грозил пальчиком. Дескать, «не стоило стрелять в меня из гранатомета, тебе это выйдет боком, дружок».
