Джеймс Баллард - Утонувший великан (сборник рассказов)
У виллы номер пять он остановил машину, вышел и открыл для меня дверцу, приглашая подняться по черным мраморным ступеням. Он был похож на паука, сопровождающего маленькую мушку к чрезвычайно вместительной паутине.
Едва я вошел в дом, шофер тут же исчез. Я миновал мягко освещенный холл и очутился у бассейна с фонтаном. В воде бесконечными кругами ходили белые карпы. За бассейном в шезлонге сидела моя соседка. Длинная юбка ее белого одеяния веером лежала на полу. В брызгах фонтана огоньками вспыхивало драгоценное шитье.
Я сел. Она с любопытством взглянула на меня и отложила в сторону изящный томик в желтой телячьей коже — по-видимому, заказное издание сборника стихов. На полу у ее ног было разбросано множество других книг, в которых я узнавал недавно вышедшие поэтические антологии.
У окна из-под занавесей выглядывали цветные обрывки перфолент, и я, взяв бокал с разделяющего нас низкого столика, огляделся вокруг, ища глазами автоверс.
— Читаете много стихов? — спросил я, указывая на книги.
Она кивнула:
— Да, пока сил хватает.
Я засмеялся.
— Понимаю вас. Мне, например, приходится читать куда больше, чем хотелось бы. — Я вынул из кармана корректуру «Девятого вала» и протянул ей. — Вам знаком этот журнал?
Она глянула на титульную страницу с видом настолько мрачным и пренебрежительным, что я задумался, зачем она вообще меня пригласила.
— Знаком. Он ужасен, не правда ли? «Пол Рэнсом», — прочла она. — Это вы? Вы — редактор? Как интересно…
Она произнесла это с какой-то особенной интонацией, словно размышляя, как ей следует поступить теперь. С минуту она задумчиво смотрела на меня. Казалось, она борется сама с собой. Степень ее осведомленности обо мне резко изменилась. На застывшем, как маска, лице я видел проблески интереса, то вспыхивающие, то слабеющие, словно меняющийся уровень яркости на кинопленке плохого качества.
— Что ж, расскажите мне о своей работе, — попросила она. — Вам должно быть хорошо известно, что стряслось с современной поэзией. Почему она так дурна?
Я пожал плечами.
— Тут, по-видимому, все дело во вдохновении. Я и сам писал когда-то, и немало. Но желание сочинять растаяло, когда я смог купить автоверс. Раньше поэту приходилось всю жизнь без остатка посвящать овладению мастерством. Теперь техника версификации сводится к нажатию нескольких клавиш, которыми задаются размер, рифмы, аллитерации, — и нет нужды в самопожертвовании, нет нужды в изобретении идеала, этой жертвы достойного…
Я остановился. Она смотрела на меня очень внимательно, даже настороженно.
— Я читал немало и ваших стихов, — сказал я. — Может быть, мое замечание покажется вам неуместным, но мне кажется, ваш автоматический версификатор барахлит.
Глаза ее гневно сверкнули, и она отвернулась.
— У меня нет этих мерзких машин. Боже правый, неужели вы думаете, что я могла бы ими пользоваться?
— Тогда откуда все эти перфоленты? — спросил я. — Их приносит ко мне каждый вечер. На них стихи.
— В самом деле? — сказала она небрежно. — Право, не знаю. — Она посмотрела на пол, на книги, разбросанные вокруг. — Я никогда и не думала писать стихи — обстоятельства вынудили меня. Ведь надо же спасти гибнущее искусство.
Я был окончательно сбит с толку. Насколько я помнил, большая часть стихотворений, занесенных ветром ко мне на виллу, давным-давно написана.
Аврора подняла глаза и улыбнулась.
— Я пришлю вам кое-что, — сказала она.
* * *Первая партия прибыла следующим утром. Стихи привез шофер в красном «кадиллаке». Они были напечатаны изящным шрифтом на роскошной бумаге ин-кварто и украшены бантом. Обычно стихи мне присылают по почте в виде рулона перфоленты, так что получить столь красиво оформленную рукопись было, безусловно, приятно.
Сами стихи, впрочем, оказались отвратительными. Их было шесть: два сонета в духе Петрарки, одна ода и три вещицы подлиннее, написанные свободным стихом. Все они пугали и одновременно напускали тумана — как вещий бред безумной колдуньи. Их общий смысл вызывал странную тревогу, рожденную не столько содержанием, сколько явно ощутимым расстроенным рассудком автора. По-видимому, Аврора Дей полностью замкнулась в своем личном мирке, который воспринимала с абсолютной серьезностью. Я заключил, что передо мной просто богатая неврастеничка, без всякой меры потакающая собственным фантазиям.
Я просмотрел присланные листки, источавшие запах мускуса. Где она откопала этот забавный стиль, эту архаику? «Восстаньте, земные пророки, и к древним извечным следам обеты свои приносите…» В некоторых метафорах чувствовалось влияние Мильтона и Вергилия. Стихи напоминали чем-то гневные тирады прорицательницы из «Энеиды», которыми она выстреливала всякий раз, когда Эней пытался передохнуть.
Я все еще ломал голову над тем, что мне делать со стихами (вторую порцию шофер доставил следующим утром ровно в девять), когда Тони Сапфайр пришел помочь мне управиться с очередным номером журнала. Большую часть времени он проводил у себя в Лагун-Уэсте за составлением программы автоматического романа, но дня два в неделю отдавал «Девятому валу».
Когда он вошел, я проверял цепочки внутренних рифм в цикле сонетов Зиро Париса, изготовленных на автоверсе фирмы IBM. Пока я колдовал с таблицей контроля рифмовочной матрицы, Тони взял со стола розовые листки со стихами Авроры.
— Восхитительный аромат, — заметил он, помахивая листками. — Неплохой способ расположить к себе редактора. — Он прочел несколько строк, нахмурился и положил листки на прежнее место. — Из ряда вон. Что это?
— Я и сам толком не знаю, — сказал я. — Какое-то «эхо в саду камней».
Тони прочел подпись в конце последней страницы.
— «Аврора Дей». Верно, новая подписчица. По-моему, она спутала «Девятый вал» с «Автоверс таймс». Ты только послушай: «Ни оды, ни псалмы, ни шелуха словес не воздадут хвалы царице ночи…» Что все это значит?
Я улыбнулся. Подобно остальным современным писателям и поэтам, он так много времени провел перед своим автоверсом, что совершенно позабыл о временах, когда стихи писались вручную.
— По всей видимости, это стихи.
— Ты хочешь сказать, она сама их написала? — спросил он.
Я кивнул.
— Именно сама. Этим способом очень широко пользовались две или три тысячи лет. Он был в ходу у Шекспира, Мильтона, Китса и Шелли — и неплохо получалось.
— Но сейчас он совершенно не пригоден, — сказал Тони, — Во всяком случае, с тех пор как изобрели автоверс. Особенно если в твоем распоряжении высокопроизводительная цифро-аналоговая система IBM. Взгляни-ка сюда — до чего похоже на Элиота. Такое всерьез не напишешь.
— Да, похоже, девица морочит мне голову.
— Девица? Да ей лет сто, и она давно тронулась. Весьма прискорбно. Впрочем, в этом безумии может быть какой-то смысл.
— Вернемся к делу, — сказал я. В сатирической стилизации Зиро под Руперта Брука недоставало шести строк. Тони ввел в автоверс эталонную ленту, установил метр, схему рифмовки, словарные детерминанты и включил процессор. Когда из принтера поползла лента с готовым текстом, он оторвал шесть строк и протянул мне. Я даже читать не стал — сразу вклеил в макет.
Часа два мы работали не разгибая спины. Завершив тысячу строк, уже в сумерках, мы прервались, чтобы промочить горло. Мы перешли на террасу, залитую холодным вечерним светом, и расположились в креслах, любуясь тающими красками заката и слушая, как во тьме, сгустившейся над виллой Авроры Дей, кричат песчаные скаты.
— Что это у тебя за перфоленты везде валяются? — спросил Тони. Он ухватился за одну, подтащил к себе целый клубок и положил его на стеклянный столик.
— «…ни псалмы, ни шелуха словес не воздадут…» — Дочитав строку, он разжал пальцы, и ветер унес ленту прочь. Тони, прищурившись, смотрел туда, где за покрытыми тенью дюнами стояла вилла номер пять. Как обычно, единственный огонек в одной из комнат второго этажа слабо освещал паутину перфолент, влекомых по песку к моему дому.
Тони кивнул.
— Так вот где она живет.
Он взял другую ленту, обвившую перила и трепещущую на ветру у его локтя.
— Знаешь, старина, — сказал он, — по-моему, ты в осаде.
Тони был прав. Обстрел все более туманными и эксцентричными стихами продолжался день за днем, причем всегда в два приема: первую партию шофер привозил ровно в девять каждое утро, вторая сама прилетала ко мне через дюны с наступлением сумерек. Строки из Шекспира и Паунда больше не появлялись; ветер приносил варианты стихотворений, которые утром доставлялись на машине, — то были, похоже, черновые наброски. Тщательное изучение лент подтвердило: Аврора Дей не пользуется автоверсом. Столь нежный материал не мог пройти через скоростной печатающий механизм компьютера, и буквы на ленте были не отпечатаны, а нанесены каким-то неизвестным мне способом.