Том Перротта - Оставленные
Нора понимала, что однажды ей придется найти работу, хотя спешки в том никакой не было. Она получила щедрые выплаты по случаю утраты своей семьи – три крупные шестизначные суммы от федерального правительства, которое взяло на себя заботу о пострадавших после того, как страховые компании классифицировали Внезапное исчезновение как «Божий промысел», за который они не могут нести ответственность, – и, как она прикинула, этих денег ей должно хватить как минимум лет на пять, а, может, и дольше, если она продаст дом и найдет жилье поскромнее.
И все же рано или поздно она должна будет зарабатывать на жизнь, и иногда она об этом размышляла, но пока ничего толкового не придумала. Нора представляла, как просыпается по утрам, целеустремленная, встает с постели, одевается, наносит макияж, выходит из дома… на этом ее фантазия истощалась. Куда она пойдет? В офис? В школу? В магазин? Она понятия не имела. Социолог по образованию, она несколько лет проработала в аналитической фирме, которая определяла рейтинги корпораций по критериям их социальной и экологической ответственности, но сама она себя видела только в работе с детьми. И в прошлом году попробовала работать с ними: два раза в неделю по полдня помогала в детском саду, куда раньше ходила Эрин, но, к сожалению, попытка оказалась неудачной. Она слишком много плакала перед детьми, обнимала их чуть крепче, чем следовало, и ее в мягкой уважительной форме попросили взять отпуск за свой счет.
«Что ж, ладно, – говорила себе Нора. – Может, это и не будет иметь значения. Как знать, может, через пять лет вообще никого не останется».
Или, может быть, она встретит хорошего человека, выйдет замуж, создаст новую семью – может, такую же, как та, что она потеряла. Эта идея ей казалась соблазнительной, пока она не задумывалась о новых детях. Нора была убеждена, что они бы ее разочаровали, ведь ее настоящие дети были просто идеальны, а разве можно тягаться с совершенством?
Она выключила айпод, похлопала по карману куртки, проверяя, на месте ли перцовый баллончик, затем переехала шоссе № 23 и покатила по длинной жутковатой тропе, что тянулась между заброшенной промышленной площадкой, простиравшейся с южной стороны, и низкорослым лесом, который формально находился в ведении Комиссии округа по охране парков, – слева. Здесь с ней никогда ничего плохого не случалось, но в последние месяцы ей доводилось видеть странные вещи – свору собак, бегущих за ней по опушке леса; мускулистого мужчину, который, насвистывая, катил по тропинке пустую инвалидную коляску; католического священника сурового вида с седоватой бородой, схватившего ее за руку, когда она проезжала мимо. А на прошлой неделе она встретила мужчину в деловом костюме, приносившего в жертву овцу на небольшой поляне возле затянутого водорослями пруда. Мужчина – он был полноватый, средних лет, с кудрявыми волосами, в очках с круглыми стеклами – держал нож у горла животного, но резать еще не начал. И мужчина, и овца, оба очень несчастные, испуганно смотрели на Нору, ведь она застала их за неким действом, которое они предпочли бы совершить втайне от других.
* * *Почти каждый вечер она ужинала у сестры. Порой это немного угнетало. Как-то утомительно вечно быть довеском к чужой семье, играть роль тетушки Норы, делая вид, что ей интересна пустая болтовня племянников. Тем не менее она была благодарна за те несколько часов непринужденного человеческого общения, за передышку, без которой день казался бы нестерпимо длинным, пронизанным ощущением сиротства.
Особенно трудно ей давались послеобеденные часы – безжизненная аморфная глыба одиночества. Потому она так и расстроилась, когда потеряла работу в детском саду, целиком заполнявшую это тягостное время. Она занималась домашними делами, если таковые находились – теперь каких-то насущных забот было гораздо меньше, – от случая к случаю открывала какую-нибудь книгу, позаимствованную у сестры: из цикла про «Шопоголика»[52], «Суженый», «Хорош в постели»[53] – легкое развлекательное чтиво, которое она раньше любила. Однако теперь от чтения ее клонило в сон, особенно после долгой велосипедной прогулки, но позволить себе задремать в дневное время она не могла, – если не хотела проснуться в три часа ночи и лежать в темноте с открытыми глазами наедине со своими мыслями.
Правда, сегодня Нору навестил нежданный гость, впервые за долгое время. Его преподобие Джеймисон подъехал к ее дому на «вольво» как раз в тот момент, когда она заводила в гараж свой велосипед. Нора с удивлением отметила, что несказанно рада ему. Раньше к ней постоянно кто-нибудь да наведывался, просто чтоб справиться о ее самочувствии, но примерно с полгода назад как будто вступил в силу закон о сроках давности. Очевидно, со временем даже самые страшные трагедии и люди, которых они погубили, начинают забываться.
– Здравствуйте, – окликнула гостя Нора. Нажатием кнопки она опустила автоматическую дверь гаража и на негнущихся ногах, задеревеневших от долгой езды на велосипеде, вразвалку зашагала по подъездной алее навстречу гостю, цокая шипами велоботинок по асфальту. – Как поживаете?
– Нормально. – Его преподобие неубедительно улыбнулся. Долговязый, в костюмной рубашке, неаккуратно заправленной в джинсы, весь какой-то встревоженный, он похлопывал по ноге большим бумажным конвертом. – А вы?
– Неплохо. – Быстрым движением руки Нора убрала падавшие на лицо волосы и тут же об этом пожалела, потому что на нежной коже ее лба розовел декоративный узор из вмятин, оставленных шлемом. – С учетом всех обстоятельств.
Его преподобие Джеймисон мрачно кивнул, словно вспоминая все обстоятельства, что должны быть учтены.
– Есть несколько минут? – спросил он.
– Прямо сейчас? – уточнила Нора, неожиданно смутившись своих утянутых в спандекс бедер, потного лица, дрожжевого запаха, что наверняка скопился под мембранной тканью ее ветровки. – Я не в лучшем виде.
Сказав это, она и сама поразилась собственному тщеславию. Она думала, ей давно уже все равно, как она выглядит в глазах окружающих – теперь-то какой смысл следить за собой? – но, видимо, это был глубоко укоренившийся рефлекс, от которого не так-то легко избавиться.
– Не беда, – сказал он. – Я могу здесь подождать, пока вы приведете себя в порядок.
Нора невольно улыбнулась нелепости его предложения. Его преподобие Джеймисон сидел с ней по ночам, когда она была вне себя от горя, готовил ей завтрак, когда она просыпалась, вставая с дивана в гостиной – с всклокоченными волосами, с засохшей у рта слюной, в той же одежде, что была на ней накануне. Пожалуй, поздновато строить из себя стыдливую девочку в его присутствии.
– Проходите, – пригласила она его в дом. – Я буду готова через минуту.
* * *В иных обстоятельствах Нора, возможно, испытывала бы неясное волнение, вставая под горячий душ, в то время как внизу ее терпеливо ждал довольно симпатичный мужчина, не являвшийся ее мужем. Но его преподобие Джеймисон был слишком мрачен и озабочен, слишком поглощен своими собственными злыми демонами и потому не вписывался ни в один даже самый сомнительный романтический сценарий.
В принципе Нора не была уверена, является ли Мэтт Джеймисон священником. Он больше не проповедовал в Сионской библейской церкви, только и занимался тем, что вел журналистские расследования и распространял свою жуткую газетенку, ту, что превратила его в изгоя. Из того, что она слышала, жена и дети оставили его, друзья перестали с ним общаться, а абсолютно незнакомые люди порой били его на улице.
Она не сомневалась в том, что он получал по заслугам, но все равно питала слабость к человеку, который помог ей пережить самые тяжелые часы ее жизни. Из всех тех, кто лез к ней в духовные наставники после Четырнадцатого октября, одного лишь Мэтта Джеймисона она могла вынести более пяти минут.
Поначалу, как и все остальные, он вызывал у нее отторжение. Нора не была религиозна и не понимала, почему каждый священник, проповедник и шарлатан, насаждающий идеи религий «нью-эйджа»[54], считает себя вправе бесцеремонно лезть к ней в душу и уверен, что она должна утешиться тем, что трагедия ее семьи – точнее, ее уничтожение – это часть Божьего плана или прелюдия к славному воссоединению с любимыми в некоем неопределенном будущем. Настоятель Прихода Скорбящей Божьей Матери даже попытался убедить ее в том, что она не уникальна в своем горе, что, по большому счету, ее ситуация мало чем отличается от той, в которой оказалась одна его прихожанка, потерявшая мужа и троих детей в автокатастрофе, но сумевшая найти в себе силы вести относительно счастливое и полноценное существование.
– Рано или поздно мы все потеряем своих возлюбленных, – сказал он. – Нам всем придется страдать, ни один из нас не избежит этой участи. Я стоял рядом с ней, когда она смотрела, как все четыре гроба опускают в могилы.
