Ольга Славникова - Легкая голова
На этот раз съемки велись с самого самолетика, свободно болтавшегося над бездной. Должно быть, двигатели заглохли: не было слышно ни звука, кроме режущего скрипа, напоминавшего скрип садовых качелей. Из-за этого мерного скрежета Максима Т. Ермакова прохватило под коленками острое чувство высоты. Далекая земля то ложилась горизонтально, то вставала дыбом — и тогда казалось, будто выходившие справа, как стальные языки дверного замка, горные зубцы вот-вот пропорют самолетику напряженное крыло. В глубине белели похожие на упаковки таблеток аккуратные пригороды, светилась, будто проведенная фосфором, кромка озерной воды. Казалось, достичь всего этого невозможно, скорее уж самолетик, раскачавшись, сорвется в зенит, слепивший то слева, то справа начищенной до боли солнечной точкой. Но внезапно самолетик перевернулся, горы повисли, словно гигантские сосули, и сразу земля надвинулась, все замелькало, захлопало, будто протащили по кустам веревку с бельем.
— Показать, как это сделано в игре? — предложила явно довольная своими изысканиями Маленькая Люся. — Там Ермаков летает вокруг самолета, как Супермен, кулаками рулит, и надо попасть в него из автомата не меньше трех раз!
— Нет уж, хватит с меня. Что-то я устал, — Максим Т. Ермаков вытер тылом ладони влажный лоб. — Только одно мне еще интересно: почему ты играешь в эту муть? Когда у тебя такие обстоятельства, ты уж извини!
— Это не я, это Темка! — с гордостью воскликнула Маленькая Люся. — В этой игре тысячи и тысячи разного народа, а Темка в четвертой сотне по очкам, представляешь? Никто из геймеров не знает, что он ребенок. Все думают, будто ему уже восемнадцать!
Выпалив это, Маленькая Люся вдруг осеклась, улыбка на ее лице застыла трещиной. «Никогда твоему сыну не будет восемнадцати лет», — отстраненно подумал Максим Т. Ермаков. Только бы она опять не разревелась, дала спокойно уйти.
— Ну, я поехал! — сообщил он бодро, прокручивая ключик, торчавший из дверного замка. — С праздником тебя еще раз, несмотря ни на что! И спасибо, ты мне правда помогла, — добавил он уже нормальным человеческим тоном, отчего размазанные глазки Маленькой Люси опять налились и засияли, будто хрусталики.
«Так, я этого не видел», — скомандовал сам себе Максим Т. Ермаков, выскакивая в коридор. «И этого не вижу», — мысленно добавил он, почти столкнувшись с маленьким социальным прогнозистом, мерившим остроносыми, как подсолнечные семечки, тусклыми ботинками серый ковролин.
Пробка сияла, сколько хватало глаз, точно большая река в огнях. Сотни колес тяжело хрустели размолотым ледком, поднимался подсвеченный пар, густые лужи на подтаявшем дорожном полотне были как клей. «Вашу мать, больше трех часов, как на самолете до Парижа», — с досадой думал Максим Т. Ермаков, сворачивая наконец в хилый Усов переулок, известный теперь, выходит, тысячам и тысячам придурков. Душа болела о деньгах, которые теперь прикарманит ушлая начальница — да еще и попалит деловые контакты, которые Максим Т. Ермаков пестовал годами, к обоюдной выгоде и пользе. Парковка оказалась забита ржавыми советскими транспортными средствами, принадлежавшими, должно быть, дворовым демонстрантам. Кое-как приткнувшись, Максим Т. Ермаков, затекший от копчика и до пальцев, слипшихся в ботинках, выбрался из «тойоты» и только тут с отвращением вспомнил, что подарка Маринке на Восьмое марта он так и не купил. Надо хотя бы шампанского, конфет, торт какой-нибудь. Ничего, ничего. Держись, Объект Альфа, никто тебе не поможет, кроме тебя самого.
Подвальный магазин приветливо мигал электрической гирляндой, точно завтра наступало не Восьмое марта, а опять Новый год. «Пожалуй, и себе чего-нибудь, бутылочку какую-нибудь…» — думал Максим Т. Ермаков, спускаясь по крутым ступенькам неодинаковой высоты. В магазине бойко брякала касса, продавщица в овощном отделе сосредоточенно завешивала большую, как люстра, кисть винограда, покупатели толпились с полными корзинками, из которых в разные стороны торчали золотые и простые бутылочные горла. Праздник! Но только Максим Т. Ермаков собрался вступить в торговый зал, как путь ему преградил знакомый охранник, от которого на близком расстоянии сильно пахло грубой шерстяной одеждой.
— Вас не обслуживаем, — буркнул он, набычившись.
— То есть как? — опешил Максим Т. Ермаков. — Я постоянный ваш покупатель! Вы что, не узнали меня? Каждый день почти сюда хожу!
— Сказано: не обслуживаем! — громче повторил охранник, напирая на Максима Т. Ермакова толстой форменной грудью, усаженной, будто вбитыми гвоздями, железными пуговицами.
Максим Т. Ермаков беспомощно заозирался. Желтоволосая кассирша, всегда такая любезная, теперь показывала землистый непрокрашенный затылок, с преувеличенным вниманием разбирая корзины благонадежных граждан. Покупатели с набитыми пакетами проталкивались мимо Максима Т. Ермакова, бросая на него косые взгляды, напоминавшие просверки пугливых рыбешек в мутной воде.
— Да я на вас в суд подам! — воскликнул Максим Т. Ермаков не своим, почти женским голоском. — Позовите директора!
— Нету директора, домой уехал. Давай, проход освободил, на улицу быстренько вышел!
С этими словами охранник вытеснил Максима Т. Ермакова из магазина и, сопя, пихая под лопатку, заставил подняться по неровным ступенькам наверх, туда, где неприятный ветерок вздымал, по горсточкам наметая с асфальта, скудную снежную крупу.
Максим Т. Ермаков в растерянности захлопал по карманам, ища сигареты. Охранник, потоптавшись, тоже вытащил коробку папирос. Оба закурили, заслоняя от ветра рваный огонь зажигалок, причем курносое лицо охранника, озаренное на миг турбореактивным пламенем из его кулака, сделалось похоже на большой и выразительный кукиш. Настороженно поглядывая друг на друга, оба по очереди стряхивали пепел в чугунную урну, набитую какимито мятыми коробками и переломанными сухими стеблями. «Может, поговорить с ним по-хорошему?» — тоскливо подумал Максим Т. Ермаков, почти столкнувшись своим окурком с неприятельской папиросой, искрившей на ветру.
Но тут за спиной послышался мягкий, как бы шелковый, тенорок:
— Вечер добрый, сосед!
Максим Т. Ермаков резко обернулся. Перед ним стоял алкоголик Вася Шутов собственной персоной. Он состриг горелое со своей рыжеватой бороды, и теперь борода, сделавшись кривой, напоминала истертый, изработанный до корня веник. На голове у коренного москвича красовалась гнилая шапка-ушанка, похожая на кошачий труп, и одет он был в розоватый, цвета сардельки, женский пуховик, принадлежавший, должно быть, одной из его постоянных сотрудниц, в данный момент занятой с клиентом.
— Что, не продают тебе? — участливо спросил коренной москвич, помаргивая теплыми глазками, почти утонувшими в сизых мешках.
— Ну, — неохотно подтвердил Максим Т. Ермаков.
— Слышь, давай по-соседски помогу, — конспиративным шепотом предложил Шутов. — Ты скажи, чего надо, я мигом закуплюсь! И плохого не думай, у меня в голове бухгалтерия. Только дашь мне на беленькую, по случаю праздника. В виде комиссии, а? — Шутов подобострастно осклабился, показывая один, торчавший вперед, желтый, как щепка, передний зуб.
Максим Т. Ермаков заколебался. Иметь дело с алкоголиком Шутовым никак не входило в его ближайшие планы. А с другой стороны — как быть? Тяжело вздыхая, Максим Т. Ермаков отсчитал в трясущиеся руки алкоголика три пятисотрублевые бумажки, потом подумал и добавил еще одну.
— Значит, так: тортик йогуртовый, лучший, какой продают, потом коробку конфет, шампанское, коньяк, куриное филе или стейк из телятины, посмотришь там… — перечислял Максим Т. Ермаков, досадливо кривясь на радостные кивки взбудораженного алкоголика. — Себе за труды возьмешь пол-литру не самую дорогую. Мне сегодня денег на работе срезали, так что я теперь буду очень экономный!
— Все понл! Понл!
Держа перед собой радужные пятисотрублевки, алкоголик резво запрыгал по ступенькам в магазин. Максим Т. Ермаков остался на ветру, из-за которого обледенелый асфальт выглядел таким скользким, что по нему, казалось, нельзя было сделать ни единого шага. Голые ветви деревьев вздымались, словно пытались схватить на лету редкие тусклые снежинки, напоминающие моль, — и чудилось, что если черная пясть поймает порхающее насекомое, то сожмется в костлявый кулак. Время тянулось медленно. Подошвы тесных ботинок от холода сделались каменными, ног в ботинках как будто не было вовсе. «Сейчас наберет всякой дряни», — угрюмо думал Максим Т. Ермаков, глядя сверху вниз на магазинную дверь.
Однако опасения его не оправдались. Счастливый, словно уже отхлебнувший, Вася Шутов вылез на поверхность, волоча набитый доверху продуктовый пакет. В другой пакет, предусмотрительно захваченный на кассе, он стал по одной перекладывать покупки, одновременно сверяясь с длинным, уже замусоленным, магазинным чеком, и Максим Т. Ермаков с удивлением убедился, что Шутов взял все то, что он бы выбрал сам. Под конец в отощавшем мешке повисли, брякая, водочные бутылки.
