Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

А вот книги там были, все больше по ядерным штучкам и вообще, по науке.

Когда спросили про имя, Пингвин не задумываясь подбросил заранее приготовленное погоняло — Клещ. Высокий назвался Тополем. Ничего не слышал про него Пингвин прежде. А про яйцеголового Митина и подавно.

Стали готовиться к ночлегу. Пингвин прикинул, что лучшего момента для возврата денег в овраге, пожалуй, не предоставится. К тому же, судя по всему, ночью обещала быть дождливой. Тогда деньги смешаются с грязью, размокнут и превратятся в кисель. А так — хотя б остатки заберет, которые еще ветром не разбросало. Но сидеть у костра было так хорошо… не хотелось срываться в холодную опасную ночь. И даже этому Тополю в зубы давать расхотелось.

Высокий вдруг побледнел и как-то странно заволновался.

— Что? — Паша взял автомат, изображая готовность вступить в бой.

 - Не пойму… голоса вдруг будто какие-то. Да так, показалось…

— Не спал всю ночь, вот и кажется, — сказал ученый, — сегодня будешь спать первым.

— Да. Надо выспаться, завтра решим, что и куда, — кивнул Тополь.

Над лесом загорелась первая вечерняя звезда. Темно-синие тучи неспешно накатывали, казалось, со всех сторон.

— Фляги поставим здесь, — сказал Тополь, ставя свою между двух кирпичей.

Над лесом загорелась первая вечерняя звезда. Темно-синие тучи неспешно накатывали, казалось, со всех сторон.

— Фляги поставим здесь, — сказал Тополь, ставя свою между двух кирпичей.

Новичок, казалось, совсем освоился. Впрочем, это он здесь был «новичком», а в Зоне — вполне могло статься — матерым сталкером. И в Лиманск ведь ходил, и от «Свободы» ушел. А те ребята серьезные, воевать умеют. Про странную лужу не переспросил ни разу, значит, порядком понавидался «чудес». Ну а то, что товарищу не помог… И каждый растеряется, не сразу бросится в самую свару разъяренных мутантов.

Митин искоса посматривал на Клеща. Тот отрешенно погрузился в свои мысли. Со стороны казалось даже, что он был безмятежен и спокоен, только играющие желваки выдавали внутреннее напряжение.

Договорились дежурить в таком порядке: сначала Митин, потом Клещ, затем Тополь. Ученый взял «Винторез» и присел у костра. Остальные устроились неподалеку. Ночь обещала быть прохладной, потому у самого костра было как раз в пору. Звезды заволокло низкими облаками, но скоро выступило размытое пятно полной луны, так что стало довольно светло. Изредка со стороны леса доносился лай, где-то вдалеке хлопала разряжающаяся аномалия.

А потом эхом отдался протяжный рык, переходящий в долгий тоскливый вой. Прошла минута, и вой повторился, не приближаясь, но и не отдаляясь. Это был новый звук за все предыдущие ночи. Митин напряженно прислушался, стараясь определить, что за существо издавало его, но никак не мог вспомнить, где именно слышал подобное. Новый мутант? Да нет, ученый и прежде слышал подобный вой. Но где?

А потом понял: на базе ускоренной подготовки, когда из фонотеки давали прослушивать голоса мутантов. И такой протяжный рев могло издавать только одно существо — химера. Одно из самый страшных порождений Зоны. Было добыто всего несколько снимков мутанта, да и те — с приличного расстояния, в инфракрасном спектре. Но и они могли произвести впечатление не только на новичка. Массивное черное тело, мощные задние ноги, но больше всего запомнились два громадных размытых пятна — головы химеры. Двухголовое чудовище — не просто случайная ошибка природы, но совершенная машина уничтожения, быстрая, свирепая, мощная. Если двуглавость уже начала передаваться по наследству — стоило забить тревогу о происходивших в Зоне биологических изменениях…

И вот теперь химера бродила в каком-нибудь километре от лагеря в поисках жертвы.

Митин усилием воли подавил желание разбудить Тополя. В конце концов, химера могла просто побродить по окрестностям и убраться восвояси, удовлетворившись добычей вроде собаки или плоти. Некоторое время он убеждал себя, что так оно и будет. И даже преуспел в этом. Расхрабрился настолько, что совершил прогулку вокруг сарая. Опасливо поозирался вокруг и постоял, вглядываясь в сторону, откуда кричала химера. Но в черном пространстве давали о себе знать только неровные отблески Электр.

Вглядываясь в эту черноту, Митин вспомнил лицо сталкера, виденного во сне. Почему-то пришло на ум выражение «лицо Зоны». «Лицо Зоны…» — да нет, как-то напыщенно звучит и совсем неправдоподобно. Какой-нибудь поэтишка, сидя в своей мягкой ковровой комнате, придумывая рифму «Зона — кома», мог бы восторгаться подобным вымученным пафосом. Здесь же не было никакого лица. Вот трава под ногами — и это самая обыкновенная трава; вот сгнившие дома — обычные, заброшенные много лет назад, дома. И темнота — точно такая же ночная свежая темнота, как и за периметром, как и в самом Киеве или, скажем, в Катманду. И очень даже обыденно из этой темноты могут выпрыгнуть несколько слепых собак, которые не имеют ни малейшего представления о том, что они мутанты, «дьявольское порождение Зоны» и прочие эпитеты, коими награждают их репортеры. Они просто хотят есть. У них пустые желудки, и они хотят есть. И нет никакого «лица», «сердца» и так далее. Ускоренная мутация на клеточном уровне — вот и все.

Ученый неподвижно стоял в темноте, разбавленной бледным светом луны, и вдруг поймал себя на том, что напряженно ждет нового крика химеры. Зачем — он и сам не знал, просто очень хотел снова услышать этот протяжный рев, тоскливо переходящий в вой.

— Поэтишка сказал бы, что химера кричит: «Люди, что вы сделали со мной? Люди!..»

Митин услышал собственный голос и понял, что разговаривает сам с собой, это случалось с ним только в моменты огромного внутреннего напряжения. Но сейчас он был скорее даже расслаблен, чем напряжен.

— И сдалась мне эта химера, — произнес он громко, отбрасывая навязчивые мысли о чудовище.

— Я уж думал, что ты уснул тоже, — послышался голос Клеща за спиной, — покемарил, а тебя нет у костра. Думаю, ну вот, где-нибудь уснул. А потом слышу, бубнит кто-то. А это ты тут. Иди-ка, я теперь на шухере побуду.

— Неужели уже пора? — удивился Митин. — Как время пролетело…

— Пора, пора, иди спать.

Ученый по привычке посмотрел на часы, но стрелки по-прежнему мотало по кругу. Он еще раз бросил взгляд в залитую луной ночь и пошел к теплому костру.

Пингвин посмотрел вслед уходящему ученому, потом осторожно подкрался к сараю. Митин, похоже, уже уснул. Лучшего момента нечего было и ждать. Паша бесшумно скользнул вдоль домов и скоро оказался в поле. Луна достаточно освещала окрестности, так что потерять дорогу он не боялся. Дополнительным ориентиром служили Электры, метавшие свои бело-голубые разряды у самого леса. Единственное, чего стоило опасаться, были собаки. И какого черта им не спится по ночам? Или это другие, ночные, собаки бесятся, когда нормальные спят? Хотя какая разница — главное, чтоб не попасться им на поздний ужин.

Он довольно быстро преодолел поле, но у самого леса пришлось задержаться: в темноте не сразу нашел то место, откуда они с Бесом выбежали днем. Насколько Паша помнил, бежали они все время по прямой. Впрочем, могли совершить и крюк, не заметив этого в пылу бегства. Тогда дело осложнилось бы. Не известно, получится ли добраться до оврага днем. Настойчивое желание отправиться в лес одному неизбежно вызвало бы подозрения у яйцеголовика и сталкера.

Стараясь не слишком трещать ветками, Пингвин продирался дальше, в темную чащобу. Без детектора в темноте можно было легко нарваться на аномалию, но выбор предлагался небольшой — либо подобрать остатки денег, либо распрощаться с ними навсегда.

Наверху зашумел ветками ветер. Неба Паша не видел, но по неутихающему ветру понял, что вскоре быть дождю. Нужно было поторопиться, иначе размокшие в дождевой грязи деньги очень скоро превратятся в бесполезные бумажки. Но овраг все не появлялся. Пингвин даже подумал, что пошел не в том направлении, и стал подумывать о том, чтоб подать немного правее, когда за стволами забрезжил просвет, а потом в заметно потускневшем лунном свете возник и сам овраг.

Некоторое время Паша постоял за деревом, всматриваясь в шумящую листвой кустарников темноту внизу, но никаких подозрительных звуков оттуда не раздавалось. Тогда он начал осторожно спускаться вниз.

Деньги были разбросаны по всему оврагу. Чтобы не привлекать внимания мутантов, Пингвин не стал включать фонарик. Впрочем, прекрасно понимал, что собрать все купюры вряд ли получится; что же, лучше меньше, чем ничего. С полчаса он на четвереньках напряженно рыскал по оврагу, всматриваясь в каждое подозрительное пятно в траве, хотя б отдаленно напоминавшее купюру. Деньги запихивал под свитер, решив, что позже переложит в рюкзак. Не рассматривая придирчиво, сгребал их вместе с листвой. Потом опомнился, сообразив, что его могли хватиться в лагере. К тому же, начал накрапывать и усиливаться дождь. «Жадность фраера сгубила», — сказал сам себе и, несмотря на желание еще раз облазить овраг, стал карабкаться по откосу вверх.